Моя идеальная

Глава 31

Конец без конца

Едва выхожу в подъезд, как меня передёргивает не только от громоподобного звука хлопнувшей двери, но и от того, что приходится врать Насте.

Пока еду к месту назначения, бесперебойно проклинаю себя за то, что не сказал ей правду, но я не могу рисковать не только её спокойствием, но и безопасностью.

Возможно, стоило просто проигнорировать сообщение с неизвестного номера, но, учитывая то, что речь в нём шла о моей девочке, я теперь еду на встречу с неизвестным «доброжелателем» и вру невесте, что нам с какого-то хера внезапно стало не хватать денег. Понимал же, что она станет задавать вопросы и поймёт, что что-то не так, но слишком сильно был погружён в невесёлые мысли, чтобы удалось скрыть своё взвинченное состояние.

— Идиот. Что я, блядь, за идиот? — спрашиваю сам у себя, глядя в зеркало заднего вида.

Настя — менталист, а я и без того не могу скрывать от неё свои эмоции. И к чему это всё приведёт?

Прикрываю веки, за которыми появляется её перепуганное лицо, когда спрашивала, что случилось. Я ничего не ответил, потому что язык так и чесался рассказать всё как есть. Тогда бы она или увязалась со мной, или вынудила вообще отказаться от этой идеи.

Блядь, как теперь всё это разруливать?

Сначала выясню, кто и зачем мне писал, а потом расскажу любимой правду, а там будь что будет. Всё равно долго врать я ей не смогу. Нет, если, конечно, натянуть на морду маску непроницаемости и делать вид, что всё в норме, то может и проканает, но я просто не хочу этого делать.

Паркую тачку у какого-то зашкварно-дорого ресторана и, не останавливаясь, пролетаю мимо ошарашенного моим видом метрдотеля. Стопорюсь посреди огромного, сияющего серебром и хрусталём зала, сканируя сидящих за столиками посетителей на предмет знакомых лиц, но никого не узнаю.

— У вас заказано? — раздаётся сбоку голос девушки-официанта.

И как ей, блядь, сказать, что я даже не знаю, кого ищу?

Поворачиваюсь к ней, как мне на плечо ложится чья-то рука.

Резкий разворот. Чёткий взгляд. Зубы в сцепку, когда сталкиваюсь лицом к лицу с мужиком, который больше смахивает на телохранителя из какого-то боевика.

Это что ещё за хрен с горы?

— Артём Северов? — выбивает сухо. Дождавшись моего напряжённого кивка, указывает в сторону вип-зоны. — Пройдёмте со мной. Вас уже ждут.

Без слов иду за мужиком, сжимая в кармане кастет, на всякий случай прихваченный из дома. Бугай тормозит у входа в ограждённую зеркальными стенами кабинку, предназначенную для встреч тет-а-тет, и отходит в сторону, освобождая мне путь и открывая видимость на женщину, сидящую за столом и медленно потягивающую вино.

— Ты?! — выплёвываю зло и уже разворачиваюсь, чтобы свалить, потому что не только не имею ни малейшего желания общаться с ней, но и не вижу в этом никакого смысла.

— Остановись, Артём. Нам есть что с тобой обсудить. — высекает ледяными интонациями.

— Мне нечего с ТОБОЙ обсуждать. — отбиваю холодно, не оборачиваясь.

— Это касается Насти.

— Всё, что касается МОЕЙ невесты, не должно тебя ебать. — выплёвываю сквозь сжатые зубы, всё так же стоя спиной.

Боюсь, что если ещё раз взгляну на неё, то разорву на хрен на части.

— Ей может грозить беда, и я хочу, чтобы она уехала из города.

— Во-первых, Настя никуда не поедет, если сама этого не захочет. Во-вторых, какая на хрен беда?

— Кирилл Должанский.

Только дрогнувший в этот момент голос моей собеседницы вынуждает меня не просто повернуться, но и подойди к столику.

— Как это понимать? — рычу, упираясь ладонями в красную скатерть.

— После того, как ты избил его, а он напал на тебя, на него завели дело.

— Твоими стараниями. — буркаю, сканируя непроницаемое лицо будущей «тёщи».

— Присядь, Артём, и поговорим спокойно.

Сильнее жму кулаки и, скрипя зубами, занимаю место на противоположном от неё диване.

— К чему эти шпионские игры? Почему нельзя было просто вызвать меня на разговор? И какого хера Настя не должна ничего знать? — бомблю, вперивая в женщину яростный взгляд.

