Наступит день

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Керимхану Азади казалось, что он переходит через реку, ширина которой не имеет предела. Борясь с течением, он идет и идет, а противоположного берега все не видно. И тогда он, объятый отчаяньем, бросается в ледяные волны реки, и от холода немеет все его тело.

Ну вот наконец страдания его окончились, и тело отдалось полному покою. Но нет! Это не полный покой. Где-то в самой глубине сердца продолжает ныть какая-то точка.

Когда после долгого беспамятства Керимхан пришел в себя, он с трудом восстановил в памяти все события последнего времени: как он был задержан, как перенес арест, пытки и, наконец, заточение в эту ледяную темную камеру, которая напоминала поставленную стоймя могилу.

Иногда в памяти Керимхана оживали и более отдаленные события его жизни: детские годы, каторжный труд, первый арест и ссылка. Но чаще всего перед его глазами возникала Хавер, и в эти минуты ему казалось, что сырая темница наполняется ароматом весны.

Но теперешнюю жизнь Хавер он боялся себе представить: это могло сломить его, ослабить силу сопротивления, поколебать волю.

И тогда он начинал думать о Фридуне, о Курд Ахмеде, радовался за Арама, которому удалось выскочить в окно и, очевидно, скрыться. Мысли о друзьях вливали в него новые силы и бодрость.

Лишь одного он не мог вспомнить и определить: сколько времени он находится здесь? И как было бы хорошо, если бы он установил хотя бы одно: ночь сейчас или день?

Часто вставал перед его глазами и Гусейн Махбуси. Керимхан отгонял закрадывавшиеся в его душу сомнения. Ему страшно было подумать, что в провале организации виноват он сам со своей излишней доверчивостью. Эта мысль была для него мучительнее всех пыток и истязаний.

"Но ведь арестовали и Махбуси? — успокаивал он себя. — Ведь и этот несчастный, наверное, мучается теперь в такой же стоячей могиле, как я!"

И все же он радовался тому, что не успел познакомить с Гусейном Махбуси Фридуна и Курд Ахмеда. Если он даже честен, то мог под пытками выдать и их!

Это было единственное обстоятельство, которое немного утешало Керимхана.

В один из таких моментов, когда он обретал способность мыслить и вспоминать, неожиданно открылась дверь камеры. Чьи-то руки схватили его и выволокли в коридор.

Больно резанул по глазам свет фонаря.

Керимхана повели к серхенгу Сефаи. В коридоре он встретил согбенною старца, который шел под охраной жандармов. Поравнявшись, Керимхан узнал в нем доктора Симоняна. Симонян тоже узнал в нем его, и по лицу старика скользнула слабая улыбка.

Голова доктора была забинтована. По всему лицу проходила вспухшая красная полоса, очевидно, след от плети.

"Перенесет ли старик эти мученья?" — с болью подумал Керимхан.

Целых два часа пытал Керимхана серхенг, требуя, чтобы тот назвал сообщников, указал, где бы мог скрываться Арам. На все вопросы Керимхан отвечал, как и раньше:

— Не знаю.

— А Фридуна… тоже не знаешь? — вдруг спросил серхенг с расстановкой.

Керимхана первую минуту будто поразили в самое сердце.

"Неужели выдали? — подумал он, и тотчас же перед его глазами встал всегда улыбающийся, умный, добрый Фридун. — Если даже его приведут сюда и поставят перед моими глазами, у меня будет один ответ: "Не знаю" — твердо решил Керимхан про себя.

— Нет, не знаю, — не моргнув глазом, ответил Керимхан серхенгу.

— Послушай, — тоном сочувствия начал серхенг. — Ведь ты напрасно губишь себя. Ты стараешься отрицать ясные как день вещи. А это что?

Серхенг показал Керимхану небольшую записную книжку, отобранную у него при обыске, и прочитал: "Повидать Фридуна".

— Рассказывай теперь, что это за Фридун? Кто он такой? "Ага, значит, никто ничего не рассказал! — подумал Керимхан с радостью. — Они не знают даже, кто он такой".

