Моя идеальная

Глава 43

Можно ли простить?

— Что тебе здесь надо? — бросаю зло, сжимая пальцы и зубы.

Ну вот вообще ни разу не смешно. Я просто хочу, чтобы нас с Тёмой оставили в покое. Все! Я, мать вашу, просто мечтаю о спокойной жизни. Пусть весь этот грёбаный мир, в котором столько жестокости и несправедливости, хоть на части развалится или скатится в Ад. Мне плевать!

— Настя…

— Отвали от нас. Исчезни из моей жизни. — выплёвываю, делая шаг назад. Упираюсь спиной в сталь мужского тела. Только его близость и позволяет мне сейчас не сойти с ума. — Что стоишь? Я ведь ещё тогда сказала, что сделаю с вами, если вы просто приблизитесь к нам с Артёмом. Уходи! Убирайся! Проваливай! Это всё из-за тебя! Из-за тебя! Слышишь?! Я не хочу тебя видеть! — сама не замечаю, как перехожу на крик.

— Малыш… — добирается до меня успокаивающий голос любимого, и я, разворачиваясь, утыкаюсь носом ему в грудь, пряча лицо в складках куртки.

Тёма крепко обнимает, защищая, а я как, меленькая девочка, прошу:

— Пусть она уйдёт, Тёма. Пусть уйдёт. Прогони её. Прогони.

— Успокойся, родная. Всё нормально. — сипло просит любимый, но я могу только повторять, чтобы он её прогнал.

— Настенька. — снова зовёт мать, но я только сильнее зажмуриваюсь, сжимая ладонями ткань.

— Вам сейчас лучше уйти. — ровно бросает Северов, сильнее сдавливая мои плечи.

— Но я просто…

— Блядь, я же просил не лезть к нам сейчас. — рявкает Артём.

Меня передёргивает, но отнюдь не от его тона, а от слов.

Просил? Что? Когда? Что, мать вашу, происходит?

Отрываю голову от его грудной клетки и тут же вскидываю её вверх, встречаясь с бирюзовыми глазами. То, что я в них вижу, вынуждает меня вырваться из его рук и рвануть к выходу просто потому, что я не способна сейчас смириться с его предательством.

Как он мог? Как, блядь, мог общаться с моей матерью за моей спиной после всего, через что мы с ним прошли?

Едва толкаю дверь, Север перехватывает моё тело поперёк, крепко сжимая предплечьями мои руки. Каменные мышцы блокируют все мои движения, а рваное дыхание обжигает макушку.

— Успокойся, любимая. Я всё объясню.

— На хрен мне твои объяснения не нужны! — гаркаю, делая новую попытку высвободиться из его захвата.

Вот только это чертовски сложно, потому что бороться с этим парнем у меня никогда не получалось.

— Насть, я не хочу бороться и делать тебе больно. Но сделаю, если ты сейчас не перестанешь сопротивляться, потому что это единственный способ не дать тебе уйти. Ты же знаешь, что всё равно не отпущу. Просто выслушай меня. Прошу, родная, успокойся и послушай.

Нагребаю полные лёгкие горького кислорода и замираю в его руках. Но даже после этого хватка не ослабевает. Так и стоим. Я утыкаюсь глазами в металлическое полотно подъездной двери. Артём сжимает меня со спины. А человек, который превратил мою жизнь в Ад, где-то позади.

Тёма тяжело выдыхает и выталкивает хрипло:

— В тот ебаный день, когда я ушёл без объяснений, у меня была причина. Мне пришло сообщение о том, что тебе может грозить беда. Я не мог просто проигнорировать его.

— Почему не рассказал, Артём? — спрашиваю глухим шёпотом.

— Потому что я ему запретила. — режет мать. Я даже обернуться себе не позволяю. Только мышцы каменеют, а сердце долбится о рёбра. — Он не знал, с кем встречается. Я написала, что тебе угрожает опасность, и ты ничего не должна об этом знать, иначе разговора не состоится.

Давясь воздухом, полностью игнорирую её, обращаясь к Северу.

