Моя идеальная

Глава 39

Изгоняя кошмары

— Дедушка? — шепчу задушено, глядя на человека, которого так сильно любила и по которому бесконечно скучаю.

Он растягивает губы в улыбке и будто молодеет на несколько десятков лет. Раскрывает объятия, и я без раздумий бросаюсь в его руки. Я плачу у него на груди. Но не от боли или горя, а от радости. Он гладит меня по голове, давая выплакаться. Когда слёзы иссыхают, поднимаю на него заплаканное лицо и улыбаюсь в ответ.

Только у моего дедушки может быть такая тёплая и согревающая улыбка.

Дедуля опускает руку на мою щёку и убирает волосы за ухо.

— Я умерла? — задаю пугающий вопрос. Этого не может быть. Неужели я так и не выбралась из того проклятого леса? Он отрицательно качает головой. — Я сплю?

— Да, Настенька, спишь. Но это очень глубокий и опасный сон, девочка моя.

Девочка моя…

Меня передёргивает от этих слов, потому что перед глазами сразу появляется лицо любимого мужчины. Я слышу его голос. Вот только он дрожащий и срывающийся. Он будто изнутри меня идёт, а не снаружи.

Отступаю на шаг и обнимаю себя руками за плечи в попытке согреться. Всматриваюсь в морщинистое лицо и выбиваю несмело:

— Что это значит, дедушка? Я…

— Всё будет хорошо. Ты сможешь из него выбраться. У тебя есть причины жить, внуча.

Забив на страх и холод, снова улыбаюсь.

— Я так скучаю по тебе. — шепчу, хватая его руку и ожидая ощутить ледяные пальцы, но вместо этого обжигаюсь теплом. — Мне так много надо рассказать тебе. Я всё же поступила в полицейскую академию. Благодаря тебе, дедуль.

— Знаю, Настенька. И я очень тобой горжусь.

Пусть и во сне, но только что сбылась ещё одна моя мечта. Ведь я так хотела, чтобы дедушка гордился тем, что я послушала его слова и зов сердца.

Прижимаюсь крепче и заглядываю в серые глаза.

— А ещё я влюбилась. Мы собираемся пожениться. Я бы так хотела познакомить тебя с Артёмом. Он бы тебе обязательно понравился.

— Он мне уже нравится. Я знаю, что ты никогда бы не выбрала себе в спутники плохого человека. Ты очень его любишь?

— Конечно! — повышаю голос, уверенно кивая головой. — Он самый лучший, дедуль. Таких, как он, больше нет. И я… — перевожу дыхание, тормозя поток слёз и выравнивая дрожащий голос. — Я скучаю по нему. Мне без него так холодно.

Не знаю, сколько времени я провела в этом странном сне, но всё это время я замерзала.

Разве так бывает? Ведь это лишь сон. Почему чувство такое, что я не просто сплю? Я будто в параллельной вселенной.

Дедушка обнимает меня, прижимая к груди, и разрезает ровно:

— Ты со всем справишься. Ты сделала правильный выбор. Впереди тебя ждёт тяжёлый путь, но у тебя есть надёжный человек, который поможет преодолеть все трудности. Вместе вы сможете построить то будущее, которое захотите сами. Ты всё делаешь правильно. А сейчас, — поднимаю на него лицо, поджимая дрожащие от переизбытка эмоций губы, — иди к нему, внуча. Ты нужна своему любимому человеку.

— Что это значит?

Ответа не следует, а дедуля отталкивает меня от себя и коротко приказывает:

— Иди. Не сопротивляйся. Впусти в себя.

Я не успеваю даже подумать над его странными словами, как налетает обжигающий ветер, а тьма сгущается. Меня затягивает в водоворот. Хватаю губами воздух, но рот забивает чем-то вязким. Я давлюсь и кашляю. Зажмуриваю глаза и просто отдаюсь этому вихрю. Я впускаю его внутрь. И я понимаю.

Я разом понимаю всё. Абсолютно всё. Я вижу прошлое. Я знаю будущее. Я смотрю на мир откуда-то сверху. Я могу рассмотреть каждого человека в нашем мире. Я знаю, что он чувствует и чем живёт.

Это странно. Как в фильмах или эзотерических книгах и передачах.

Я вдруг сознаю, что мне разом стали доступны все знания мира, но мне этого не надо. Сейчас меня волнует один единственный человек, поэтому я отрекаюсь от всего лишнего, сосредоточиваясь на любимом.

Опускаю веки и просто дышу. Не знаю, что происходит кругом в этот момент, но внезапно я теряю все знания, полученные секунды назад, и ощущаю под ногами твёрдую почву, а сердце пронзает такой болью, что я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать от неё.

Открываю глаза и вижу Тёму, стоящего на краю обрыва. Без сомнений цепляю его руку и прошу не делать этого.

Я говорю странные вещи, смысл которых мне не понятен. Я творю то, чему не могу найти объяснения. Я просто делаю то, что должна, чтобы не дать самому дорогу человеку на свете совершить роковую ошибку.

Я делаю это снова, когда вижу его в спальне с пистолетом в руках.

Я не знаю, где нахожусь, но уверенно указываю направление, в котором надо искать.

Всё остальное время я будто в каком-то ледяном беспросветном вакууме. Мне постоянно холодно.