Серхенг настойчиво повторил вопрос.

— Не знаю я, — ответил Керимхан. — Мало ли на свете людей по имени Фридун…

Серхенг наотмашь ударил его по лицу.

— Увести! — приказал он жандармам.

Керимхана потащили в соседнюю комнату. Два здоровенных жандарма раздели его и стали бить резиновыми дубинками. Керимхан собрал последние силы и, приподнявшись, бросился на жандармов. Один из них ударил Керимхана дубинкой по голове. У Керимхана потемнело в глазах, голова закружилась, и он упал без памяти.

Придя в сознание, Керимхан увидел себя в той же сырой и темной камере.

"Что это?" — почувствовав острую боль в левом глазу, подумал он…

Он пытался приподнять веко, повернуть глазом. Тщетно. Тогда он догадался, что ему выбили глаз. Не выдержав невыносимой боли, он снова впал в беспамятство.

Придя в себя, Керимхан услышал какие-то голоса. Открывали дверь. Его приволокли в другую камеру, которая была просторнее; в ней стояли даже две койки.

Вскоре пришел врач и наложил на вытекший глаз повязку.

"Наверное, следствие кончено и теперь будет суд", — решил Керимхан.

В этой камере он провел день и еще ночь. На другой день дверь открылась, и, как шесть-семь лет тому назад, к нему в камеру втолкнули кого-то. Новый узник упал ничком и принялся тяжко стонать.

Керимхан сразу узнал Гусейна Махбуси. Тот, как бы не подозревая присутствия в камере другого узника, все еще стонал, не подымая головы от пола.

— Не ной! — проговорил Керимхан сухо. — Встань, садись на койку.

Махбуси на минуту притих. Потом пошевельнулся в полумраке. По-видимому, хотел подняться.

Керимхан взял его под руку и усадил на койку. Стоны Махбуси сменились плачущими вскриками.

— Осторожно, брат мой Керимхан, осторожно! Эти негодяи живого места не оставили на мне.

Керимхан ничего не ответил. Молчал и Махбуси. Казалось, в темной и немой камере они изучают друг друга.

Наконец это безмолвие стало угнетать обоих. Первым тяжелое молчание нарушил Гусейн Махбуси:

— Я рад, что мы в одной камере. Вместе и горе кажется легче.

Он снова всхлипнул. Керимхану даже стало жаль его. Слово, сказанное от всего сердца, поднимало человека в его глазах. В голосе Махбуси он уловил нотки искренности.

Не так же ли подавляло одиночество и его самого? Разве не счел бы и он за счастье иметь рядом с собой человека, да любое живое существо — собаку, кошку, даже крысу?

— Эх, Гусейн! — отозвался он на жалобы Махбуси. — Таких мучений, как в этот раз, я никогда не испытывал. И думаю, как выносливо тело человека! Тебя не искалечили?

— Дышать не могу. Сломали ребро. Но теперь мне лучше. Я думал — умру и избавлюсь навсегда от этой муки.

— Нет, Гусейн, не говори так. Человек никогда не должен желать и искать смерти. Смерть — это ничто, пустота… Жить, жить… Какой смысл желать того, что кладет конец всему? Даже человек, по горло утонувший в горестях и несчастьях, предпочитает жизнь смерти.

— Какое у тебя твердое сердце Керимхан! Но я, по правде говоря, желаю только скорой смерти.

— Не малодушничай! Все это пройдет. Темницы, в которых нас сегодня гноят, завтра будут снесены. Как знать, быть может, когда-нибудь на месте этой тюрьмы будет разбит сад. А вот здесь, где находится наша мрачная камера, вырастет розовый куст… Каждую весну будут на нем распускаться ароматные розы. И разве не вспомнят тогда нас будущие поколения? Наши Азады?.. Вспомнят! Непременно вспомнят! Но я верю, что и мы сами доживем до этого дня.

