Наступит день

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Мистер Гарольд внимательно следил за развитием мировых событий. Гитлер успел уже захватить территорию нескольких европейских государств и, повернув на Францию, подходил к Парижу. Французское правительство, кочевавшее из города в город, объявило Париж открытым городом, чтобы спасти его от разрушения.

Американские миллиардеры, храня молчание, перестраивали свои предприятия применительно к нуждам разгоревшейся мировой войны, поддерживая коммерческие связи и с нападавшей и с подвергавшейся агрессии стороной.

Как истый американец, мистер Гарольд знал, что война обещает американским капиталистам огромные барыши. Поэтому, громко осуждая войну и восхваляя мир, он в глубине души радовался расширению военных действий, ведь в результате этого экономические ресурсы многих стран попадут в американские руки и значительная часть мирового золотого запаса перекочует в сейфы Уолл-стрита. Взамен Америка отпустила бы за наличный расчет яичный порошок и тушенку, чтобы облагодетельствовать изголодавшиеся народы, марлю и вату, чтобы перевязать раны жертвам войны.

Он не сомневался, что могущественные в прошлом державы, обескровленные в результате жестокой войны, отойдут на задний план и сдадут Америке свои экономические позиции на мировых рынках. Тогда и его друг, мистер Томас, ныне конкурирующий с ним в Иране, превратится в простого исполнителя его воли.

Но один факт не давал покоя мистеру Гарольду; он заставлял тускнеть и блекнуть его мечты о мировом господстве; это было существование Советской страны. Он понимал, что эта страна может стать непреодолимым препятствием к завоеванию Америкой мирового господства. Поэтому своей деятельности в Иране мистер Гарольд придавал большое значение. Она была как бы подкопом под ненавистную страну.

В начале мистер Гарольд не придавал значения открытым симпатиям иранского народа к Советам. Симпатии эти казались ему в высшей степени эфемерными перед лицом реальной силы Реза-шаха и таких иранцев, как Хикмат Исфагани, Хакимульмульк, серхенг Сефаи, которые направляли политическую и экономическую жизнь Ирана в соответствии с его подсказками. Но после появления листовок и брошюр мистер Гарольд убедился, что симпатии народа тоже вполне реальная сила. Это открытие лишило его равновесия.

На основании собранной из различных источников информации мистер Гарольд пытался определить, в какой среде следует искать этих дерзких людей. Вспомнив о событии на гумне в деревне Хикмата Исфагани и о бегстве арестованного тогда молодого человека, он предполагал, что между этими событиями и выпуском нелегальной литературы может существовать какая-то связь. Недолго думая, он позвонил Хикмату Исфагани и попросил его вызвать в Тегеран из Ардебиля приказчика Мамеда.

Не прошло и двух дней, как приказчик прибыл в Тегеран. Узнав от своего господина, что его вызывают в американское посольство, Мамед заважничал.

— Подумай, какие инстанции интересуются твоей персоной — сказал ему Хикмат Исфагани, чтобы еще более подогреть его тщеславие.

По этому поводу у Мамеда были свои расчеты. Ему хорошо было известно, что старший жандарм Али последние два месяца был связан с германским посольством. И вот за эти два месяца Али продал свой домик в Ардебиле и купил небольшое имение с садом. Разбогатев так неожиданно, он стал поглядывать на старого друга свысока, с нескрываемым презрением. А это пробудило в завистливом приказчике сильнейшее желание — либо дожить до дня падения старшего жандарма, либо самому достигнуть еще более высокого положения.

"Ладно, собачий сын! За тебя стоит германское посольство, а за меня американское! Посмотрим теперь, кто окажется в выигрыше!" — думал он, торопясь к министру Гарольду.

При одном взгляде на расплывшееся в подобострастной улыбке лицо Мамеда, мистер Гарольд понял, что этот человек готов на любые услуги. Поэтому он сразу же приступил к делу — стал расспрашивать о положении в деревне, о настроениях крестьян. Мамед дал самые исчерпывающие сведения.

Тогда мистер Гарольд попросил рассказать подробно, как бежал бунтовщик, куда бежал и где он теперь может находиться.

— Это — тайна, известная одному богу, мистер Гарольд, — признался Мамед. — Как говорится, воспарил в небеса… Ни о смерти этого Фридуна, ни о жизни ничего не известно. — И, подумав, добавил: — Вероятно, снова где-нибудь в Азербайджане, потому что, будь он в столице, его бы давно поймали.

— Нет, — покачал головой мистер Гарольд, — я убежден, что этот человек здесь.

— В таком случае, кроме старшего жандарма Али, никто этого не может знать, — понизил голос приказчик. — Уж этот тип наверное получил хороший куш за молчание… Вы не знаете, какая это бестия, мистер Гарольд!