Понимаю же, что ещё немного, и я просто замёрзну, оставшись здесь навсегда.

Поднимаюсь на ослабевших ногах и иду вперёд. Бегу в густом мраке, пока не вижу свет. С разбегу ныряю в него.

Никаких страхов или сомнений. Я нужна любимому человеку, и я вернусь к нему, чего бы мне это ни стоило.

Выплывать из темноты чертовски сложно, но я упорно продолжаю подниматься вверх, пока глаза не режет яркой вспышкой света. В уши пробивается прерывистый писк, вызывая болезненную пульсацию в гудящей голове. Белый свет слепит привыкшие к долгой тьме глаза.

Опускаю веки и обвожу шершавым языком пересохшие и потрескавшиеся губы. Шевелю слабыми пальцами и тяжело выдыхаю от облегчения, когда мне это удаётся.

Ноги тоже послушно следуют командам мозга. Пусть и через боль, но мне удаётся приподняться.

Вынуждаю себя открыть воспалённые глаза и морщусь от ослепляющего света. Гул в голове усиливается, а болезненные ощущения нарастают. Сжимаю зубы и опускаю вниз голову, изучая белоснежное покрывало и светлый пол. На лампы всё ещё не смотрю, но кошу взгляд в сторону адского агрегата, издающего этот убийственный писк.

Щурясь и стискивая челюсти, смотрю на монитор, показывающий неровную линию ударов моего сердца.

Больница…

Но как я здесь оказалась? Нет, я, конечно, помню всё, что произошло в лесу и людей, которые спасли мне жизнь, но все события смешались в какое-то непонятное месиво, и мне не удаётся синхронизировать их по времени и понять, что было реальностью, а что сном.

Я чётко помню Артёма, сидящего на постели с моим "подарком" в руках. Я помню обрыв и наш странный разговор. Но было ли это всё настоящим?

Картинка смазывается, а боль в ноге становится мучительно сильной. Со стоном падаю на мягкую подушку и рвано хватаю пропитанный лекарствами кислород.

Как давно я здесь? Что это за больница? Где Артём? Знает ли он, где я нахожусь? Что случилось с Должанским?

Миллионы вопросов, которые разрывают мой мозг. Сознание уплывает. Я опять проваливаюсь в темноту. Вот только она больше не ледяная, а тёплая и исцеляющая. Необходимая…

— Нет… не приходила… показатели… знаю… — долетают до окутанного сонным мороком сознания отдельные слова, сказанные мужским голосом.

Вынуждаю себя поднять налитые свинцом веки и сразу же цепляюсь расплывчатым взглядом за смазанную мужскую фигуру. Белые волосы. Знакомый до боли силуэт.

Сердце мгновенно ускоряет ритм, причиняя боль треснувшим рёбрам. Дыхание срывается, а писк аппаратуры наращивает темп и интенсивность, выдавая мой внутренний страх и хаос.

— Артём. — шевелю непослушными губами, но не издаю ни единого звука.

Пересохшее горло дерёт, когда делаю попытку прочистить его и вырвать из себя хоть что-то.

Парень поворачивается на издаваемые мной звуки, и я понимаю, что с ним что-то не так. Это критические неправильно. Это аморально неверно. Даже сквозь туман различаю, что его волосы стали короче.

Он подстригся? Но когда? Зачем? За те два с лишним года, что я его знаю, он никогда не стригся коротко.

Сколько я здесь? Как долго провалялась в бессознанке? Что, блядь, происходит?

Меня начинает колотить, когда он подходит ближе, нависая над кроватью, но упорно молчит.

Почему? Почему Артём ничего не говорит? Почему не прикасается?

Мне холодно. Господи, мне так ужасно холодно. Мне необходимо его тепло, но он только смотрит.

С силой сжимаю веки, не обращая внимания на боль, вызванную этим действием. Прокашливаюсь и открываю глаза. Несколько раз промаргиваюсь в попытке сфокусировать зрение, но выходит слабо.

— Тёма?.. — шелещу сипло и едва слышно.

Он напрягается, излучая какую-то странную, непонятную мне ауру.

Что с его лицом? Оно другое. Знакомые черты, но всё же отличающиеся. Что не так? Он будто моложе стал. Разве такое возможно? Если я была в коме достаточно долгое время, то он должен был стать старше, а не наоборот. Блядь… Что за херня? Я ничего не понимаю. Совсем.

— Артём. — шепчу уже твёрже, но с нарастающей неуверенностью.

Он всматривается в моё лицо, и в бирюзовых глазах читается удивление. Наклоняется ниже и высекает отрывисто:

— Артём? Артём Северов? Ты говоришь о нём?

Что он несёт? Что за бред? Почему Тёма говорит о себе в третьем лице?

Голова идёт кругом, а дыхание замирает. Кровь стынет в венах, когда выбиваю дрожащими интонациями:

— Почему ты, — закашливаюсь от першения в горле, — так говоришь, Тём?

Из глаз слёзы брызгают, но я даже не понимаю этого. Всё путается и переплетается. Я теряюсь. Мне внезапно становится жутко страшно и ещё холоднее, нежели раньше.