— Не верится. На этот раз нам не спастись от виселицы, Керимхан.

Минуту оба молчали. Потом Махбуси добавил:

— Для спасения у нас единственный путь.

— Какой? — живо спросил Керимхан. — Если для этого надо грызть землю, я готов на все.

— Братец мой Керимхан! Нам нет спасения. Мы погибнем. А тем путем, который сулит нам спасенье, мы, конечно, не пойдем. Ведь мне не раз предлагали: назови хотя бы одного из своих товарищей — получишь свободу. Меня били, истязали, но я ничего не сказал. Теперь я убедился, что и с тобой поступали так же. Сердце на части разрывается. Как ты думаешь, братец? Может… может, назвать одного, двух, чтобы избавиться от этих мучений…

— Как? — глухо спросил Керимхан, не веря своим ушам. Охая и стеная, Махбуси повторил свой вопрос.

Душу Керимхана вновь всколыхнули страшные сомнения: "А не я ли действительно виновен во всех наших несчастьях?"

Махбуси понял его молчание как признак колебания и нерешительности и стал смелее:

— Брат мой, я совершенно выбился из сил. Ты, я вижу, не в лучшем состоянии… Керимхан, друг, давай только скажем, где находится Фридун… Его, наверно, там уже нет. Но они оставят нас в покое. Подумай, у тебя жена, ребенок…

Эти слова, этот заискивающий, плаксивый голосок разрешили все сомнения Керимхана. Он быстро повернулся л, схватил сильными руками Махбуси за горло, подмял его под себя.

— Негодяй! Это ты нас предал! Теперь ты хочешь, чтобы и я предал своих товарищей?!

Внезапно дверь камеры распахнулась. Трое здоровенных тюремщиков набросились на Керимхана, вырвали Махбуси из его рук и еле живого унесли из камеры.

— Перевести его в прежнюю камеру! — приказал подошедший серхенг Сефаи.

И Керимхана опять водворили в камеру, которая напоминала поставленную стоймя могилу.

Теперь он не сомневался в том, кто был в действительности Гусейн Махбуси. Понял и всю непоправимость своей ошибки. И, прижавшись головой к мокрой стене, он зарыдал.

После ареста Керимхана Хавер долго и мучительно раздумывала над своим положением. Она не могла представить себе, что ее ждет завтра? Что будет с ее сыном? Арест доктора Симоняна, и исчезновение Арама лишили ее последней надежды на спасение. Она знала, что куда бы она ни пошла, в какие бы двери ни постучалась, повсюду услышит один ответ: "Убирайся прочь! Работы нет!" Нищенствовать? Или?.. Разве мало было молодых женщин, которые ради куска хлеба продавали свое тело?

Она знала, что по городу шныряют сотни бесчестных маклеров, которые вербуют в публичные дома девушек и молодых женщин, попавших в тиски нищеты и голода. Нет, она предпочтет лучше покончить с собой! А Азад? На кого же она оставит сына? Только мысль об Азаде мешала Хавер исполнить свое страшное решение.

Шла вторая неделя после ареста Керимхана.

Однажды вечером Хавер сидела у себя в комнате и печально следила за Азадом, который играл тут же. Она не замечала, что по лицу ее катятся слезы.

Раздался стук в калитку. Хавер вышла во двор. На ее вопрос из-за калитки послышался незнакомый женский голос:

— Открой, сестрица Хавер-ханум, открой! У меня к тебе дело.

Хавер открыла. Вошла женщина лет пятидесяти, накрашенная, напудренная. Ее внешность и манеры не предвещали ничего доброго…

Женщина обвела комнату взглядом и презрительно поджала губы.

— Убогая комнатенка, — проговорила она, — и сырая. Здесь невозможно жить человеку.

— Уж какая есть! — сказала Хавер сухо.

— Почему, Хавер-ханум? Такой молодой, красивой женщине, как ты, не следует жить в такой лачуге.

Хавер смолчала.