— Сбавь тон. Не с подружкой разговариваешь. — отсекает, делая глоток вина.

— Нет, блядь, я разговариваю с женщиной, которая называет себя матерью, но при этом сама топит свою дочь ради грёбанных амбиций.

Её передёргивает как от удара. В глазах появляются одновременно страх и вина, но на то она и адвокат, чтобы держать хорошую мину при плохой игре. Эмоции исчезают так же быстро, как и появились. Лицо ничего не выражает.

— Я всё делала ради неё. Я хотела, чтобы у моей дочери было всё самое лучшее. Чтобы она никогда ни в чём не нуждалась. — трещит, уверенно глядя в мои глаза, в которых невозможно не разглядеть ненависть и презрение, которые я ощущаю не только к этой недоматери, но и к её словам. Она тяжело вдыхает и шумно выпускает воздух. Маска похуистичной суки спадает с её лица, а в глазах появляются слёзы. Стискиваю зубы, кроша эмаль. Что, блядь, за игры? — Я ошибалась. Я думала, что Настя такая же, как мы с её отцом, но это оказалось не так. Она бунтарка. И она, — громко сглатывает, отводя взгляд в сторону, — совсем на нас не похожа. Когда-то и меня выдали замуж против воли, но я смогла не просто привыкнуть к мужу, но и в какой-то степени полюбить его. Я думала, что и Настя сможет привыкнуть к Кириллу, но это было моей самой большой ошибкой в жизни. Я никогда не знала, что такое настоящая любовь, но в тот ужасный день… Я всё поняла. Та боль, что я увидела в её глазах, когда Кирилл тебя ударил. Та решимость, что была в её голосе, когда она угрожала нам, защищая тебя. И те твои слова… — взгляд в глаза. Всё наружу. — Извини меня, Артём, за всё, через что вам пришлось пройти. Когда я вынудила дочь уйти от тебя, то была уверена, что она быстро перегорит, но этого так и не случилось. Мне так жаль…

На протяжении всего этого монолога сохраняю не только молчание, но и холодное спокойствие. Но вот последние слова Настиной матери, её взгляд, молчаливые слёзы стекающие по щекам, какого-то хера пробивают мою броню. Стискиваю пальцы до хруста и холодно выбиваю:

— Не передо мной надо извиняться.

Женщина вскидывает голову, даже не стараясь скрыть влаги, вытекающей из глаз, и выдавливает вымученную улыбку.

— Она никогда меня не простит.

Я бы хотел сказать ей, что она права. Что она не заслуживает прощения. Но, зацепив её взгляд, коротко бросаю:

— Простит.

Да, блядь, я это сказал, потому что так оно и есть. Несмотря на то, что моя девочка ни разу даже не заговорила о своих предках, я всё равно замечаю печаль в её зрачках, когда натыкается в телефонной книге на контакты «Мама» или «Папа». Вижу, как она кусает губы, когда напарывается на статьи, в которых мелькают её предки. И как каждый раз перекрывает грусть — улыбкой.

Сам я готов обоих её стариков урыть, но дело не в моих желаниях, а в том, что моя любимая скучает по ним.

Телефон начинает протяжно вибрировать. Вытаскиваю из кармана, глядя на улыбающееся лицо своей будущей жены, и сбрасываю вызов. Сначала я должен сам разобраться, что происходит, а дома всё объясню ей, глядя в глаза.

— Настя? — шепчет её мать, смотря на экран.

— Да. — выдыхаю, прикрыв веки. — Для чего я здесь? Ради извинений?

— Кирилл угрожал ей. — шелестит задушено.

— Что, блядь? — подрываюсь с обивки, лупя ладонями по столу, от чего вся посуда на нём подлетает, а бокал, стоящий на краю, с громким звоном разлетается вдребезги, слетев на мраморный пол.

— Когда началось расследование, вскрылись некоторые неприятные подробности. Он сейчас в бегах, но недавно он звонил Роману и угрожал нам. Сказал, что и мы с мужем, и наша дочь, и ты за всё ему ответим.

За грудиной так ревёт, что я не только её слова с трудом усваиваю, но и забываю, как, сука, дышать.

Эта мразь угрожает моей девочке? Какого, блядь, хуя я не разорвал его, когда была такая возможность?