— Ты должен был рассказать.

Натужный вздох. Дыхание парня летит тяжёлым эхом по парадной, как и моё.

— Я собирался, малыш, как только вернусь домой. Я и не думал что-то от тебя скрывать, но сначала хотел сам во всём разобраться, чтобы не пугать тебя раньше времени. Она сказала, что этот уёбок угрожал тебе.

— И что, мне теперь сказать спасибо? — толкаю небрежно, но в груди уже не просто ураган, там, мать вашу, смерч, который все внутренности в месиво скрутил.

— Я знаю, что тебе сложно, Насть. — садится его голос до минимального шёпота. — Но подумай вот над чем… Я чуть не сдох за эти дни, не зная, где ты и что с тобой. Как бы то ни было, родная, она — твоя мать. И она любит тебя. И ей тоже было сложно и больно.

— Ха. — толкаю сипом, чтобы перекрыть поток эмоций. — Раньше надо было беспокоиться.

— Любимая… — выдыхает Тёма, ослабляя хватку и, проворачивая меня к себе, ловит мои глаза. — В тот день, когда мы встретились, она попросила прощения. На протяжении девяти дней, пока тебя искали, она каждый день у Тохиного отца в кабинете рыдала.

— И я должна простить её? — шуршу, отводя взгляд.

— Не должна. Но тебе самой станет легче. Я знаю, о чём говорю, Настя. Ты ведь скучаешь по ней.

Жму кулак, пока боль в ладони не становится запредельной. Выдыхаю рвано и выталкиваю:

— А ты бы смог простить свою маму?

— Это другое.

— Нет, Артём, не другое. Тебя тоже предали.

Он опускает мне на щёку руку и прижимается губами ко лбу.

— Я бы простил. Не ради неё, нет. Ради себя, малыш. Прости и ты, чтобы пойти дальше.

Коротко кивнув, мягко высвобождаюсь из его рук и уверенно шагаю к женщине, которая стала причиной всех моих бед.

До последних событий я, возможно, не сопротивлялась этому, но теперь… Артём прав: я скучала по ней, несмотря ни на что. И по папе тоже.

Поднимаю голову и сталкиваюсь с серыми глазами. Физическая дрожь по конечностям летит, когда вижу боль, сожаление и вину в её взгляде. Никакого холода и отстранённости. Слёзы всё текут по её щекам, но она даже не старается их сдерживать. Так непривычно видеть маму такой слабой и уязвимой, что в груди не просто щемить начинает. Таким спазмом сдавливает, что дыхание замирает.

Три резких шага, за которые я преодолеваю разделяющее нас расстояние, и мои руки сжимают её плечи, а голова прижимается к волосам. Вдыхаю запах своего детства и сама едва держусь, чтобы не разреветься, потому как мать рыдает в голос, цепляясь за мои руки.

Скучала… Господи, я скучала…

Любимый прав. Она — моя мама, что бы не натворила и какие бы ошибки не совершила, этого ничего не может изменить. И я люблю её. Ну, конечно же, люблю. И если она действительно извинилась перед Тёмой… Если поняла свои ошибки… Если сожалеет…

— Я прощаю тебя, мама.

Её рыдания становятся громче, а по моим щекам стекают две скупые слезы, но большей слабости я себе не позволяю.

— Пойдёмте в квартиру. — просит любимый, кладя руку мне плечо.

Смотрим на него одновременно с мамой.

— Простите меня. Оба. Я столько натворила. — сипит родительница.

— Я уже говорил, что не у меня прощения просить надо.

Она коротко кивает и переводит взгляд на меня.

— А я уже простила, мам. — толкаю, пряча глаза. Всё же мне надо немного больше времени, чтобы отпустить все обиды. — Поднимемся в квартиру и там поговорим.

— Приглашаете меня к себе? — в её голосе такое удивление сквозит, словно это самая нереальная вещь, которая могла произойти в её жизни.

Ничего не ответив, отстраняюсь от неё и иду к лифту, кивком головы приглашая пойти за мной.

