На лыжне попаданец Ломаев

Глава 12

Пришлось рассказать все. Да, собственно, и не было у меня много секретов. Ну, сказал, что были устные договоренности с командованием 16 армии и письменная с ЦСКА. И я не знал, как вписывать в эту и без того сложную схему еще и сам факультет.

Гроздев некоторое время смотрел недоуменно и недоверчиво. Потом, видя, что я тупо молчу, спросил агрессивно:

— И это все что ли, больше нет ничего?

Мне стало как-то немножечко стыдно. Собственно мой опыт относится у будущему XXI веку, другая историческая эпоха, да и сфера деятельности другая, в прошлой жизни я совсем не касался спорта. Почему тогда я так решил?

Аркадий Борисович Гроздев тоже решил как-то так, сказав мне угрюмо:

— Олег, Олег, ты еще молодой человек, а уже пытаешься выделить целую стратегию. Это тебе не кулаками махать и в морды бить кому попало.

— А, — поднял я голову, — сказали уже, пожаловались?

— Конечно, — слегка улыбнулся декан, — один из пострадавших, ты знаешь, такой здоровенный парень, прямо-таки Илья Муромец советского разлива очень жаловался на одного прапорщика. Я быстро понял, что это именно мой студент. Как ты сумел его побить?

М-да, а еще горделиво говорят, Москва очень большой город. Поймали в два счета, словно здесь деревушка в четыре двора! А ведь я только защищался против нескольких хулиганов. А вот то, что они были биты, говорит лишь об их низкой квалификация. Если, конечно, она у хулиганов есть вообще.

— Выгоните из вуза? — чуть угрюмо спросил я. Разумеется, я уже был готов к этому, и главным принципам я не изменю. Но все-таки жалко, блин. Прошел в вуз, добился много, и вот такое фиаско. И ведь не только выгонят теперь, еще и негативную характеристику пошлют по месту работы (мне в армию, в ВОСЛР). Все рухнет. А, ничего, что я, последний раз, что ли падаю в жизни? Не умер еще!

От этих мыслей я горделиво осанился, а декан Аркадий Борисович усмехнулся:

— По лицу вижу, решил, что я тебя выгоню и вознамерился показывать из себя этакую жертву событий?

«Это он сейчас завуалировано говорит о жертвах сталинских репрессий, — сообразил я, — не-не, не будем втягивать меня в политику, я всего лишь обычный спортсмен и нечего тут!»

1988 — 1989 годы — это небольшой временной раздел истории нашей страны, когда радикальная политика верхушки государства потихоньку начинает перерастать в радикальную политику всего общества. Горбачев здесь был эдакий вот дяденька провокатор со спичками, а общество из себя изображало маленького малыша.

— Возьми спички, подожги стог сена, их в поле еще много, — предлагал «добрый» дяденька.

А малыш медлил, робел. Он даже не зажечь боялся, он самого дяденьку очень опасался. Сколько уже так было — государство само провоцировало общество, потом что-нибудь случилось — верхи ли побоялись излишней радикализации народных масс, или происходила смена лидера, но через мгновенье исторического времени государство, этот добрый дяденька провокатор, уже не предлагало спички, а крепко било по голове малыша.

Вот товарищ Гвоздев и застал это историческое время, когда уже можно было говорить про советскую историю отрицательно, государство это позволяло, но самому было боязно. Это было небольшую секунду истории, какие-то месяц — два, а потом уже начнут действовать политические провокаторы, не понимая, что они начинают короткий путь в пропасть и скоро все гибельно кончится и для провокаторов, и для советского общества.

Хотя, бог с ним, что ему Гекуба, что он Гекубе? Если человек хочет, прямо так жаждет ломать себе руки, пусть ему. Лучше надо обговорить сегодняшнюю ситуацию, которая сегодня базировалась на субъективном факторе, то есть мнении одного человека.

И пусть это, ух, не женщина, а сравнительно уже пожилой мужчина, привыкший принимать взвешенные важные решения, от которых может зависеть судьба, по крайней мере, сотен человек, но все же это мнение человека, а человек, как известно, может ошибаться.

— А почему вы хотите меня оставить? — осторожно спросил, понимая, что не просто хочу идти по голому льду водоема, там вообще нет льда, открытая холодная вода зимнего периода!

— Да потому что этот молодой человек, его, кстати, зовут Денис Иванович Неменьшин, хотя окружающие просто зовут его Харя и он, как это не странно, отзывается. Так вот будучи единственным ребенком в семье, с детства был балован. А с учетом, что родители много закладывали за воротник и совсем его не воспитывали, то вырос он в здорового хулигана, от которого достается не только папе с мамой, но и всем соседям, в том числе даже и мне.