Женщина оглядела находившиеся в комнате вещи и отозвалась о них с тем же презрением. Потом перевела разговор на тяготы жизни, выразила сожаление по поводу постигшего Хавер несчастья.

Хавер надоело слушать ее болтовню, и она решила справиться у посетительницы, кто она такая.

— Неужели ты меня не знаешь? — спросила женщина, растянув в улыбке свой и без того большой рот. — Ведь мы соседи; я живу в третьем от тебя доме. А зовут меня Гамарбану-ханум.

— Не знаю… Не приходилось слышать…

— Ты не знаешь, а я тебя знаю. Потому и пришла. Хотелось посмотреть, как ты живешь, что поделываешь? Может быть, нуждаешься в чем-нибудь?

— Спасибо, я ни в чем не нуждаюсь.

— Не говори так, милая. От отца наследства не получила, от матери тоже, на что же ты можешь жить? А за этот рваный коврик и пяти кранов не дадут.

И Гамарбану уставилась на Хавер. Она задалась целью — либо выудить у нее нужные сведения, либо завлечь в свои сети и присоединить к обществу других ханум. В обоих случаях Хавер была для нее кладом. Но выведать у нее тайну общества было бы прибыльнее: угодив мистеру Гарольду и серхенгу Сефаи, можно было получить прекрасное вознаграждение.

И Гамарбану, смягчив голос, произнесла сочувственным тоном:

— Бедная моя голубка! Какая беда стряслась с тобой! Да поможет тебе аллах!

Резко изменившийся тон женщины возбудил в Хавер подозрение.

— Бедное дитя! Разве не жалко, чтобы такой мальчик остался сиротой! притянула к себе непрошенная гостья маленького Азада.

Хавер передернуло от этих слов.

— Зачем сиротой? Я же не умерла!

— Скажи, а разве у твоего мужа не было товарищей, друзей, которые помогли бы тебе? — спросила женщина вкрадчиво.

— Кто же не имеет друзей? — уклончиво ответила Хавер.

— Да, я знаю, что есть, — сказала Гамарбану и придвинулась к Хавер поближе. — Но, может быть, ты опасаешься идти к ним? Тогда дай мне адрес, я сама разыщу их. Пойду и принесу тебе от них все, что надо.

Настойчивость женщины еще более усилила недоверие Хавер, и она ответила сдержанно:

— Спасибо, мне посредницы не нужны.

Эти слова задели Гамарбану, но она сдержала гнев и, переменив разговор, коснулась того самого пункта, о котором Хавер думала с таким ужасом. Гамарбану рассказала о том, что в ее заведение ежедневно приходят десятки таких, как Хавер, и среди них есть даже замужние, вполне приличные женщины.

— Будешь жить припеваючи. Не умирать же тебе с голоду. А когда мужа выпустят из тюрьмы, перестанешь ко мне ходить.

Услышав эти слова, Хавер пришла в такую ярость, что, не раздумывая, схватила с пола большие щипцы для угля.

— Вон отсюда! — закричала она, потрясая ими. — Убирайся, пока я не размозжила тебе голову! Вон!

И она выгнала Гамарбану на улицу, крикнув вслед:

— Если еще раз придешь, считай себя мертвой!

Ночью, — она еще не ложилась, — в дверь опять постучали. На этот раз пришла знакомая нищенка. Она передала Хавер запечатанный пакет.

— Возьми, сестрица Хавер. Это передал Фридун, сказал, чтобы ты не отказывала себе ни в чем.

У Хавер не хватило сил даже поблагодарить.

После ухода женщины она развернула пакет: в нем было пятьдесят туманов.

В эти дни Фридун внимательно следил за газетами, пытаясь по сообщениям, которые носили сугубо сенсационный характер, и бессодержательно крикливым политическим статьям угадать замыслы официальных кругов относительно арестованных членов организации.

Однажды при просмотре очередных номеров газет внимание Фридуна привлекла небольшая заметка в газете "Седа", помещенная под крупным заголовком:

"Один из преступников бежал. Розыски беглеца".