Удивительно, но любимый не тащит меня на руках до квартиры, позволяя показать маме, насколько сильной я стала.

В квартире киваю в сторону кухни и бросаю:

— Подожди там, мне надо переодеться.

Скидываю куртку и ловлю неодобрительный взгляд при виде огромного свитера и широченных спортивных штанов, затянутых шнурком на бёдрах. Без раздумий задираю свитер до бюстгальтера, выставляя на обозрение разукрашенные Должанским рёбра, и мама охает, прижимая ладонь ко рту.

— Ещё вопросы, мам? — выталкиваю сухо, не впуская в себя жалость к ней.

Нет, я не хочу, чтобы она страдала, но не могу так просто отпустить все обиды. А за двадцать лет их всё же накопилось немало.

Не дождавшись ответа, сама ничего не добавляю и иду в спальню. Только закрыв дверь, позволяю себе не только тяжёлый выдох, но безмолвные слёзы. Зубами вгрызаюсь в ребро ладони, скатываясь спиной по стене. С такой силой сжимаю веки, что за ними мелькают белые вспышки.

Я даже не замечаю появление Северова, пока он не прижимает меня к себе, опускаясь на пол рядом со мной.

— Если хочешь, то я попрошу её уйти. Или сам отвезу. — долбит хрипло, ведя ладонями по моему дрожащему от сдерживаемых рыданий телу. — Только не плачь, девочка моя. Блядь, ты же знаешь, как мне тяжело видеть твои слёзы. Прошу, родная, успокойся.

И как всегда, его тихие просьбы делают своё дело, вынуждая меня перестать реветь.

Поднимаю на любимого заплаканное лицо и рвано выпускаю не только воздух, но и давление, которое мешало дышать.

Слишком много всего происходит разом, и я просто не знаю, как со всем этим справляться. Сколько ещё сюрпризов нас ждёт, прежде чем мы сможем спокойно жить? Даже знать не хочу.

Качнув головой, не просто изгоняю из неё мысли, но и даю ответ Артёму на предложение отправить маму домой.

— Успокоилась? — с хрипотцой в голосе спрашивает Тёма, а по моему телу ползут мурашки от его тембра.

Подаюсь вверх и прижимаюсь своими губами к его. Просто прикасаюсь, но парня будто током прошибает. Впрочем, это касание продолжения не получает, хотя темнота в его взгляде говорит о том, как сильно он сейчас хочет избавиться от присутствия третьего человека в нашей квартире.

Знаю, что полноценно любовью заниматься мы не должны, но это вовсе не значит, что мы не можем доставлять друг другу удовольствие другими способами. После всего произошедшего во мне поселилась какая-то не находящая логики зависимость в его близости. Этим я словно сама себе каждый раз доказываю, что мы действительно всё ещё живы, а все ужасы остались позади.

— Всё нормально, любимый. — шепчу ему в рот, задевая губы. — Лучше разобраться с этим раз и навсегда. Она уже всё равно здесь, так какой смысл оттягивать?

Он глубоко вдыхает, воруя моё дыхание, и толкается ближе, усиливая объятия.

— Как скажешь, маленькая. Решение принимать тебе. — выбивает, сжимая ладонью мой затылок и прижимаясь губами сначала к кончику носа, а потом и к губам. — Переодевайся и умойся, а я пока развлеку будущую тёщу. — бросает со смешком, поднимаясь на ноги. Подаёт руку, помогая подняться. Едва оказываюсь на ногах, крепко обнимает. — Прости, что не рассказал сразу.

— Теперь уже всё равно поздно, так что… — сама растягиваю рот в улыбке, давая понять, что не злюсь и не обижаюсь.

Артём скидывает одежду и натягивает домашние штаны и футболку. Быстрый поцелуй, и он выходит за дверь, оставляя меня наедине с моими мыслями. Переодеваясь, отметаю все вопросы, вертящиеся в голове.

Ну какой смысл гадать, если можно спросить прямо?

С глухим вдохом вхожу на кухню. Мама пьёт чай, а любимый что-то варганит у плиты. При аромате еды желудок протяжно урчит и сворачивается в клубок.