— Я не Артём. Меня зовут Егор. А тебя? Ты знаешь Артёма? — бред… Бред… Что за бред он несёт? Меня на куски рвёт. — Да не молчи ты, блядь! — рявкает, когда я отползаю от него на край постели и сжимаю руками готовую взорваться голову. Остервенело трясу ей из стороны в сторону. Это сон. Я наверняка сплю. Или я сошла с ума. Ничего не понимаю. — Эй, посмотри на меня. Смотри! — сжимает мои запястья, отводя руки в стороны, и цепляет взгляд. — Я — Егор Северов. Артём — мой брат. Если ты знаешь его, то скажи мне. Как его найти? Где он? Как с ним связаться?

Вырываю руки из захвата и кричу. Сама на понимаю, что делаю и ору, но просто не способна остановить этот приступ истеричкой паники.

Мне страшно. Я теряюсь от непонимания. Артём ведь сказал, что у него никого нет. Может, я всё же умерла? Что, если я на том свете?

Меня топит… Топит… Затягивает глубже… Накрывает… На части разрывает…

Больно… Больно… Страшно…

Ужас… Страх… Паника…

Кричу. Вырываюсь из рук санитаров. Меня вжимают в матрац и крепко фиксируют. Ощущаю иголку в вене, а потом меня медленно утягивает в пустоту, в которой так хорошо и спокойно.

Здесь нет боли. Здесь нет страха. Даже холода нет. Только нирвана.

Плыву на тёплых волнах. Тропические воды окутывают заледеневшее тело, согревая.

Невесомость…

Такая приятная и ласковая. Такая нежная и надёжная. Как объятия любимого человека.

Отдаюсь ей полностью. Растворяюсь в ней. Греюсь. Прихожу в себя. Упорядочиваю рассыпающиеся мысли. Собираю воедино паззл, раскладывая события по полочкам. Синхронизирую по времени.

Ссора с Артёмом. Уход из дома. Встреча с Киром. Похищение. Лес. Попытка изнасилования. Избиение. Борьба за жизнь. Побег. Машина. Люди. Спасение.

Всё это было на самом деле. Я выжила. Эта уверенность зарождается в груди и заполняет измученную душу.

Если бы я могла дышать в этом мире, то я бы облегчённо выдохнула.

У меня получилось выжить. Я смогла справиться с бывшим и дождаться помощи.

— Я вернусь, Тём. — шепчу, но звуков нет.

Это странный, но хороший мир. Здесь тихо и спокойно. Яркое солнце и нереального насыщенного бирюзового цвета океан. Неизвестные тропические растения всех оттенков зелёного. Это мир исцеления. Здесь затягиваются душевные и сердечные раны. Мозги встают на место.

Не знаю, возможно ли контролировать свои мысли во сне, но именно это я делаю.

Понимаю, что дедушка и сломленный Тёма были лишь коматозными видениями, а вот Егор нет. Он настоящий.

Но как, блядь, такое возможно? — первая мысль, когда выныриваю в реальность и осматриваю стены больничной палаты.

Здесь настолько тихо, что эта тишина кажется звенящей. Только писк кардиомонитора нарушает её. Даже из-за двери не доносится ни единого звука. Видимо, в этой больнице очень хорошая шумоизоляция.

Продолжаю осмотр помещения, подмечая тяжёлые шторы на окнах и новенькую плазму на стене. На подоконнике живые цветы в горшках, а на бежевых стенах картины.

Частная клиника. — понимаю я.

И, видимо, не из дешёвых. В таких местах лечение себе может позволить только элита нашей страны.

Копаюсь в собственных мыслях, убивая себя вопросами и догадками.

Как долго я спала? Это была кома? Что с Тёмой? Что если прошли годы? Смог ли он жить дальше? Смог полюбить кого-то или всё ещё один? А вдруг он и правда сломался?

Трясу головой, изгоняя кошмарные мысли.

Нет! Не может этого быть. Не могло пройти так много времени. Я просто не могла спать так долго.

Сжимаю пальцы правой руки в кулак и глушу подступающую панику. Убиваю её в зародыше. Мне нужна трезвая голова.

Появляется медсестра, но я отрешённо отвожу взгляд, когда начинает задавать вопросы, а потом исчезает за дверью с фразой:

— Я позову Константина Витальевича.

Меня дрожью бьёт от этого имени. Не знаю, что именно цепляет, но в одном уверена точно: встреча с этим человеком не предвещает ничего хорошего.

Откуда мне это известно? Без понятия.

Опускаю ресницы, продолжая самокопание.

Любимый говорил, что у него никого нет. Именно так. Он никогда не утверждал, что его семья умерла. Но упоминал наследство. Если он просто вычеркнул отца из своей жизни после всего, что этот ублюдок ему сделал? Но ведь и о брате ни слова сказано не было.

Блядь, ну что я за дура такая? Почему не выслушала всю историю до конца, чтобы сейчас не теряться в предположениях? Не позволила Артёму рассказать, потому что было слишком больно не только ему, но и мне. Знаю же, насколько тяжело ему давалась эта исповедь. Если бы я только дала ему высказать всё, что он так упорно прятал на протяжении долгих шести лет… Но я не могла это слушать.

Дверь открывается, и входит Егор. Бегло проскальзываю по нему взглядом и утыкаю глаза в потолок.

Даже этого достаточно, чтобы понять, насколько сильно я ошибалась, приняв его за Тёму. И дело не только в длине волос и возрасте, но и в чертах лица. Они схожи, но всё же отличаются достаточно, чтобы можно было их спутать.