В этот же момент в душу закрадывается какое-то дерьмовое предчувствие. Вынуждаю себя оставаться на месте и просто, блядь, дышать. Телефон снова звонит, но я не способен сейчас мыслить трезво, поэтому сбрасываю звонок, зацепив взглядом сообщение от Насти. Собираюсь открыть, но Евгения Сергеевна выдёргивает мобилу у меня из рук и кладёт на диван возле себя.

— Какого хера? — рычу, обходя стол.

— Я не хочу пугать Настю раньше времени. Сначала надо решить, как рассказать ей всё и какие действия предпринять дальше.

Выдыхаю, занимая своё место.

Она права. Сначала надо решить, как действовать и что делать.

— Я слушаю.

Выхожу из ресторана только спустя два часа. На телефоне два сообщения и тринадцать пропущенных от любимой и шесть от Тохи. Открываю месседжи и меня ознобом прошибает от страха, что моя девочка исполнит свою угрозу и уйдёт. Предчувствие пиздеца никуда не уходит, поэтому запрыгиваю в тачку и сразу звоню ей, но ответа нет. Так же, как и ни на один звонок, которыми я сыплю всю дорогу до дома.

Терпения ждать лифт не хватает, поэтому взлетаю по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.

— Настя! — реву, забегая в квартиру, но ответа не следует.

Пролетаю по всем комнатам, даже не сбросив обувь. Оставляю грязные следы на коврах и полах.

Мотор долбит на разрыв. Дыхалка срывается. Страх липкими ледяными червями расползается по всем внутренностям, заражая оледеневшую душу, когда замечаю её мобилу, лежащую на кухонном столе. Хватаю гаджет и напарываюсь не только на два десятка своих звонков, но и от Тохи и Вики.

Набираю друга, направляясь к выходу.

Куда Настя ушла? Где она? Как давно? Почему не взяла телефон? А что, если этот уёбок добрался до неё?

Уже не просто страх накрывает, а паникой топит так, что спотыкаюсь на каждом шагу, пока в трубке раздаются длинные гудки.

— Наконец-то, Север. — бурчит Тоха «с порога».

— Настя с тобой? — выбиваю с надеждой.

— Нет, а что…

— Она с Викой? — перебиваю, тормозя на площадке между этажей, успокаивая срывающееся дыхание и рёв озверевшего мотора за рёбрами.

— Вика со мной.

— Блядь! — вою зверем.

— Блядь, Артём, что случилось? — переходит на повышенные.

— Настя пропала! — рявкаю потерянно.

— В смысле, мать твою, пропала? — сипит приятель.

— Дома её нет. Мобила осталась. Если он… Если, блядь… — выбиваю, задыхаясь от ужаса.

— Тёмыч, объясни, блядь, нормально, что творится! Где ты был? И кто, сука, он?!

— Встречался с Настиной матерью. Она сказала, что Должанский угрожал всем нам.

В трубке раздаётся громкий матерный ор, а следом тяжёлое рваное дыхание.

— Сестрёнка звонила мне, когда ты ушёл. Спрашивала, в курсе ли я, что с тобой происходит. Она была очень расстроена, потому что ты, мать твою, свалил, ни хуя не объяснив. Может она вышла развеяться? Не кипишуй раньше времени, брат.

Легко, сука, сказать. Делаю несколько натужных вдохов-выдохов и выхожу из подъезда, подкуривая сигарету.

— Где мне её искать, Тоха? — выдыхаю убито.

— Жди дома. Она наверняка вернётся. Сейчас подкину Вику домой, если вдруг заявится к ней.

Роняю голову вниз, не зная, что ещё сказать, но уверен, что в квартире я просто не смогу находиться. Спускаюсь к лавочке, задевая носком кроссовки что-то блестящее и звенящее. Наклоняюсь, чтобы поднять, и тут же отшатываюсь, будто мне битой по рёбрам прошлись. Воздух с хрипом вылетает из лёгких, когда понимаю, что это ключи. Настины ключи.

— Тоха, блядь! — взвываю, как раненое животное, понимая, что любимая не просто ушла. С ней что-то случилось. Сжимаю зубы до скрипа и ключи в кулаке, пока они не прорывают кожу. Только ощущение собственной крови на ладони спасает меня от того, чтобы не провалиться в пропасть паники. — Звони отцу. — выбиваю вполне ровно.

Сейчас не время для истерик. Мне нужен холодный рассудок, чтобы найти и вернуть мою девочку.

— Север? — хрипит тихо. — Что случилось?

— Я нашёл её ключи возле подъезда. С ней что-то случилось, Антон. Здесь есть камеры. Пусть пришлёт кого-нибудь, чтобы проверили. Я еду в участок.