— Голодная? — бомбит парень, замечая моё присутствие.

— Есть такое. — улыбнувшись, занимаю место напротив матери.

— Минут через двадцать будет готово.

Киваю и перевожу взгляд на маму. Северов ставит передо мной кружку зелёного чая, которую принимаю с благодарностью, но без слов. Я и без того вымотана, а мне сейчас необходимы все мои резервные силы. Вот только мы обе продолжаем хранить молчание.

Я просто не знаю с чего начать тяжёлый разговор, а родительница то и дело опускает глаза на содержимое своей чашки.

С шумом тяну кислород и выталкиваю:

— Ты приехала только чтобы извиниться?

Она тяжело сглатывает и смотрит прямо в лицо.

— Я хотела убедиться, что ты в порядке.

— Жить буду. — бросаю прохладно. — А папа? — толкаю не дающий покоя вопрос, при звуке которого даже Артём оборачивается.

— Мы разводимся. После того дня возле академии мы много спорили, но он так и не захотел смириться с твоим выбором, поэтому я подала на развод.

От её заявления весь воздух со свистом из лёгких вылетает, а голос растворяется в шоковом состоянии. Делаю глоток чая, чтобы хоть немного отвлечься и привести в порядок голову

— А ты смирилась, мама? — толкаю еле слышно.

Она накрывает мою руку ладонью. Впервые за многие годы я чувствую в этом жесте не какой-то расчёт, а именно то, что должно быть в него вложено — поддержку и материнскую любовь.

Устанавливаю зрительный контакт по собственной инициативе.

— Я не просто смирилась, доченька. Я поняла и приняла. Я вижу, что только с Артёмом ты сможешь быть по-настоящему счастлива. Уже тогда я знала, как сильно он тебя любит и на всё готов, чтобы ты сделать тебя счастливой. И я тоже…

В её словах, в её глазах, в её интонациях, в её прикосновениях столько искренности, заботы и раскаяния, что я без сомнений отпускаю все свои обиды. Поднимаясь с места, присаживаюсь перед ней на корточки, опустив голову на колени в то время, как она нежно гладит меня по волосам и то и дело просит прощения.

— Любимая, — шепчет Тёма, кладя ладонь мне плечо, — поднимись. Большая нагрузка на артерию.

Сам тянет меня за локоть, помогая встать. Тут же вжимаюсь спиной в его рельефное тело, стискивая мамину руку.

Поверить не могу, что всё происходит именно так. Любимый мужчина обнимает меня, а мама даёт своё благословение на наш брак. Раньше меня это не особо волновало, но теперь понимаю, что её слова много для меня значат.

Пока расправляемся с едой, обсуждаем все события. Оказывается, из-за заявления, которое она написала на Кира, проверка началась и в нашей конторе, из-за чего папу крепко взяли за… горло. Маме тоже может грозить срок за тёмные делишки, которые они проворачивали, но, учитывая то, что она активно сотрудничает со следствием, может обойтись условным и запретом на адвокатскую деятельность.

Честно? Не расстраивает. С моим выбором профессии мы должны были оказаться с родителями по разные стороны баррикад, пусть никого из нас это и не остановило бы. Конечно, остаётся лёгкая грусть от того, что папа всё же остался за дверью, которую я захлопнула, уйдя из дома. Возможно, со временем он тоже перейдёт на мою сторону, но я не стану торопить его. Я приму и смирюсь с любым его решением. В любом случае оно будет на его совести, а не на моей. Если деньги и репутация ему дороже дочери, то так тому и быть. Ещё чуть больше месяца назад у меня никого не было, кроме подруги и Тёмы. Потом Антон плотно вошёл в мою жизнь, а следом и Егор. Теперь ещё и мама. Ну, что мне ещё надо? У меня есть мама, два брата, сестра и скоро будет муж. Моя семья…

Закидываю в рот остатки еды и пересаживаюсь Артёму на колени, опуская голову на плечо. Он тут же начинает водить ладонью по моей спине, разгоняя ласковое тепло. Родительница только счастливо улыбается, глядя на нас. И мы улыбаемся.