— Кто, Фридун?

— Да нет, я про старшего жандарма Али говорю… Он германофил, мистер Гарольд. Продался им, как раб!

Но слова Мамеда не произвели ожидаемого впечатления, и мистер Гарольд продолжал расспрашивать:

— А что стало с тем крестьянином и его семьей?

— Мы их вышвырнули из деревни, мистер Гарольд, и прогнали за пределы нашей провинции.

— А где они теперь, не знаешь?

— Знаю, мистер Гарольд. Я установил за ними наблюдение. Ползут сюда, в Тегеран.

— Не выпускай их из поля зрения, — сказал, немного подумав, мистер Гарольд. — И сам будь в Тегеране. Я поговорю с твоим господином.

Тут он позвонил по внутреннему телефону коменданту и велел прислать к нему Гусейна Махбуси. Когда тот вошел в кабинет, мистер Гарольд показал ему приказчика Мамеда.

— Будете работать вместе!

На прощание он достал из ящика стола ручные часы искусственного золота и протянул Мамеду.

— Возьми в знак дружбы… Настоящее американское золото.

Последние слова огорчили Мамеда, но он утешил себя, подумав:

"Для начала и это неплохо!"

Мистер Томас был не в духе. Сброшенные на Лондон немецкие бомбы сильно поколебали авторитет Англии в правящих кругах восточных стран, и те стали склоняться на сторону Германии и Америки. Пошли разговоры о скором конце английской колониальной мощи. Исконные друзья Англии отворачивались от нее. Мистер Томас заметил определенное охлаждение даже со стороны таких людей, как Хикмат Исфагани, Хакимульмульк, серхенг Сефаи. Чуть не ежедневно посещая фон Вальтера и мистера Гарольда, они целыми неделями не вспоминали о существовании мистера Томаса.

Уход правительства Чемберлена и приход к власти Черчилля несколько оживили в мистере Томасе совсем было угасшие надежды. Но его по-прежнему беспокоило, что Советская страна оставалась в стороне от войны и накапливала силы, и что симпатии народных масс всего мира к Стране Советов возрастали с каждым днем. Позднее обстоятельство казалось мистеру Томасу наиболее серьезной угрозой.

Вызвав к себе серхенга Сефаи и узнав от него, что авторы брошюр и листовок до сих пор не найдены, мистер Томас еще сильнее забеспокоился.

В беседе с мистером Томасом серхенг рассказал о встрече шаха с сертибом Селими и о том, что тот возбуждает сомнения у шаха.

— Весь его род всегда был на стороне русских, — значительно сказал мистер Томас. — И должен вам сказать, что один сертиб гораздо опаснее тысячи преданных России простых людей.

— Такого мнения и его величество.

— Так почему же вы его не уберете? Не понимаю!

— Его величество не дает согласия. Он считает, что со смертью Селими еще труднее будет раскрыть тайную организацию и задерживает приказ об его аресте. Но пусть это вас не беспокоит. Участь его решена.

Проводив серхенга Сефаи, мистер Томас решил отправиться к Хакимульмульку.

Увидев мистера Томаса, Хакимульмульк с деланной улыбкой поспешил к нему навстречу и обеими руками сжал руку гостя.

— О-о-о! Мистер Томас! Добро пожаловать!

Мистер Томас объяснил свое посещение непреодолимым желанием повидаться с другом.

Хакимульмульк пропустил его вперед, и они поднялись в особую гостиную, где министр двора принимал наиболее близких друзей.

— В тяжелое время живем, мистер Томас, — вздохнув, начал он беседу. Перепутались все нити международных отношений. Нелегко управлять в такое время государственной машиной.

— О, если на это жалуется такой опытный политик, как вы, то что должны делать мы…

— Не говорите так, мистер Томас!.. — прервал его Хакимульмульк. — У вас иное дело… Вам намного легче нашего. Мы играем лишь с тенью, с отражением того, что вам видно с полной ясностью.

— Я могу сказать обратное: у вас делается многое такое, о чем мы и представления не имеем, — возразил мистер Томас.

Хакимульмульк силился понять, на что намекает мистер Томас. Со свойственной англичанам манерой мистер Томас подходил к интересовавшему его вопросу окольными путями.

— Прошу вас доложить его величеству о нашей встрече, передать ему мой привет и присовокупить, что мое правительство высоко ценит своих друзей на Востоке и считает их защиту своим долгом.

— Мы никогда в этом не сомневались.

— Таким же, как вы, нашим другом я считаю и господина Хикмата Исфагани… Он ничего от нас не скрывает.

