На лыжне попаданец Ломаев

Глава 5

Так уж получилось, что в моем взводе я был, по-моему, практически единственным, кто не знал о грядущем моем назначении на взвод. Все-таки спортрота — воинское подразделение, специфическое, а его воины — элитные спортсмены — не простые рядовые. Сделаешь что-нибудь не то, и упадет у них эффектность в спорте. И сама рота от этого провалится.

Поэтому ничего нового, собственно, капитан Великанов им не сказал. Сегодня, главным образом, шокирован был сам я. А еще должен был что-то сказать важное и красивое. Не всевластный король и не царь, но тронная речь особо приветствовалась.

Вот этим бывшего декана никак не испугаешь. Сколько уж выступал и по какому поводу и без поводу, красиво и сильно. Одно слово историк, почти что политик, болтать может везде и долго, хотя и без пустопляйства.

Постоял рядом с капитаном Великановым, послушал его бедного. М-да уж, как он только учился и где. Заикается, бедный, словарный запас, как будто он иностранец из Средней Азии, логики никакой. Зря он ушел за рамки приказов, только уронил авторитет.

И спортсмены мои почти перестали слушать, хотя остались в строю, а куда деваться. Но слова командира для них уже китайская грамота, в одно ухо выйдет, в другое выйдет. Так ведь и меня слушать не захотят, паразиты.

Еле дождался окончания речи командира роты, сразу заговорил, немного нарушая дисциплину. Надо восстановить высокий уровень командиров. Что же, поговорим.

Хорошая речь — это почти всегда диалог. Поэтому я сразу спросил, причем весьма остро, сколько в взводе человек имеет три золотых медалей вне зависимости от уровня? И разрешил стоять вольно, чтобы они могли мне отвечать.

Оказалось, что ни одного. Гм, но ведь надо что-то делать, товарищи! Смех один. А две золотых медали кто имеет?

Вот здесь уже оказалось много, целых… один! В сердцах быстро подошел нему, пожал руку. Прапорщик Иволгин, молодец, так держать!

Спортсменов, имеющих по одной золотой медали, оказалось пятеро, остальных медалей — четверо.

В целом, в принципе, неплохо, но если только это оценивать, как основу, от которой необходимо отталкиваться. Так и сказал. Одновременно сообщил, что льготы им, е сожалению, уменьшают, однако на всех уровнях поднимается денежная составная.

А для капитана Великанова с потлитотдельцами, могут еще отреагировать и поставить ножку, сообщил, что генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев считает, что нам надо развивать гуманитарную часть в разрез с классовой. С Западом надо бороться, но с мирными способами, например, в то же спорте и мы будем это делать, ведь партийно-комсомольская прослойка в взводе составляла почти 50% от общего числа!

Спортсмены от души захлопали, кто деньгам, кто переходу к мирной борьбе, а я смотрел на это холодными глазами. Наивные же эти ребята эпохи Перестройки, думают, что они станут добрыми и светлыми, так сразу все станет хорошо. Простодушные вы мои! Диалог Восток и Запад обязательно состоит из двух сторон, где один пока круглый дурак, а другой всегда циничный и нахрапистый.

Россияне это поймут, нотолько не сейчас и не эти, в первой четверти XXI века и уже их потомки, залив своей кровью территорию бывшего СССР. А вы… что вам объяснять, все равно не поверите.

Но, по крайней мере, против меня никто не выступал, косвенно, конечно, кто же в армии будет выступать против командира? А так, даже ни жестами, ни тоном, ни блеском глаз. Лишь один многомудрый спросил, много ли у меня мировых рекордов, а то все золотые медали у меня из провинции…

Я свободно ответил, что толи четыре, толи пять, уже не помню. И на этом урок математики окончился, поскольку у всех моих подчиненных рекордов такого уровня не было вообще. И о чем еще можно говорить?

А уже вечером я с маршалом авиации Кожедубом полетели в Москву. Я прицепился к нему по поводу высшего образования, и Иван Никитович не удержался. Видимо, чувствовал за собой определенную вину, ведь это он заставил меня быть комвзводом. Пообещал, что возьмет меня с собой и сам поможет прикрепиться на 1 курс, хотя уже первый учебный курс заканчивался.