— Я счастлива, Тёма. — вещаю, едва закрывается дверь нашей спальни.

— Знаю, родная. — отбивает Север, стягивая с меня футболку. — Я тоже. Очень.

Стоит только оказаться в постели, тянусь к парню, но он ограничивается несколькими долгими поцелуями, а я понимаю, что сейчас мне этого больше, чем достаточно. Засыпаю в крепких, но ласковых, нежных, но надёжных объятиях любимого мужчины с лёгкой улыбкой на губах.

Моё утро начинается с того, что я просыпаюсь в пустой постели. Тяжело выдохнув, переворачиваюсь на спину, морщась от боли.

Когда она уже исчезнет?

Замечаю на прикроватной тумбочке стакан воды, таблетки и одинокую белую розу в вазе. Приняв лекарства, вытягиваю из воды цветок, вдыхая сладкий аромат.

Кто бы знал, как же я обожаю этого парня. Словами выразить просто невозможно.

С улыбкой выползаю из-под одеяла и натягиваю Тёмину футболку и шорты, потому что из моей одежды, которая не причиняет дискомфорт, у меня только халаты, которые любимый мне тогда набрал в ТЦ. А учитывая то, что мама ночевала на нашем диване, вряд ли надевать их будет хорошей идеей. Да и мозолить Северову глаза своим видом не хочется.

Входя в кухню, замираю без движения, видя самую странную картину в своей жизни: маму, стоящую над плитой.

Она жарит блинчики, в то время как мой любимый заворачивает в них творог.

Нет, к такому мои глаза точно не готовы. И психика тоже. Мозг вообще отказывается от восприятия этого.

Во-первых: мама не готовит. Никогда. Её максимум — кофе или чай.

Во-вторых: они с Артёмом просто не могут делать всё настолько быстро, синхронно и гармонично, но какого-то хрена у них вдвоём получается это куда лучше, чем у меня с Тёмой.

Едва блинчик падает на тарелку, как парень тут же кладёт на него начинку и сворачивает, а следом сразу ложится следующий блин.

Вот реально блин, хотя на языке вертятся слова куда похлеще этого. А всё потому, что это выше всех моих ожиданий, особенно когда вижу, что они перебрасываются несколькими словами и улыбаются. Оба.

И я растягиваю губы в улыбке, уверенно шагая в их сторону.

— Доброе утро. — оставляю быстрый поцелуй у мамы на щеке. — Не думала, что ты умеешь готовить блинчики.

— Я много чего умею. — смеётся она.

Делаю шаг в сторону и тут же оказываюсь в любимых руках, а губы ошпаривает жарким поцелуем.

— Доброе утро, моя идеальная девочка. — шепчет Север.

— Доброе. — толкаю, снова целуя.

Едва разрываем жаркий контакт, заливаюсь краской, глядя на потерянный мамин взгляд. Но она быстро справляется со своим удивлением и тараторит, смеясь:

— Какая же вы всё таки красивая пара. Такие милые. А какие детки у вас будут. Кстати о них. Планируете? А свадьба у вас когда? Меня же позовёте?

А я разражаюсь таким громким смехом, что он вибрацией по рёбрам идёт. Я первый раз за свои двадцать лет вижу маму такой… мамой.

Абсолютно обычной мамой, как и все остальные. Не холодной богачкой, которой по малейшему требованию подносят всё на блюдце с голубой каёмочкой. Не светской львицей с замашками королевы. Не хладнокровной сучкой. Просто женщиной с человеческими переживаниями и материнскими вопросами и заботами.

— Я люблю тебя, мам. — толкаю смело, тормозя поток хохота, но не счастья, которое горит в глазах.

Только садимся за стол, раздаётся звонок в дверь. Мы все втроём вытягиваемся, как по команде. Артём напряжённо поднимается из-за стола и выходит. Жестом давая маме понять, чтобы оставалась тут, иду следом за ним. Торможу за углом, услышав голос Антона, а следом и Вики. Уверенно выхожу из укрытия и встречаюсь взглядами с зависшей подругой. Она вообще ничего не говорит и даже не шевелится. Замерла, как околдованная.