При этих словах мистер Томас, которому, конечно, была хорошо известна старинная вражда этих двух представителей иранской аристократии, пристально посмотрел в глаза Хакимульмулька.

— Путь к власти изобилует бесконечными изменами, самыми неожиданными, запутанными интригами. По мнению его величества, и Селими и Хикмат Исфагани ведут свой караван по этому ложному пути. Боюсь, что наступит момент, и они будут схвачены за горло, — с внешним спокойствием произнес Хакимульмульк.

— Такая мера в отношении господина Хикмата Исфагани недопустима! Он подлинный друг королевского правительства, — твердо сказал мистер Томас.

— Такие же отзывы, мистер Томас, я слышал и от американцев и от немцев, — проговорил Хакимульмульк, наклоняясь к мистеру Томасу.

— Англия хорошо знает своих друзей! — отрезал тот. Министр двора понял, что борьба против Хикмата Исфагани будет затяжной, и поспешил переменить разговор. Он заговорил о возможности оживления оппозиции и о явных признаках этого оживления; кроме того, до сих пор не обнаружены люди, выпускающие антиправительственные брошюры. Мистер Томас вынул трубку изо рта.

— А что, если я найду их? — спросил он.

— В этом случае десятикратно умножатся ваши заслуги перед Ираном. Мы будем только благодарны вам! — воскликнул Хакимульмульк.

В результате шестилетних трудов доктору Симоняну удалось сделать из Хавер прекрасную помощницу. Из отсталой, неграмотной мусульманки, которая стеснялась появляться при мужчинах с открытым лицом, а при взгляде на анатомические плакаты горестно воскликала: "Ах, господи! Лучше бы провалиться сквозь землю, чем видеть этакое бесстыдство!" — она превратилась в энергичную и умелую медицинскую сестру. Часто, с отеческой любовью посматривая на Хавер, доктор Симонян шутил:

— Вот еще один мой научный труд!

А сына Хавер, маленького Азада, доктор и жена его Ануш любили, как родного. Пока Хавер, помогая доктору, бывала занята больными, Азад находился при Ануш.

Спокойный и общительный характер, унаследованный мальчиком от матери вместе с недетской задумчивостью, привязывали к нему Ануш и ее мужа.

Сердечно относился к мальчику и Арам. Это он научил Азада, когда ему было четыретода, складывать буквы в слова и считать.

Все это казалось Хавер счастливым сном. Видя, как тысячи голодных и босых женщин заполнили тротуары столицы, прося подаяние, она не уставала в душе благодарить доброго врача. Как-то она призналась в своих чувствах Ануш:

— Пусть сохранит вас аллах и наградит бесконечным счастьем! Не будь вас, мы остались бы на улице.

— Мы любим тебя, как родную дочь, — ответила Ануш, — и пока у нас есть кусок хлеба, не придется голодать тебе.

— Мне нечем отблагодарить вас за вашу доброту. Но до последнего моего дня я буду вашей преданной служанкой.

Услышав этот разговор, врач вышел из своего кабинета.

— Что значит служанка? — с ласковой суровостью сказал он. — Ты — член нашей семьи. Вернется Керимхан, и вы заживете своей семьей и будете счастливы.

И действительно, теперь, когда Керимхан вернулся, каждый ее день был озарен ярким солнцем счастья. Хавер похорошела, на щеках ее заиграл румянец, лицо сияло, глаза излучали радость. Даже голос ее стал звонче, в нем появились новые нотки. Но порой в ее исполненное радости сердце закрадывалась какая-то непонятная тревога, смутное предчувствие беды. Чаще всего это было в тех случаях, когда Керимхан задерживался и долго не возвращался домой. Когда же муж наконец появлялся, Хавер садилась рядом и, склонившись головой к его плечу, тихо рассказывала ему о своих тяжелых предчувствиях, а Керимхан успокаивал ее, нежно целуя ее густые душистые волосы.

Сегодня, как и всегда, пообедав и уложив Азада спать, они сидели вдвоем, как вдруг раздался стук в калитку.

Хавер вскочила. Сердце ее затрепетало.

— Кто бы это в такое время?

Керимхан успокоил ее и пошел через двор к калитке. Это был Гусейн Махбуси. Он объяснил, что пришел по очень важному делу.

Керимхан провел его в комнату. Махбуси поздоровался с Хавер. Встретившись с ним взглядом, она тотчас же отвела глаза и вышла из комнаты.

Когда, пробыв около часа, Махбуси ушел, она бросилась к Керимхану.

— Ведь ты обещал мне больше не пускать этого человека в дом?!

— Дорогая моя, нельзя же отказать гостю.