Причем, полетели мы не рейсом «Аэрофлота», а на грузопассажирском самолете МО СССР. Летчиков маршал авиации придавил своим моральным авторитетом лучшего воздушного снайпера времен Великой Отечественной войны, а военным бюрократов маршальскими погонами. Попробуй, не пусти такого высокопоставленного военного, пусть и почти в отставке.

И я тут, так сказать, то ли адъютант, то ли еще кто, попробуй, спроси у этих сердитых военачальников, не говорящих, а гавкающих. Отправит еще куда очень подальше с прескверной служебной характеристикой. Страна ведь большая и должностей на ней много.

В общем, полетели мы в небольшом отеке, отгороженным какими-то грузами. Больше никого не было, а из летного экипажа один только раз появился бортинженер, спросил, не хочет ли товарищ маршал чаю, у них индийский.

Точно официант, натура у них такая. Кожедуба он тщеславно поздравил, будто не зная, назвал общевойсковым званием Маршала Советского Союза вместо маршала авиации (генерал армии по общевойсковому званию), чай предложил очень дефицитный для того времени — индийский. А вот спутника его совсем не заметил, не велика шишка, от пола вершок.

Хотя я и не обиделся, но с облегчением вздохнул, когда маршал авиации небрежно отмахнулся рукой, мол, не надо. А уж потом под волшебное вино из фляжки Кожедуба говорили о всем и очень откровенно, благо два мощных двигателя хоть и гудели, но не сильно. Как раз, им не мешали, но подслушивать не давали.

— Горбачев, как белены объелся, — жаловался собеседник, — уничтожает даже то, что никак не угрожает Западу и те даже и не требуют. Готов страну до нищеты довести. Зачем ему, не понимаю!

— Михаил Сергеевич настоящий западник, — включился во мне исторический аналитик, — их во всю историю страны было два — Петр Великий и Горбачев. При том, у Петра хоть немного тормоза срабатывали, а нынешний генсек гонит напропалую. Это плохо кончится.

— Для кого? — невесело попросил уточнить Иван Никитович, — стране или этому развеселому баюну?

— Обоим, — жестко сказал я, — СССР развалится, а Горбачева отправят на пенсию.

— Расстрелять бы его, — махнул маршал авиации расстроено. — ну да ладно. Нам-то чего делать, как спасти страну от этого раздолбайства?

— Боюсь, что ничего, — ответно вздохнул я, — хоть сейчас марксистская наука не в моде, попытаюсь опираться именно от него. Объективный ход развития идет, не находясь в зависимости ни от чего. Тут ничего не сделаешь.

— И человек ничего не может сделать? — не поверил мне Кожедуб, — но ведь хоть что-то же!

— Нет, отдельный человек, к сожалению, может. При соблюдении обязательных условий: он должен быть могущественен каким-либо образом — царь, генсек, религиозный лидер и проч., и, очень важно, вектор его деятельности должен совпадать с вектором исторического развития.

М. С. Горбачев подходит под эти условия. Причем посмотрите, если он, даже несознательно, пытается что-то сделать для укрепления страны, это уходит, как в болото. Или реализуется, но с противоположенным эффектом. А вот разваливается — то очень эффектно и молниеносно.

— Я что-то могу сделать? — мрачно и грозно спросил он, — хоть пристрелить кого-то на крайний случай!

Мы к этому времени уже опорожнили половину фляжки. А вино только казалось легким и бархатным, а на самом деле лупило по головам только так. Хорошо хоть, я про попаданство ничего не сказал, хоть очень хотелось. Ну а на вопрос Кожедуба молча отрицательно покачал головой.

Маршал авиации помрачнел еще сильнее. Как-то они в советское время стали в пропаганде ставить человека очень высоко. Да так, что и сами начали этому верить. Хотя верхушка не верила и откровенно плевала вниз, на народные массы, но вот некоторые высокопоставленные военные явно запутались. Вот и Кожедуб, м-да.

Между тем, надо помнить одно простое правило — один человек может что-то сделать, как… один человек. Плюс будет некоторый бонус от имеющейся власти. Но опять же все равно, как один человек. И не надо тут говорить о повороте объективного развития истории человеком. Это вам не чудодейственная сказка для первоклашек.

Так что извините, товарищ маршал авиации, облом-с. Тем более, что вы хотите от молодого человека 18-ти лет? Да даже если он и скажет льстивое слово ДА, ничего не изменится. А он и не скажет, потому как с детства честен принципиально.