Да мне! — окрысился декан, хотя я не сделал ничего неуместного ни жестом, ни словами. Он вызывающе посмотрел на меня, но увидев, что я сижу спокойным, не смеюсь и не издеваюсь на над ним, сделал вывод: — так что, хоть это и непедагогично, но я его избиение одобряю. Совсем Дениска берега попутал.

Теперь, Олег, о другом событии, где ты тоже виноват. Ты почему не сказал, что участвуешь в армейской спартакиаде, да еще, оказывается, так блестяще. Сегодня золото на стрельбе автоматом Калашникова на 200 метров, да еще с таким хорошим результатом. А родной факультет здесь, оказывается, и не причем, студент Ломаев⁈ Твои объяснения по этому поводу я совсем не считаю уважаемыми.

— Я уже тоже, — тихо ответил я и сделал, как и положено военному: — разрешите, я исправлюсь всем своим поведением.

— Вот это уже лучше, — одобрил Аркадий Борисович, мы сейчас зависим друг от друга. Ты, студент Ломаев, от факультета, но и факультет начал зависеть от тебя. Поэтому давай начнем то самый разговор по второму кругу.

Ты согласен участвовать в армейской Спартакиаде в команде факультета? Причем я сразу и четко говорю, что ни твоя 18 армия, ни, тем более, общество ЦСКА, никак не пострадают. Это совершенно разные сферы. Команда тренерского факультета в ЦГОЛИФК соревнуется только с другими институтамии университетами и все! Она даже не существует физически, просто как общая составная, понял ли?

— Ну, если так, — с облегчение сказал я, — то, конечно, согласен. Где подписать?

— Ха, ты и шутник! — облегченно сказал Гвоздев, — от тебя просто не надо возражений, что ты в списках еще одной команды, самому говорить, что ты в ЦГОЛИФК. Кажется, ничего тяжелого. Взамен ты будешь открыто ходить на Спартакиаду, как белый человек, а не украдкой бегать от занятий.

— Не-не-не, — отказался я от таких обвинений, — я по заявлению, вот, честно-пречестно, товарищ декан!

И положил перед Аркадием Борисовичем свое заявление, на котором он сам вчера наложил согласительную резолюцию.

Этот момент был самым положительно-смешным, ради которого я даже был согласен на всякие жизненные гадости. Гвоздев минут пять смотрел на нее, как классический баран на такие свежесделанные классические ворота, что-то бухтя, потом, не выдержав, заорал:

— Люба, это что еще⁈ — концовка громогласной тирады была съедена, но, судя по всему, там находились одни матерщинные выражения.

Секретарь тоже это поняла и, пользуясь положением записной красотки, обиженно завила:

— Вы это сами писали, я вам целую пачку студенческих заявлений отдала, вы их подписывали, почти не глядя, да еще о чем-то оживленно говорили с Михаилом Митрофановичем.

— Точно! — буквально стукнул себя по лбу рукой декан и вдруг обвинил меня: — опять ты виноват!

— Я! — изумился я от неожиданного обвинения и постарался порешительнее отбиться: — да меня здесь вообще не было, ни в деканате, ни даже в учебном корпусе!

Михаил Митрофанович Чернышев — заведующий кафедрой биатлона и лыжного спорта. О чем они там говорили, не важно, но мне лучше быть подальше.

Аркадий Борисович согласился с моими самыми страшными опасениями:

— Мы говорили с Михаилом Митрофановичем именно о тебе. о своем таланте и о скольком характере. И ведь как чувствовали!

— Я могу идти, Аркадий Борисович? — с чувством глубокого оскорбления сказала Люба, в то же время ослепительно улыбнулась и выгнула аппетитную грудь. Ах, как они выглядели в своей тоненькой блузке!

Гвоздев, хотя и был почти стареньким, почти около 50 лет, тоже не выдержал, вместо того, чтобы обозлится, только улыбнулся. Когда секретарь вышла, ворчливо заметил:

— Так когда-нибудь я собственное заявление подпишу об уходе по глупости. И ведь концы, как всегда, не найдешь, все кругом светлые и милые, один я дурак! — декан в сердцах хлопнул по-моему завлению, затем предупредил меня:

— Надеюсь, несмотря на эту трагикомическую сценку, правильно смотришь на роль и важность деканата на факультета.

Я-то, ха-ха, конечно. Сам работал больше двадцати лет в оном учреждении сначала заместителем декана по учебной работе, потом и самим деканом. Правда, это было я XXIвеке и в другой реальности, но полномочия такие же.