— Не обижайся, дорогой Керимхан, но кто бы он ни был в прошлом, не впускай его в дом. Встречайся с ним где-нибудь на стороне. А если можно, вовсе не встречайся. Что-то такое в его в глазах… не могу тебе даже объяснить… Керимхан, милый, ты обязан беречь себя если не ради меня, то хотя бы ради нашего мальчика. Подумай, что ждет его без тебя!..

Хавер расплакалась.

— Ты стала очень нервной, — сказал Керимхан, успокаивая ее. — Даю тебе слово, что больше ноги его не будет у нас. Будь покойна, моя Хавер. Но ведь я думаю не только о сегодняшнем твоем дне, но и о завтрашнем. Мы доживем до того дня, когда создадим в нашей стране светлую, счастливую жизнь, такую жизнь, чтобы ты не тревожилась за меня, если бы я даже не возвращался домой целый месяц.

И, улыбаясь, Керимхан привлек Хавер к себе и поцеловал в мокрые глаза.

Счастье вновь овладело сердцем женщины.

Выйдя от Керимхана, Гусейн Махбуси некоторое время бродил по опустевшим улицам ночного Тегерана. Он напряженно думал о том, что вся его карьера зависит теперь от того, как скоро ему удастся выполнить порученное ему грязное дело. Зато какие награды ожидают его в случае успеха! Какие возможности откроются тогда перед ним! Но до цели было еще так далеко!

Керимхан давал ему лишь отдельные поручения и, ограничиваясь этим, не посвящал ни в какие тайны. Откладывал он со дня на день и свое обещание взять Махбуси на сходку, оправдываясь тем, что сходка расстроилась: то ее отложили, то кто-то уехал из Тегерана.

Настаивать было рискованно, но и откладывать дальше не возможно. Его могла опередить полиция, и тогда Гусейн Махбуси лишился бы всего.

Снедаемый досадой и нетерпением, он метался по улицам Тегерана. Посмотрев на часы, он заспешил к мистеру Томасу, — до установленного времени оставалось совсем немного.

Мистер Томас всегда принимал его в уединенном доме, на одной из глухих и узких улиц столицы. Зловещая тишина, царившая на пустынном дворе, нагоняла какой-то смутный страх, но Махбуси уже привык к этой тишине и безлюдью.

Мистер Томас сидел за столом и, попыхивая трубкой, перелистывал ворох лежавших перед ним бумаг.

Махбуси обратил внимание на полную окурков пепельницу. Вся комната была в табачном дыму. Он понял, что незадолго до него здесь были люди.

Лишь минут пятнадцать спустя мистер Томас поднял глаза и, дымя трубкой, произнес:

— Ну… пришел? Садись!

Махбуси молча, не отрывая глаз от мистера Томаса, сел. Мистер Томас докурил трубку и, постучав ею в пепельницу, вытряхнул пепел. Затем, заложив руки в карманы брюк, прошелся по комнате и сладко потянувшись, снова развалился в кресле.

— Когда собирается сходка? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Список принес?

— Это очень трудное дело, мистер Томас, и необходимо терпение. К тому же не все идет так, как я хочу. Подождите еще немного…

— Ты что, читаешь мне нотации?

— Простите, мистер Томас.

— Что тебе простить? Вот это? — И мистер Томас швырнул Махбуси тоненькую брошюру. Махбуси испуганно взглянул на обложку. Это была вторая книжонка "Работы, хлеба и свободы!". — "Подождите"! — передразнил провокатора мистер Томас, — сколько ждать? До тех пор, пока они выйдут па улицу с оружием в руках?

— Я делаю все, что в моих силах, мистер Томас.

— Не спорю, делаешь, но не для нас, а против нас… Вся эта книжонка заполнена сплошной бранью по адресу англичан. Я вижу, тебе это нравится?

— Что вы, мистер Томас!.. Я доказал свою преданность.

— Вот цена твоей преданности! Бери!

Мистер Томас бросил на стол десять туманов.

— Бери! Даю тебе пять дней сроку. Пять дней!

— Постараюсь, но, мистер Томас, не забывайте, что не все зависит от меня одного.

— Не забудь, что ты играешь с жизнью! — бросил англичанин равнодушно и, вынув из кармана револьвер, протер его носовым платком.

Махбуси съежился и поторопился выйти из комнаты.

На дворе была непроницаемая тьма.

Махбуси бросился вперед, на улицу, к свету стоявшего неподалеку фонаря. Вынув из кармана брюк скомканные деньги, он аккуратно сложил их и спрятал подальше.

— Английская скотина! — проворчал он. — Чего требует и что дает!.. Ну ладно, мистер Томас, чего я не получил от тебя, получу от фон Вальтера и мистера Гарольда!..