Сбрасываю, не дожидаясь ответа и, запрыгнув в тачку, с визгом срываюсь с места. Как ни стараюсь мыслить трезво, всё время утыкаюсь в предположения, что этот уёбок мог сделать с моей малышкой.

Не могла же она выронить ключи и даже не заметить этого? А если так, то где её искать? Стараюсь не думать о том, что до неё добрался Должанский, но ни хуя не выходит.

Омерзительные щупальца страха сжимают сердце, мешая ему качать кровь. По всему телу летит озноб, будто кровь перестала поступать в конечности.

На дороге выжимаю максимум, перестраиваясь из ряда в ряд, обгоняя ползущие машины по встречной полосе. Со всех сторон раздаётся гул клаксонов, но я едва улавливаю посторонние звуки за шквалом собственных раздирающих на ошмётки мыслей.

Я не могу потерять её. Я не могу потерять её. Я не могу потерять Настю. Не могу потерять мою любимую девочку. — гремит в башке, как мантра.

Сжимаю руль до побеления костяшек. Из разорванной ладони без конца сочится кровь, но я ничего этого не замечаю.

— Вернись ко мне, малыш. — шепчу, на секунду прикрывая глаза.

В кабинет генерал-майора Сергея Глебовича вхожу без стука и протягиваю руку для приветствия исключительно на автомате.

— Спецы уже везут записи. — толкает спокойно. Киваю головой, ни на мгновение не ослабляя самоконтроль, иначе просто свихнусь к хуям. — Мы найдём её.

Ещё один кивок. Выдавить ничего не выходит, потому что ком не только в глотке, но и в груди, и с каждой минутой неизвестности он разрастается всё больше, грозя разорвать меня изнутри.

Появляется Тоха и сразу шагает ко мне.

— Я отдал Вике ключи и отвёз к тебе, чтобы была там, если Настя вернётся. У неё дома предки, если что предупредят. — бомбит с внешним спокойствием, но в глазах страх не меньше моего читается.

Друг реально привязался к моей невесте, как к родной сестре.

Приваливаюсь спиной к стене, игнорируя предложение Тохиного бати занять стул. В башке такой гул стоит, что я сжимаю её руками, чтобы хоть немного унять боль.

— Север, колёса с собой? — бросает Арипов.

Веду головой из стороны в сторону, закрыв глаза, за которыми сразу появляется лицо любимой в тот момент, когда я уходил.

А что если я никогда больше не увижу её? Что если он убьёт её? Что если это была наша последняя встреча? А я даже не сказал, как сильно люблю её?

Соляная кислота выжигает веки. Дышать становится запредельно трудно. Хватаю губами горький, тяжёлый, вязкий кислород, но он проваливается в лёгкие каменными глыбами, парализуя их работу.

Сползаю спиной по стене, закрывая лицо ладонями.

— Артём, — выдыхает друг, опустив руку на плечо, — с ней всё будет хорошо. Она сильная. Настя со всем справится. Она обязательно вернётся к тебе.

Ничего не отвечаю. Не выходит говорить.

Сразу вспоминается тот странный сон после нашего первого раза. То чувство безвозвратной потери. То же самое, которое я испытываю сейчас.

— Товарищ генерал-майор, видеозапись просмотрена. Думаю, можно начинать розыскные мероприятия. На записи видно, как неизвестный мужчина ударил девушку электрошокером и затащил в машину без номеров.

По мгновенно притихшей комнате разносится звериный вой, но я даже не понимаю, что он принадлежит мне.

Подрываюсь на ноги и ору, брызжа слюной:

— Так, блядь, начинайте! Найдите её! Что, сука, стоишь?! Ищите!

Кто-то хватает меня сзади и оттаскивает от капитана, которому я мёртвой хваткой цепляюсь в китель.

— Успокойся, Артём. — бомбит с холодной решимостью Сергей Глебович. — Начинайте поиски. Бросить все силы, но девушку необходимо найти. Быстро. — голос не повышает, но человеку с его званием и характером это и не надо.

— В-все силы? — заикается мент, которого я тряс секунды назад.

— Абсолютно, блядь, все! Снять людей с ограблений, мошенничества и прочей хрени и найти девушку. Немедленно! — капитан исчезает, и за закрытой дверью сразу начинает раздаваться шум и топот ног. — Артём, мы найдём её. Живой. — обращается уже ко мне.