Мой собеседник Иван Никитович думал где-то так или почти, потому как не стал ждать моего ответа, задумался до помрачнения лица.Потом махну рукой на свои темные мысли, опять открыл на свою действенную фляжку.

Она, кстати, видимо, была импортная, а вот с Запада или из Азии, я уже не знал. Большая, не меньше литра, обшитая то ли какой экзотической тканью, то ли обработанной шкуркой, но выглядела она весьма импозантно. А с учетом ее содержимого даже мне, попаданцу, было завидно.

И колпачков у ней оказалось два — либо в дурной попытке загерметизировать содержимое, либо помочь пьющим. Их ведь практически бывает максимум два, как нас сейчас.

Выпили, закусили по кусочку шоколада. Потом Кожедуб перешел уже к конкретным делам и, как правило, моим.

— Горбачеву не верь, у него семь пятниц на недели, — безаппеляционно сказал он. Откровенно добавил: — здесь, пока нет никого, прямо выговорю. Он почему так изменил взгляд на твою гонку в ГДР, когда ты пробежал быстро вопреки его указанию? Канцлер ФРГ Гельмут Коль невзначай похвалил себя. И даже предложил провести совместные соревнования Запад — Восток. У тебя, интересно, среди предков нет никого из немцев? — вдруг спросил он

Я задумался. Гм, семейного архива у нас, разумеется, в наличии не имеется, но родовая память все же есть. И таковых там не находилось.

— Нет, товарищ маршал, у нас, удмуртской семьи, точно есть русские, очень возможно — татары, а больше примесей нет, — уверенно ответил я на довольно коварный вопрос Кожедуба.

При Сталине, особо в годы войны, арестовали бы и посадили только при одном подозрении. Потом, чем дальше от войны, тем было бы мягче. Но и в годы Перестройки следовало остерегаться. Уже не государство стоило бояться, отдельных чиновников. Наказание-то, в принципе, будет одинаковым, сейчас — пенсия, для молодого меня — позорная отставка. А не хочется!

— Коль почему-то очень старался для тебя. Вот я и спросил, — объяснил Кожедуб, — и смотри, отвернется от тебя немец или изменится обстановка, М. С. Горбачев сразу о тебя забудет. А если и вспомнит, так чтобы послать себя далеко-далеко, примерно в район Чукотки. Он бы и расстрелял тебя, говорил уже так о некоторых. Да нельзя, говоря современным языком, имидж потеряет, а это сейчас все.

Зря это сейчас маршал авиации сказал. То есть молоденький Олежек Ломаев, может быть, и испугался. А вот попаданец О. Н. Ломаев, в той прошлой жизни перевидавший немало и много переругавшийся с окружающими, только раздраженно махнул рукой, глотнул из своего колпачка, выдал с пьяну остро и бесбашенно:

— Горбачев — 100% либерал. А я к этим господам отношусь как к тем же, как в начале ХХ века — никчемные людишки, совершенно незнающие жизни, и не в силах ничего реально делать. Только болтать напропалую, на большее они не в состоянии.

— Ну это ты сгоряча, Горбачев тоже иногда способен за многое, — попытался возразить Кожедуб. Но говорил он так нерешительно и медлительно, что чувствовалось — сам себе не верит и говорит он не о конкретном Горбачеве, ему стало обидно за сам институт — генеральный секретарь ЦК КПСС, должность, овеянная долгими годами.

Поэтому я не обратил внимания на слова маршала авиации, спросил главное для себя:

— Иван Никитович, вот вы человек опытный, бывалый, перевидавший верха вблизи. Не кажется ли вам, что на этот раз коммунистическая система при выборе нового лидера дала сбой. Ипод маской преданного коммуниста на верха власти пролез гнилой западный либерал?

Вопрос был непростой, а главное, он был очень неприятный. И Кожедуб не решился отвечать, поболтал фляжку, пытаясь понять, сколько там осталась вина, разлил по колпачкам со словами:

— Еще по одной осталось. Да и хватит, наверное. А то прилетим в Москву пьяные, что станет не очень хорошо, там ведь с многими надо поговорить по душам.

Посмотрел на меня, увидел, что я недоволен, нехотя добавил:

— Ну что я тебе могу сказать на твой вопрос? Это и дураку понятно — ты прав, к сожалению. И нечего здесь радоваться. Плакать надо навзрыд. А, к черту! Давай, лучше выпьем.