Я поднялся по стойке смирно, отрапортовал:

— Товарищ декан, прапорщик Ломаев свои дела завершил, полномочия понял и принял полностью и без ограничений. Разрешите идти?

Аркадий Борисович досадливо махнул рукой, мол, хватит тут милитаризацией заниматься. Напоследок спросил:

— Когда следующий раз будешь стрелять?

На это я с легкостью ответил:

— В воскресенье, в 15.00 из пистолета Макарова на 25 метров.

— Ну, это мелочи, — махнул Гвоздев, — впрочем, все равно будем, жди!

С таким напутствием я и ушел, ворча про себя, что говорить легко, якобы ПМ — армейская пуколка, на 25 метров и этот пистолет смертельное оружие. А если ты не знаешь специфику, то и по мишени промахнешься. Впрочем, декану это все равно.

Следующие дни шли, как один, серые и занятые. Я окончательно понял — пройденные мной учебные предметы я в целом знал. Тут ведь еще какие есть тонкости — в предыдущая учеба была очная, а теперешняя — заочная, гораздо более легкая с меньшим объемом знаний. Фига се!

Дисцмплиные новые для меня, конечно, приходилось учить, но их было мало, да и в основном они были практического плана.

В общем, ничего страшного в учебном процессе не было, я еще раз понял утилитарную константу — физкультурник учится ногами.

Между тем как-то позвонил от деканата в мою, так сказать, квартиру. Я даже не совался туда — нет ключей, внутри нет ни мебели, ни посуды, ни постельного белья.

Но повезло, Пушины уже только что приехали со всем своим имуществом. И главное, приехала Маша, которую все-таки уговорили не оставаться в одиночестве в Ижевске.

Вот после этого я твердо решил переехать в квартиру на Вернадского. Там теща и тесть, путь и обычно они имеют отрицательный имидж, но все-таки родные. И главное, там жена Маша. Беременная от меня, любимая и желанная.

Пришел. Я как-то забыл, что в первый раз, еще в Ижевске, я был в мундире сержанта срочной службы. А теперь был в звании прапорщика — сверхсрочника. И ведь даже не помнил, передал им про воинское повышение или нет. Вот ведь Маша-растяреша. Это я про себя, а не про жену горячо любимую.

Открыла дверь квартиры теша Анастасия Васильевна, не узнала из-за нового мундира и еще из-за старческой близорукости.

Пришлось договариваться. И, наверное, прошло бы много времени, но на шум пришел тесть Александр Петрович, который был в очках. Пусть не узнал на короткое время, но потом больше удивился. Зять — прапорщик и не в армии.

Получилась домашняя картина — удивленный тесть, все еще не понимающая теща и я — гарный парень с двумя звездочками на каждом погоне. Нет, еще не генерал-лейтенант, всего лишь прапорщик, м-да.

Зато прилетевшая к двери Маша все узнала сразу, буквально придавила меня, ловко запрыгнув на руки, и впилась в губы. Я в свою очередь бережно ее взял на руки, ласково ответно поцеловал. Так и повернулся. Ура, ребята, я дома.

Весь текущий вечер были сплошные разговоры. Сначала говорил я, рассказывая о свое воинской карьере и учебе вузе. Нет, про это я им хоть коротко, в телеграфном стиле, но говорил. Много по междугородной линии не поговоришь. Теперь приходилось отдуваться от своей лени.

Тем более на близком расстоянии приходилось две, извините, очень любопытных бабы, желающих знать все мельчайших детали. И Александр Петрович, который, хотя женщиной и не был, но профессионального интереса имел много. Причем если женщины хотели знать просто, кто во что одел и не ходили ли около меня, не дай бог, женщины. А вот тесть жаждал более сложное — методику лыжных гонок и биатлона в ВОСЛР, обучения теории оных же в ЦГОЛИФК. Вот тут приходилось уже помучаться.

Но, в конце концов, известие о том, что уже в этом году я стану младшим лейтенантом, удовлетворили всех. Карьера, конечно, не такая уж быстрая, но на недоофицерском этапе этот самый младший офицерский чин как раз был пиком роста всех прапорщиков и старших прапорщиков. А я в восемнадцать лет.

И потом, для меня спортсмена важнее было все же звание мастера спорта международного класса.

Поужинали достаточно хорошо. Москва и в это время снабжалась достаточно хорошо, просто надо было успеть дойти до магазинов, где «выбросили». Анастасия Васильевна успевала, потому мы сегодня полакомились рисом с венгерским гусем, на десерт ели болгарский джем с домашними пирожками. Прелесть!