Замираю посреди кабинета каменным изваянием. Чувство такое, что все сухожилия в теле перерезали, а вены вспороли. Я захлёбываюсь кровью и ужасом. Я тону в пучине отчаяния. Я умираю. Я просто, блядь, умираю, потому что если он убьёт её, то я не смогу больше жить. Без Насти не смогу.

— Она моя жизнь!!! — вою зверем, падая на колени.

Тохин отец опускается на корточки и прижимает меня к себе. Как ни стараюсь держаться, кислота скатывается по щекам, оставляя окровавленные дорожки. Не из глаз, из сердца вытекает.

Цепляюсь трясущимися руками в его форму и просто, сука, реву.

Я не смогу без неё. Не смогу. Я, блядь, дышу ей. И мне не стыдно за свою слабость.

Настя — моя жизнь. Это — не просто слова. Это — смысл. Это — истина.

— Держись, парень. Держись. Я землю переверну, но верну тебе твою девушку, потому что ты, как никто другой, заслуживаешь счастья.

Должен. Я должен держаться. Должен быть сильным. Но я, блядь, не могу.

Я, сука, даже думать боюсь о том, что этот уёбок может сделать с моей девочкой.

Разрывает. Растаскивает на мясные ошмётки. Кровью топит. В ужас загоняет. Болью парализует. Не за себя боюсь, нет. За неё.

Такая маленькая. Такая хрупкая. Такая нежная. Такая моя.

В его руках. Что он с ней делает? Зачем увёз? На что способен?

Блядь… Блядь! Настя… Моя девочка. Не сдавайся. Борись.

Она — воин. Она — сталь. Она — сила.

Держись, родная. Всё будет хорошо. Обещаю. Я клянусь.

Спустя ни хуёво времени удаётся прийти в себя. Сергей Глебович ставит на стол бутылку водки и пару стаканов. Антон молча разливает и тычет мне в руки. Опрокидываю в горло всю порцию, кривя лицо, и жестом даю понять, чтобы наполнил снова.

— Не напивайтесь, парни. Это только чтобы немного успокоить нервы. — бросает напоследок батя, выходя из кабинета, чтобы принять на себя командование розыском моей Насти.

— Блядь, Тоха, если я больше никогда её не увижу…

Трясёт. Коноёбит. Колошматит.

Страх не уходит. Усиливается. Разрастается. Заполняет. Парализует. Убивает.

Держусь. Скриплю зубами. Раздираю кожу на ладонях. Давлюсь воздухом и отчаянием, но, сука, держусь. Должен. Ради неё. Выгребу. Нельзя иначе.

— Хуйню не неси, Артём! — рявкает, перебивая.

Несмотря на собственный мандраж, вижу, что и его нехило колошматит.

Расходимся по разным углам в ожидании новостей. Только под утро мой телефон начинает разрываться звонком.

Хватаю трубку, даже не глядя на номер.

— Ну, привет, Северов. — врывается в голову ледяной, пробирающий кладбищенским ветром до костей, голос уёбка, похитившего мою невесту.

— Где Настя?! — ору хрипом, подскакивая на ноги. — Что ты с ней сделал?!

— Хочешь знать, что я с ней сделал? — металлический, мерзкий, склизкий смех. — Я с ней сделал то, что должен был ещё два года назад. Эта сука получила то, что заслужила. — снова маньяческий хохот.

— Где она?! — взвываю, сжимая в руках мобилу до хруста.

Тоха маячит рядом, что-то набирая на своём телефоне.

Мотор в груди замирает, не издавая ни звука. Кровь стынет. Дыхание стопорится.

Я с ней сделал то, что должен был ещё два года назад…

Он изнасиловал её?

Нет…

Нет.

Нет!

Нееет!!!

Он не мог этого сделать. Моя девочка… Господи… Настя… Как она это переживёт? Как справится? Господи, умоляю… Боже…

С такой силой сжимаю зубы, что чувствую, как они обсыпаются крошками.

И сердце моё рассыпается на куски.

Прижимаю кулак к губам, раздирая слизистую.

— Я всё тебе расскажу по порядку. — прошибает вакуум моего ужаса скрипучий голос. — Сначала я сорвал с неё шмотки и поставил на колени прямо в грязь, потому что шлюхе там и место. Сосёт она, на мой вкус, так себе. — мерзкий хохот. Сжимаю веки, но не могу избавиться от картины, как моя любимая стоит на коленях обнажённая перед этим уёбком, а он… Сука!!! — Я думал, ты везде её раскупорил, но задницу ты ведь не трогал? Она так визжала, когда я ебал её.