Выпили, посидели в приятной алкогольной дремоте. Кожедуб вдруг сказал совершенно трезвым голосом:

— Это, хорошо, Олег, что ты такой талантливый биатлонист. И бегаешь быстро, свободно, и стреляешь метко, как Бог. Потому как у вас, спортсменов, очень важен субъективный фактор. Только свои силы и не важно, какая в стране политическая обстановка и какой генсек ныне правит. И я хочу, прапорщик Ломаев, сказать, как это ни грустно, но надеется нам не на кого. Понимаешь, Россия огромная, а верить не кому!

Да, товарищ маршал авиации, не завидная у вас доля. Всю жизнь защищал страну, чтобы в конце ее увидеть, как она разрушается. А ведь это еще не предел, он еще увидит разрушение могучего СССР. И вот ведь закавыка, приходится говорить, к счастью умер, не увидел, как поставят жирную точку в процессе дезинтеграции, когда СССР официально исчезнет.

Долетели молча, каждый думая о своем. Лично я понимал, что СССР развалится, это почти объективный процесс. Все против этого государства — внутренние процессы (экономические, политические, национальные), внешнеполитические (развал социалистической системы, постоянное давление Запада). И даже субъективные причины стали резко против. Бюрократическая структура, как обезумевшие клетки, начали уничтожать свой же организм.

И ты, единственный попаданец, твердо понимающий, вопреки словам дурного генсека, что, в любом случае, ничего хорошего в этом нет. Но, с другой стороны, а что ты можешь — принципиально сжечь себя на Красной площади? Да боров Миша только хмыкнет. А боров Боря в хмельном пароксизме саркастически засмеется.

Так и прилетели в Москву в минорном настроение, что я, что маршал авиации Кожедуб. Одно хорошо, вино кончилось, и мы сумели продремать, немного протрезветь. Из самолета вылезли уже не в пьяном, а скорее похмельном состоянии. Но все равно пришлось хорошо поесть в случайной столовой, попить крепкого чаю, чтобы прийти в здравомыслящее состояние.

Потом они временно разделились. Кожедуб приехал в Министерство обороны, все-таки он еще служил, хотя во многом и условно. Я, хоть и целый прапорщик, но как раз поэтому не спешил. В министерстве меня никто не ждал, звание еще не то.

Иван Никитович, вообще-то, предлагал идти с ним. Ему-то точно не откажут. А если и откажут, не смотря на три геройские звезды и погоны маршала авиации, то у него и просьба-приказ генерального секретаря. Попробуй тут откажи.

Но я решил не ждать Кожедуба. Приезд маршала авиации в вуз с «просьбой» генсека мне показалось чрезмерно. Вместо этого, наивно начал искать жевательную резинку, чтобы сбить алкогольный дух и, конечно, не нашел ее.

Ха-ха, кто же найдет в Москве в 1988 году жевательную резинку в свободно продаже? Потом нехотя поискал зубную пасту. Опять минус. В конце концов, случайно нашел шампунь. Попал на распродажу. «Выбросили» для меня вовремя.

Потом уже, кое-как забравшись в физкультурный институт (официально ГЦОЛИФК), который на целых пять лет станет моим домом. Очень я, наверное, выглядел страшновато — диковато. Похмельный прапорщик с диким амбре изо рта. В наше время, в недалеком будущем вневедомственная охрана не то, чтобы не пропустила, полицию бы сдала.

А так пропустили. Только бабка на вахте посмотрела очень косо. Но я сделал морду кирпичом, показал военный билет и оказался, так сказать, в своей альма матер. Помылся в туалете, обмазался шампунем. Не туалетная вода, но запах может отбить.

И пошел. Первый вопрос, который должен появиться у нормального абитуриента — какую специальность необходимо выбрать. И, как и у огромного большинства молодежи, мне было все равно. Направление выбрал, в данном случае, физкультурное и «кошкиллям по тракту».

Но поскольку факультет же надо выбрать, а это зависит от специальности, то уже в Вологде, в ВОЛСР, посоветовался с ребятами, особенно кто здесь учился или уже окончил. И большинство посоветовало учиться на тренера. Можно еще выбрать специализацию, типа, например, зимние виды спорта. Что же, мне это тоже подойдет.

Ну, помянув нашего местного бога Инмара, пойдем, авось получится договориться о поступлении. И решительно открыл дверь деканата тренерского факультета