У Артёма черты более жёсткие, а у его брата они мягче и даже спокойнее, что ли. Губы у Северова младшего более пухлые и чувственные, в то время как у моего любимого они чётко очерчены и превращаются в тонкую полоску, когда он злится. И скулы у Тёмы острее, как и подбородок. Лицо Егора не такое "крутое". Но самая заметная разница в глазах. А если быть точнее, то во взгляде. У брата он более открытый и спокойный, а у моего жениха он скрытный и настороженный. Будто он всегда ожидает какого-то подвоха от жизни. Только рядом со мной он смягчается и отпускает постоянную тревогу.

Боже, как же я по нему скучаю. Мне так его не хватает. Мне просто жизненно необходимы его тепло, прикосновения, объятия. Я так хочу услышать его голос, но не могу себе позволить даже позвонить ему. Знаю же, что он сразу примчится ко мне, а тогда Артёму придётся столкнуться со своим ужасным, приносящим боль и страдания прошлым. А я никогда не смогу так с ним поступить, какой бы сильной ни была моя нужда в нём.

Сжимаю веки, сдерживая непрошенные слёзы.

Жжёт. Очень сильно жжёт, но мне удаётся сдержать влагу, не позволив ей пролиться.

Северов младший, в том, что он младше, я уверена на все сто процентов, берёт стул, подтягивает его к постели и садится верхом.

Слежу за ним периферийным зрением, ни чем не выдавая не только своего интереса, но и внутреннего буйства.

— Долго ты планируешь молчать? — выбивает парень, всматриваясь в моё отрешённое лицо.

Сколько придётся. По крайней мере, до тех пор, пока не буду уверена, что не сделаю любимому хуже своими словами.

— Слушай, можешь сколько угодно прикидываться немым овощем, но хотя бы не делай вид, что не понимаешь меня. Я просто хочу найти своего брата. Я же понимаю, что ты знакома с ним. Не заметить нашего сходства просто невозможно. — ухмыляется грустно и переводит дыхание. — Не знаю, что тебе известно обо мне или о нашей семье, — ничего неизвестно, — но я… — замолкает, шумно гоняя воздух. Ловлю в фокус его глаза и читаю в них нескрываемое сожаление. — Я скучаю по Артёму. Я просто хочу поговорить с ним. Я… Блядь… Я должен перед ним извиниться. Я был пиздюком и наговорил того, чего не должен был. Знаю, что это не оправдание, но всё же… Просто дай мне шанс исправить это дерьмо. Можешь и дальше молчать. У тебя, уверен, есть причины это делать, но хотя бы подумай над моими словами. Я не верю, что у тебя вдруг кукуха поехала. У нас с братишей была нелёгкая жизнь, но ему всегда доставалось больше. — продолжает свою исповедь. Неужели у Северовых какая-то установка выворачивать передо мной душу? Ладно Тёма, но Егор… Почему он делает это? — Отец лупил нас по поводу и без. Артём всегда защищал меня, а я даже ни разу не сказал ему спасибо за это. Только благодаря брату моя жизнь была не такой ужасной, как его.

Закрываю глаза, снова сдерживая слёзы.

Господи… Через что же моему любимому пришлось пройти? Боже…

Даже мне за него больно так, что ком в груди все органы размазывает. А какого было ему? Как же он жил со всем этим?

Сжимаю кулаки под одеялом и просто стараюсь не разреветься.

Была уверена, что после той кошмарной ночи в лесу меня уже ничего не может зацепить, но это… Не просто цепляет, а пробивает насквозь. По сердцу дубинами лупит.

Сжимается сердце. Медленнее бьётся. Скулит от боли за любимого.

Восемнадцать лет он жил не просто без тепла и заботы, а загибаясь от боли, которую причинял близкий человек. Родной отец.

Боже, да как же так можно со своими детьми поступать? Они же твоя плоть и кровь.

Я не заплачу. Не заплачу…

Отворачиваю голову, выдавая себя с потрохами, и позволяю влаге пролиться. Щека и висок мокрые. Солью стянуты. И волосы ей пропитываются.

— Знаешь нашу историю, да? — тихо спрашивает Северов, перегибаясь через спинку стула. — Если знаешь, то я понимаю, почему ты молчишь. Защищаешь его. Ведь так? Просто дай мне этот сраный шанс исправить хоть что-то.

Продолжаю упорно молчать, но ведь броня уже пробита. Нет её больше.

Как же сложно хранить молчание. Так и хочется подорваться на кровати и рассказать Егору о брате. И сотни вопросов задать. Узнать все подробности. Я бы вынесла это. Обязательно бы справилась, чтобы помочь Тёме. Просто попросить позвонить ему. Рассказать всё как есть. Чтобы Артём хотя бы знал, что я жива и относительно здорова. И самой убедиться, что он в порядке.

Но я ничего из этого не делаю, продолжая безмолвно плакать.

Это только одна версия. Версия младшего брата, а я не могу быть уверена в том, что у старшего она не отличается.

Егор тяжело выдыхает и поднимается.

— Я не вру. Это правда. Я хочу попросить прощения за то, что сказал брату, что он умер для меня. Это не так. И ещё… Не знаю, что у тебя с ним, но если он хоть что-то для тебя значит, то подумай над тем, что ты девять дней провалялась в коме, и Артём понятия не имеет, где ты и что с тобой. — бросает устало и выходит за дверь.