— Привет, Викусь. — улыбаюсь, подходя ближе.

И тут эта ненормальная грохается в обморок.

Парни тут же опускаются над ней, а я занимаюсь тем, что повторяю действия подруги. Я, мать вашу, цепенею, глядя на то, как Тоха на руках несёт её в зал.

— Это что было? — брякаю, входя за ними следом. Арипов бросает на меня виноватый взгляд, и тут до меня доходит. — Ты не сказал ей, что я жива и вернулась домой? — рычу, выпучивая глаза.

— Прости. — толкает раскаяно и тут же улыбается. — Хотел сюрприз сделать.

— Вот уж точно — охуенный сюрприз. — бурчит Северов. — Совсем ебанулся, Тоха?

Ответить ему мешает Вика, приходя в себя.

Бросив быстрый взгляд на любимого, прошу:

— Не психуй, Тём, пожалуйста.

Он гулко выдыхает, а я падаю на задницу возле дивана.

— И снова здравствуй. — тяну с улыбкой, глядя в шокированные глаза подруги.

— Н-н-нас-т-тя? — сипит она.

— С утра была. — отбиваю, растягивая губы шире.

— Ты живая?

— Бля, Вика, ты серьёзно? Я на призрака, что ли похожа?

— Настяяяя! — визжит Заболоцкая, бросаясь мне на шею.

От неожиданности теряю равновесие, заваливаясь на спину, а она сверху. Сломанные и треснувшие рёбра тут же дают о себе знать острой болью.

— Вика, твою мать!

Даже закончить на успеваю, как Антон подрывает её на ноги, а Тёма поднимает меня с пола и помогает сесть на диван.

Жадно хватаю ртом кислород, борясь с болезненными ощущениями. Любимый, как и всегда, обнимает, пока Тоха расписывает своей девушке мои "смертельные раны".

— Тоха, хватит меня к покойникам приписывать. Я собираюсь задержаться на этом свете. — шиплю сквозь зубы.

— Может приляжешь? — бомбит Северов, заглядывая мне в глаза. — Очень больно? — прикасается кончиками пальцев к боку.

— Терпимо. Уже отпускает.

Вика падает с другой стороны и с несвойственной ей осторожностью обнимает меня и плачет.

— Я так рада. Так рада… что ты… Настя… — воет подруга, а я просто забрасываю руку ей на плечи, ожидая, пока она успокоится. Когда это происходит, спрашивает дрожащими интонациями. — Что случилось с тобой?

А я просто неспособна снова повторить эту историю.

— Уже неважно. — бросаю прохладно, поднимаясь на ноги. — Всё закончилось. Я жива.

Подхожу к окну, пробегаясь взглядом по прохожим, ожидая увидеть в любом из них свой ночной кошмар и самый большой страх. Складываю руки на груди, а потом обнимаю себя за плечи в попытке унять мерзкую дрожь, ползущую под кожей.

Вздрагиваю, когда горячие ладони смыкаются на моём животе.

— Это я, малыш. — сипит Артём.

— Знаю, просто… — откидываю голову ему на плечо, утопая в бирюзе глаз. — Всё ещё сложно, Тём.

— Понимаю, родная. Надо время. Много времени, но вместе мы со всем справимся.

— Обязательно. — подбиваю тихо, а потом прижимаюсь ближе, ощущая, как под ягодицами растёт и твердеет горячий половой орган. — Поцелуй меня, любимый. Заставь забыть.

И он целует. Он изгоняет мои страхи. Он топит мои кошмары. Он даёт причину жить. Он даёт мне повод быть сильной.

Едва расплетаем губы, появляется мама.

— Блинчики остынут. — бубнит она.

— Пойдём? — спрашиваю, не разрывая зрительного контакта.

— Да, маленькая, пойдём есть блинчики. — смеётся мой любимый мужчина, подхватывая меня на руки.