Вечером, уже в постели,когда родители уже не слышали, Маша мне отчиталась по финансовому вопросу. Она благоразумно экономила, поскольку видела, что пока новых хороших поступлений не предвидится. Да, муж стал прапорщиком и уже стал получать. Но ведь это всего лишь прапорщик! Сама она в это время, как и все женины, нацелилась на другое. Мама и папа стали пенсионерами, и хотя последний нехотя говорил о некоторых успехах в структуре ЦСКА, но опять же не в финансовом отношении.

Я тут мог добавить кое что оптимистичное. Метка стрельба позволяла мне надеяться на какую-то премию. Не зря же я постоянно говорил о ведомственном соотношении. И если 16 армия говорила только о повышении в звании, деньги и там существовали, но очень уж смешные — премия в двух служебном окладе. О прапорщике говорили? Так что нечего рот разевать, особенно с учетом резкого падения советского рубля.

А вот ЦСКА радовал больше. Там, только услышали о внеплановых соревнованиях, сразу пошебуршали денежными фантиками. Общество в это время буквально переполнялось денежками. Не для всех, конечно, но победоносные спортсмены получали право протягивать руку в казнохранилище. Так что несколько тысяч рублей я вполне могу получить.

Впрочем, это только все мои мысли. Можно еще смазать общий фон стрельбы неудачей с ПМ. Конечно, относительный успех с Калашом на 200 метров есть, но смотрят всегда на последние действия. А тут еще бабушка на двое сказала. Да еще не одна. Кампания такая сплетниц.

И потом, я ведь сказал, соревнования эти были внеплановые. Спортивные чиновники наверняка не отошли от застойных порядков, когда планировали чуть не на очередную пятилетку. А что потом не входили в эти рамки, то не оплачивались. Поэтому, друг мой, готовься и к такому варианту, когда максимум, чего ты получишь, это благодарственное рукопожатие начальства и невнятное обещание вручить что-нибудь когда-нибудь в будущем.

Но сначала моя стрельба. Не будет успехов, о чем вообще говорить? Маше я тоже невнятно, как высокопоставленный функционер, сказал о выступлениях на соревнованиях по стрельбе. И пока все. Будет день, будет пища. А хвастать-то зачем? Прижался к теплому боку жены и уснул.

А утром надо было остерегаться забот нового дня. Остерегаться и, само собой, делать. Для студентов ОЗО первым делом учеба. А для меня, конкретизируя, первым делом, посещение лекций семинаров. Новых знаний, как правило, я уже не получал и, соответственно, учить не надо было. А вот показывать всем, что я здесь, на занятиях, очень необходимо.

Во-первых, тем же сокурсникам. Женского пола — они меня ловят уже из принципа: не гуляет с нами, не будешь заниматься тем же ни с кем из студенток. И если меня нет, ищут по всему учебному зданию. Один даже в деканат ворвались, о чем сказал, наливаясь веселым багровым цветом декан Аркадий Борисович. При этом он весело косил на секретаршу Любочку. Та тоже краснела, но уже каким-то дурным цветом. То, что секретарь деканата дышит неровно к одному из студентов ОЗО, не знал только самый ленивый. Все понимали, что дело это молодое, а кое-кто и подшучивал:

Во-вторых, мужского пола. Тут я, опять же, сам виноват. Привык, что все мужчины — мои подчиненные. Так же повел себя и со студентами. Некоторые поначалу злились и ругались. А потом как-то дружно подчинись, потому как подо мной оказалось спокойнее. Оно ведь как, я как командир взвода, не отдельного, но со спортсменами состава «А». а их надо снабжать куда лучше, чем остальной личный состав. И если командир взвода не сделает, то и никто обычно не сделает.

Вот и со студентами. Я сразу разделил — это учебные дела, это административные, а это снабженческие. Это же еще классический СССР, хоть и на излете. Главное, не деньги, а главное договорится и включить в списки. И делал это прекрасно. И получилось так, как я это с опозданием досадливо констатировал — со мной хорошо, без меня плохо;

В-третьих, профессура. Я и сам учился хорошо и сокурсников своих ленивых подпинывал безжалостно. Вначале это студентам не нравилось, да и профессура к этому относилась прохладно. Потом, когда не только группа, но и целый курс стали учиться замечательно, то профессура без меня жить не могла;

В-четвертых, уже обозначенный деканат. И не только Любочка, но и сам Аркадий Борисович требовали, что я каждый день был в деканате. Так сказать, на всякий случай. когда я въедливо поинтересовался, на какой это случай, декан мило улыбнулся, щелкнул на погоне невидимую пушинку и повторил самому непонятливому: «На этот всякий».

В общем, попробуй не приди, весь факультет к тебе в квартиру вломится во главе с деканом!