Едва она закрывается, как я сворачиваюсь калачиком и реву, кусая зубами разбитый кулак.

И я, мать вашу, сдаюсь. Хватаю с тумбочки какой-то лист с медицинскими записями и ручку и пишу номер. Свой. Как ни стараюсь вспомнить ни номера Артёма, ни Вики, ни Антона восстановить в голове не удаётся. Даже родителей номера не помню.

Но делаю я это не для себя или Егора. Понимаю же, что вроде девять дней не так уж и много, но неизвестность… Меня бы она убила. И Тёму, я уверена, убивает.

Перед глазами встаёт та страшная картина из спальни, и я роняю лист вместе с ручкой и снова рыдаю, пока не удаётся отключиться и провалиться в сон.

Будит меня лёгкое касание и мужской голос. Поднимаю распухшие веки и утыкаюсь взглядом в человека, который так долго издевался над моим любимым.

В том, что это и есть отец Северова, сомнений не остаётся. Белые с серой сединой на висках волосы. Выгоревшие, но всё же нереального цвета глаза. И черты лица… Я думала, что у Артёма они жёсткие, но у этого человека они прямо таки пронизаны жестокостью. Хотя взгляд и ровный, и даже успокаивающий. Если бы я не знала, на что способен этот мужчина, то поверила бы в то, что он просто добрый доктор, который помогает людям.

Господи, но как можно спасать чужие жизни и при этом ломать судьбы собственных детей?

Сжимаюсь не только внутренне, но и внешне. Буквально в комок скрючиваюсь от его прикосновения.

Он напоминает мне Должанского. Красота снаружи и гнилое нутро.

— Пришла в себя. — констатирует спокойно, ощупывая рёбра. А мне не просто орать хочется, а сбежать со скоростью света как можно дальше. Эти мягкие руки, изучающие мои раны… Те самые, которые наносили сокрушающие удары. — Это хорошо. Как тебя зовут? Что случилось? Кто тебя ранил? Как ты себя чувствуешь?

Вопросы сыплются один за другим, но я лишь в кровь разгрызаю губы, что бы не закричать и не выдать себя и Тёму. Если он поймёт, что мы знакомы, то вряд ли даст мне возможность просто свалить отсюда по-тихому.

Только силой воли успокаиваю гремящее сердце и кривое дыхание. Спустя пару минут мне это удаётся. Внешне ничем не выдаю ни внутренней бури, ни ненависти, ни омерзения от одного его присутствия. Утыкаюсь глазами в одну точку, даже забывая моргать, пока он обрабатывает рану от ножа и сменяет повязку.

Улавливаю все его бесконечные вопросы, но не издаю ни звука. Даже движения не воспроизвожу, пока он не оставляет меня в покое и не уходит.

Как только слышу хлопок двери, подскакиваю на ноги, но тут же со вскриком боли заваливаюсь на пол. Ногу такой болью прошивает, что слёзы сами течь начинают, как ни стараюсь держаться. Дышу шумно и тяжело, переживая болезненный приступ. Едва удаётся очухаться, обыскиваю глазами комнату, ища лист, на котором писала номер, но его нет.

Страх мгновенно окутывает.

Что если этот изверг его забрал? Если позвонит и Артём поднимет трубку? Что же будет?

Господи, Тёмочка… Прости, родной. Прости меня.

Нельзя позволить ему это сделать.

Преодолевая боль, выхожу в коридор, но сразу сталкиваюсь лицом к лицу с Егором.

Больше нет смысла прикидываться дурой, поэтому выталкиваю с дрожью:

— Лист с номером?

С надеждой на парня смотрю. Он несколько раз моргает, а потом гулко выдыхает.

— Я забрал.

После этих слов выдыхаю облегчённо и я.

— Хорошо.

— Значит, овощем больше не прикидываемся? — выбивает с улыбкой, а у меня сердце сжимается от тоски по Артёму. Когда младший улыбается, он точь-в-точь как Тёма. — Расскажешь?

Качаю головой и, хромая, возвращаюсь в палату. Ничего не говорю, потому что слишком страшно становится от того, к чему мои действия могут привести. Внутренности в такой болючий узел стягивает, что я просто отключаюсь от реальности.

Егор задаёт какие-то вопросы, но я даже не стараюсь их слушать.

Что же я надела? Если он позвонит Артёму, то как тот отреагирует? Сколько же я ещё буду делать ему больно?

Спустя около половины часа Северов младший уходит, так и не добившись от меня какой-либо реакции.

Я могла попросить его не звонить Тёме, но какого-то хрена не сделала этого. Почему? Ну почему я, мать вашу, такая беспросветная дура? Зачем вообще написала эти грёбанные цифры, вместо того, чтобы попросить телефон у той же медсестры или пойти на сестринский пост и позвонить оттуда? Что же вытворяю? Почему не расспросила младшего брата Артёма обо всём?

Голова начинает болеть сильнее, а ужас в очередной раз захватывает и парализует.

За ночь предпринимаю несколько попыток выйти из больницы или хотя бы найти Егора и исправить свою ошибку, но медработники возвращают меня в палату. Последняя попытка уйти закончилась для меня тем, что меня снова накачали успокоительными, и я даже рукой нормально пошевелить не могла, а все мысли на осколки разлетались.