— Я убью тебя, мразь. — выбиваю стальным сипом.

— Хоть дослушай до конца, потому что я дам тебе ещё ни одну причину меня прикончить.

— Тёмыч, не слушай его. — выхватывает у меня трубу друг, но я с такой силой его отталкиваю, что он падает на пол.

— Где она? — рычу, держась из последних сил.

— Ты хотел спросить, где то, что от неё осталось? — скрежещущий смех.

Неееет!!!

— Что ты сделал?! Ты убил её?! Ты… — голос глохнет, переходя в задушенные всхлипы.

Он не мог. Не мог этого сделать.

Настя обещала… Обещала, что вернётся. Она всегда держит слово.

Это ложь. Не приму. Не могу.

Держусь…

— Сначала я хотел просто отыметь её во все щели, а потом отправить к тебе. Хотелось посмотреть, захочешь ли ты трахать её после меня. Слабую. Сломленную. Униженную. Грязную.

— Завали ебальник! — ору, глотая кислоту и кровь.

— Но она всё сопротивлялась и визжала как свинья. Я просто хотел, чтоб она заткнулась. Я сжал её горло, а потом… Упс… Оказалось, переборщил.

— Я убью тебя, сука! Я разорву тебя! Мразь! Убью!!!

— Ты забрал у меня всё. — веселье исчезает из его голоса, и эта мразь бросает последнюю фразу, которая забирает мою надежду. — Каково тебе потерять всё, что имело значение в твоей жизни?

Звонок обрывается. Телефон с грохотом выпадает из враз ослабевших рук. Ко мне подлетают Антон с отцом, но я даже не вижу их.

Умираю. Не физически, нет. Душа в клочья. Тьма и тишина. И боль. Бесконечная. Невыносимая. Адская. Губительная. Смертельная.

Её нет.

Я больше не дышу. Лёгкие сворачиваются в ужасающее месиво.

Он убил её.

Кровь превращается в яд, выжигая вены, уничтожая организм. Иглы, раздирающие внутренности.

Настя мертва.

Сердце делает финальный удар и разрывается, заполняя кровью нутро.

Меня сгибает пополам, и я блюю, пока не остаётся ничего, кроме желчи и крови. На ватных ногах прохожу мимо Ариповых. Глаза ничего не видят, выжженные солью. Не знаю, как оказываюсь на улице. Шагаю, ничего не замечая, ничего не чувствуя.

Я не смогу жить.

Я не хочу жить.

Я не стану жить.

— Я люблю тебя, Настя. Я люблю тебя, родная. Я люблю тебя, моя идеальная девочка. Я люблю тебя. — шепчут онемевшие губы.

Шум колёс.

Шаг.

Гул клаксона.

Чётко. Уверенно. Бесстрашно.

Жизни нет. Света нет. Страха нет.

Конец. Неотвратимый. Безвозвратный. Желанный.

Визг резины.

— Ты совсем ебанулся?! — орёт Антон, выдёргивая меня из-под колёс фуры.

Голоса тоже больше нет. Мёртвые не говорят.

Пустота. Мрак. Холод.

Настя — моя жизнь.

Если она умерла, то я тоже.

Тяжёлая пощёчина друга обжигает лицо.

— Не делай этого, Тёмыч! — кричит сипом.

По его щекам стекают слёзы.

Ему тоже больно? Почему? Почему он плачет?

— Я не смогу без неё, Тоха.

Моя правда. Мой смысл. Моя боль.

Силы покидают меня. Я падаю на колени, задирая голову к небу, с которого льются потоки воды.

Небо… Такое чёрное. Такое пустое. Такое холодное.

«Я люблю тебя выше облаков…»

— Неееет! — ору, разрывая глотку. — Неееет! Верни мне её! Верни её!!! Верни!!! — луплю кулаками в дорожное покрытие, разбивая руки в мясо.

Антон не препятствует. Не держит. Не тормозит.

Спасибо, брат.

— Верни!!! Верни, блядь!!! Она нужна мне!!! Нужна!!! Верни!!!

Горло в кровь. Руки в мясо. Сердце на ошмётки. Душа напополам.

Дыхания нет. Мотор заглох. Песок по венам. Боль в глаза. Отчаяние в крик.

— Верни!!! — ору безразличному миру.

Но небо меня не слышит. Бог не слышит. Дьявол не слышит.

— Нааастяяя!!!