Несмотря на анестетики, уснуть мне удаётся только после рассвета.

За день дважды появляется отец Артёма, но я всё так же продолжаю притворяться отупевшей, чтобы не выдавать шквала.

Прошу у медсестры набрать Егора, но она говорит, что у неё нет номера. Во второй половине дня всё же иду на дежурный пост и уговариваю позвонить Северову младшему, вот только трубку он не берёт.

Блядь… Блядь… Блядь… Что же я надела? Если он уже позвонил Тёме? Что он ему мог наговорить? Ну почему я не сделала этого сама? Дура! Я полная идиотка. Как же теперь это исправлять? Что делать?

Сейчас мне остаётся только ждать. Поднимаюсь на постели, свешиваю ноги и слежу в окно за ползущим по небу солнцу. Долго моё ожидание не длится. Дверь в очередной раз распахивается, но я даже боюсь смотреть на вошедшего.

Егор? Медсестра? Этот изверг?

Вот только все мои предположения разбиваются о родной дрожащий голос.

— Настя. — зовёт меня Артём, но я даже пошевелиться боюсь.

Он здесь. Господи, он приехал за мной. А если столкнётся с отцом?

Любимый подходит ближе и снова окликает, но меня будто парализовало.

— Родная моя. — шепчет, присаживаясь на корточки.

Даже смотреть на него страшно. Что же я натворила?

Уходи. Уходи отсюда, Тём. Пожалуйста. — прошу мысленно, но он, конечно же, не делает этого.

Находит мои пальцы и мягко стискивает. Огнём от его касания прожигает.

Как же я скучала…

— Что с тобой случилось, маленькая? Пожалуйста, родная, ответь мне. Скажи хоть что-то, Насть. — просит с умоляющими интонациями, ощупывая взглядом моё лицо.

Я хочу сказать. Правда хочу. Но почему-то не выходит. Таким ужасом полосует от того, что в любой момент может явиться ублюдок, столько лет мучивший его, что меня параличом контузит.

— Я люблю тебя, родная. — сердце из груди рвётся. К нему пробивается. Боль причиняет. — Что бы ни случилось, я всегда буду любить тебя.

Краем глаза ловлю его затравленный взгляд и тяжёло выдыхаю, встречаясь с бирюзовыми глазами.

Его лицо усталое и осунувшееся. В зрачках такая убийственная боль стынет, что я готова любой ценой изгнать её оттуда. Больше никогда не позволю ему страдать.

— Конечно будешь, Тём, потому что я прошла через всё это дерьмо и выжила только ради тебя.

Хочу, чтобы он знал, что я живу ради него. Что боролась не только с Должанским, но и со смертью, чтобы вернуться к нему. Чтобы понимал, что больше жизни его люблю. На всё ради него не только готова, но и способна.

Он так тяжело вздыхает, что у меня дыхание спирает.

— Настя? — сипит, цепляя взглядом.

Впускаю. Открываюсь. Тону.

— Привет, любимый. Я вернулась.

Выбиваю улыбку, которую он так любит, и Тёма откликается на неё смехом. По его щекам слёзы текут, с подбородка капают.

Артём плачет… Нет, это невозможно. Он не должен. Не должен! Не могу видеть слёзы любимого мужчины. Он ведь сильный. Он сильнее меня. Тёма приехал, забив на всё. Он не должен плакать… Не хочу этого видеть. Только не его. Только не таким.

Ловлю пальцами капли, размазывая их по лицу. И сама плачу. И от боли, и от страха, и от облегчения, и от счастья. Столько всего внутри, что дышать с трудом получается.

— Мне было холодно без тебя. Обними меня, Тём. Согрей меня. — прошу шёпотом, потому что мне это сейчас необходимо.

И он, конечно же, обнимает. Гладит. Ласкает. Прикосновениями обжигает. Кости своим жаром плавит.

Захлёбываюсь любовью, когда говорит, что гордится мной.

Согреваюсь им. Дрожь по всему телу летит. Кожа мурашками покрывается.

Мы справились с этим. Оба. Мы смогли пережить этот кошмар и снова вместе, несмотря ни на что.

Как же я люблю его. С каждым мгновением всё сильнее.

Только сейчас понимаю, что всё это время даже не думала об ужасе, через который прошла. Только за любимого переживала. Именно такой и должна быть настоящая любовь, когда забываешь о себе, растворяясь в родном человеке. У нас ведь душа общая. Он мою боль забирает, а я его.

Мало мне его лёгких касаний. Больше хочу.

— Поцелуй меня, Артём. — выбиваю тихо.

Целует. Конечно же, целует. Никогда не отказывает.

Понимаю ведь, что ему это не меньше меня необходимо. Слишком свежи воспоминания, когда он забыл меня. И острая нужда в том, чтобы быть уверенной в его любви. И сейчас тоже. Нам двоим это надо.

Жадно целуемся. Долго. Весь мир исчезает. В бирюзовых глазах вмещается. Мой мир.

Слезами давимся, но не разрываем поцелуя. Зарываюсь пальцами в растрёпанные волосы, прижимая его крепче. Обнять хочу, но Северов стоит на коленях, мешая мне это сделать.

— Люблю тебя. — хрипит, опуская ладони на моё лицо.

Чувствую боль на разбитой стороне, но не отстраняюсь. Критическая, ненормальная, острая необходимость в этой боли, чтобы убедиться, что это всё на яву. Что это не сон. Что я жива.

Цепляю его взгляд, и столько тепла и любви в нём, что все слова тают.

Мой любимый. Мой родной. Мой самый лучший. Мой единственный. Навеки. Мой…

— Тёмочка… — шепчу, заливаясь слезами. — Тёмочка…

Столько сказать хочется. Прокричать на весь мир о своей любви к этому мужчине, но выходит только повторять его имя.

Он ведь тоже ради меня на всё готов. Вообще о себе не думает, только обо мне беспокоится. Задаёт вопросы, на которые отвечаю честно. Все страхи вываливаю. Всю правду открываю. Ведь когда Кирилл похитил меня, я боялась только того, что больше никогда не увижу Артёма. Что не скажу, как же сильно я люблю его.

Успокаивает меня. Убеждает, что всё хорошо будет.

Конечно же, будет. Я без оглядки ему верю.

Ни на секунду друг друга касаться не перестаём.

— А вот я глазам своим не верю. — оба вздрагиваем при звуке этого голоса. — Думал, что достаточно мозгов вбил тебе в голову и вырастил мужика, а не соплю, которая ревёт, стоя на коленях.

Тёма закрывает глаза, а я перевожу свои на изверга. Только сейчас замечаю Егора и Антона, жмущихся в стены по обе стороны от дверного проёма. Быстро перехватываю взгляд Арипова, и мы обмениваемся короткими кивками.

Без слов понимаю, что он прикроет Артёма.

Тело любимого буквально каменеет под моими руками. Он так поверхностно дышит, что меня это пугает. Кладу ладонь на его плечо и сжимаю, выражая молчаливую поддержку.

Знаю же, что он не позволит мне вмешиваться, хотя не только язык чешется, но руки придушить сволочь, которая мучила моего родного человека.

Артём сжимает кулаки и глухо выдыхает.

Я должна сделать хоть что-то, ведь он здесь из-за меня.

— Тёма. — зову тихо.

Он поднимает взгляд и проводит костяшками по моей щеке.

— Не бойся, малыш. Всё хорошо.

Понимаю, что нихрена не хорошо, но спорить не начинаю. Он должен сам разобраться со своим прошлым, так же как и я. Принимаю его решение и провожаю взглядом, пока не скрывается за дверью. Только после этого позволяю себе расплакаться. Антон без слов обнимает, прижимая к себе.

— Иди к нему, Тоха. — хриплю, тормозя слёзы.

Я должна быть сильной. А Арипов должен быть сейчас с Тёмой, чтобы подстраховать, если что. Я бы и сама пошла, но не хочу отвлекать Северова своим присутствием.

— Ты слышала, что Тёмыч сказал? Я за тобой присматриваю. — высекает хмуро, отходя на пару шагов.

Вижу, что ему и самому пойти хочется.

— Иди, Антон. Я в норме. Я со всем справилась. Теперь его очередь. Просто прикрой на всякий случай.

— Блядь, Северова, ты не перестаёшь меня удивлять. Как ты из этого всего выгребла?

Читаю в его глазах нескрываемое восхищение и расслабляюсь, забив на внутренний мандраж.

— Я должна была, Антон. Любой ценой. Ты же знаешь, как сильно я люблю Артёма. Ну как я могла его оставить?

— Вы оба ненормальные. И эта ваша любовь… Сумасшествие просто. Но я рад, что Тёмыч встретил тебя. Спасибо, сестрёнка. — толкает, коротко обнимая, и выходит. На пороге притормаживает и оборачивается. — Я верил, Насть. Я знал, что ты не сдашься. — смотрит на Егора. — Будь с ней.

— Зачем? — удивляется тот.

— Затем, что если её оставить одну, то она сорвётся следом. — бросает и скрывается в коридоре.

Северов младший переводит на меня взгляд и смотрит так, будто я инопланетянин какой-то.

— Значит, Настя, да? — киваю. — Почему же молчала? Почему не сказала, что невеста Артёма?

Сердце, как ошалелое, гремит.

Вдох-выдох. Ловлю дзен. Нельзя сейчас сходить с ума.

— Из-за вашего отца. И из-за тебя тоже. — выбиваю тихо.

— Всё же знаешь нашу историю? — хмурится парень, подходя ближе.

— Не всю. Тёма когда-то сказал, что у него никого нет. — режу уверенно, устанавливая зрительный контакт. Егор жмёт кулаки, играя желваками. Решаю быть максимально откровенной, потому что не знаю, что братья успели обсудить, а что нет. — Я всегда знала, что у него есть какой-то секрет, но только несколько недель назад Тёма рассказал, что отец избивал его. И что он… — давлюсь всхлипом, вспоминая шрамы на его левой руке, но слёз себе не позволяю. — О тебе я ничего не знала. Он хотел объяснить всё, но я не могла позволить ему опять протаскивать себя через это. Знаю только, что его жизнь была Адом.

Парень кивает, подтверждая мои слова, и седлает стул, поставив его напротив меня.

— Это ещё мягко сказано. Наш папаша больной на всю голову. Мама сбежала от него, не выдержав побоев. Я совсем ребёнком был и почти не помню её. И брат сбежал, как только ему восемнадцать стукнуло. Давно сделать это собирался, но только после совершеннолетия мог забрать деньги, которые мама кидала нам на банковские счета. Он с собой меня звал, но я трусил. — переводит дыхание, скашивая взгляд в сторону, явно стыдясь этого. — Однажды отец запалил Артёма с какой-то девчонкой в спальне и взбесился. — даже напоминание о том, что это было очень давно, не спасает меня от жгучей ревности. Любимый никогда не делал секрета из своих прошлых похождений, но я не могу контролировать это грёбанное чувство. — Он и раньше адекватным не был, но в тот день… Избавлю тебя от подробностей, но брат схватился за нож, не выдержав измывательств. Дошло до того, что отец его чуть ли не до смерти забил, а Артём пырнул его ножом. Я тогда орал, что если отец умрёт, то никогда не прощу брата за это. Блядь, каким же тупорылым долбоёбом я тогда был. — тяжело сглатывает, прикрывая глаза. Накрываю его руку своей, выражая поддержу. Он с удивлением смотрит на мою ладонь, а потом переводит взгляд на лицо. — Если бы решился уйти с ним, то всего этого не произошло бы. Из-за меня он всё это время оставался в этом пекле. Я боялся… Боялся… Сука!!! — рычит, подрываясь со стула и меряя шагами палату. — Я думал, что он умер где-нибудь в канаве, потому что отец тогда озверел окончательно.

Когда Егор заканчивает рассказ, меня уже физически колотит. Подрываюсь на ноги, даже боли не ощущая, и выбегаю из палаты.

Какого хрена я сижу здесь, оставив любимого с этим чудовищем?

Мозгами же понимаю, что помочь мало чем могу, но просто не способна сейчас оставаться на месте.

Северов младший бежит следом, постоянно хватая меня за руки в попытке остановить, но сейчас мне даже торнадо помехой не будет.

— Где они? — рычу зло, когда сознаю, что понятия не имею, в каком направлении двигаться.

— Ты что, блядь, делать собралась? — высекает вместо ответа.

— Рядом быть! — ору, оборачиваясь. — Куда идти, Егор?

Не знаю, что он видит, но внезапно его лицо меняется, и он указывает направление. Только возле двери, из-за которой раздаётся грохот, снова тормозит меня. Срываю его руки и толкаю дверь.

— Стой, твою мать! — кричит младший. — Настя, блядь, остановись!

Не останавливаюсь. Влетаю в кабинет и сразу бросаюсь к залитому кровью Артёму.

Когда меня снова выталкивают за дверь, громко матерюсь и не оставляю попыток вернуться. Когда мне это наконец удаётся, вижу опирающегося на стол изверга и стоящего над ним Тёму. Он оборачивается и раскрывает объятия. Таким облегчением топит, что я без раздумий бросаюсь ему навстречу, забив на парализующий страх, вызванный видом крови.

Я нужна ему. И он мне тоже. Прямо сейчас.

С такой силой друг друга прижимаем, что больно становится. Дышу им. Ощущаю металлический запах, вгоняющий в панику, но останавливает её взбешённый крик.

— Ах ты, неблагодарный ублюдок!

Тёма толкает меня назад. От боли едва ли падаю, но Егор ловит под локоть.

Я должна сказать ему спасибо, но не способна ничего из себя выдавить. Такой ужас в душе разрастается, что сердце биться перестаёт, когда вижу, с какой жестокостью Артём избивает отца.

Сколько крови. Боже, как много крови.

Пячусь назад, охваченная паникой. Я вижу эту кровь на своих руках. Я чувствую её у себя во рту. Я захлёбываюсь ей.

— Выйди, Настя. — рубит брат Артёма, таща меня к выходу, но ноги будто к полу приросли, а глаза прикованы к ужасающей картине. — Ты бледная, как смерть. Не стоит тебе смотреть на это.

— Почему ты не вмешиваешься? — шепчу онемевшими, дрожащими губами.

— Потому что это — право Артёма. Отец это заслужил. Я вмешаюсь, только если брат попытается его убить.

Когда всё заканчивается и любимый поворачивается ко мне, растягивая окровавленные губы в улыбке, преодолеваю все свои страхи. На них ещё будет время, а сейчас…

Уверенно бросаюсь ему на шею, целуя всё лицо. Словно могу этим исцелить раны. С такой силой вжимаюсь в его стальное тело, что новую волну боли ловлю. Чувствую не только его рваное дыхание, но и крупную дрожь, которая по мышцам летит. И меня трясёт. Спасаюсь его губами.

Целуемся, забывая обо всём на свете. Нет больше никого. Не существует. Только он и я. Только мы.

Теперь он разобрался со своим прошлым. Ещё одна страница перевёрнута. Ещё одна дверь закрыта.

— Я люблю тебя, Тёма. — шуршу, задевая его губы своими и хватая прерывистое дыхание своего мужчины.

Он ничего не отвечает, но мне это и не надо. Намного больше без слов сказано. Любимый оглядывает кабинет, отца, Тоху, Егора и снова переводит взгляд на меня.

— Поехали домой, Насть. — говорит негромко, подхватывая меня на руки.

Только сейчас выдыхаю с облегчением, понимая, что мой кошмар закончился, и я снова могу жить.