В заметке сообщалось о бегстве одного государственного преступника из тюрьмы Гасри-Каджар. Далее шли рассуждения о недостаточной бдительности тюремного начальства, и в заключение говорилось о недостаточном внимании министерства внутренних дел к этим "непорядкам".

Пробежав без всякого интереса эти рассуждения, Фридун отложил газету и задумался: кто бы это мог быть и как ему удалось вырваться из тюрьмы?

Сообщение газеты вызвало у него сомнение: "А не является ли все это хитростью тюремщиков?"

И так как Курд Ахмед уже приехал и ждал его у себя, Фридун не медля отправился к нему.

Курд Ахмед приехал из Азербайджана и Курдистана с хорошими вестями.

— Ненависть к центральному правительству в этих районах безгранична, рассказывал он. — Все ждут лишь первого сигнала, и мне кажется, что мы могли бы начать именно оттуда. Начав там восстание, мы скорее достигнем своей цели, потому что народ в Азербайджане и Курдистане настроен не только против помещиков, правителей, полиции, жандармерии, но и проникнут идеей свободы и национальной независимости. Вот почему там легче и скорее можно добиться успеха.

В свою очередь Фридун рассказал ему о том, что случилось в его отсутствие.

— Надо напасть на тюрьму и разнести ее! — воскликнул Курд Ахмед, вспыхнув. Или подкупить тюремщиков и устроить побег.

— Это невозможно, потому что в этом деле заинтересованы и англичане, и американцы, и немцы, и сам Реза-шах… Нет, это неосуществимо!

— Значит, сидеть и ждать?

— Нет, но следует избежать новых жертв, быть может, изменить метод работы. Я тебе как-то говорил о моем друге Селими, которому я доверяю. Через него нам удалось узнать имя предателя. Надо немедленно убрать его.

— Я к твоим услугам. Только укажи мне его, и я растопчу изменника.

Вскоре пришла и Хавер. По всему было видно, что она сильно взволнована.

— Братец Фридун, — начала она, не дожидаясь вопроса, — я вам говорила об одном человеке, который с первого же знакомства возбудил мое недоверие. Этот человек Гусейн Махбуси.

— Мы уже знаем, дорогая Хавер, что он предатель, — прервал ее Фридун. Но не так легко поймать его!

— Он приходил сегодня ко мне, — взволнованно сказала Хавер.

— Как? — удивился Фридун. — К тебе?

— Да, ко мне. Говорил, что ему удалось бежать из тюрьмы и что теперь он скрывается. Говорил, что имеет поручение от Керимхана повидаться с тобой. Просил меня свести вас.

— Когда он должен снова прийти?

— В среду вечером.

— Прекрасно, — вмешался в разговор Курд Ахмед. — Как только он появится, веди его сюда. Здесь самое удобное место для такой встречи.

Условившись об этом, они попрощались с Хавер.

Когда Гусейн Махбуси, внезапно появившись у Хавер, объяснил ей, что он бежал из тюрьмы, Хавер не поверила ему. Она взглянула в его вороватые глаза и поняла, что он лжет.

— Ты спрашиваешь, где сейчас Фридун? — спокойно сказала она. — Я знаю это место, только я сначала повидаю его сама, а потом передам тебе его ответ.

Через день после встречи Хавер с Курд Ахмедом и Фридуном Гусейн Махбуси явился вторично. На этот раз он принес новенький костюмчик для Азада.

— Он всем нам дорог, как сын! — сказал он.

Расспросив Хавер о здоровье, он перешел к делу: видела ли она Фридуна?

Хавер предложила сейчас же идти к Фридуну.

Гусейн Махбуси задумался на минуту, потом сказал, что сейчас не может у него важное поручение.

Хавер не настаивала, чтобы не возбудить в нем подозрения.

Гусейн Махбуси посидел еще немного, рассказал о том с какой похвалой отзывался Керимхан о Фридуне.

— А чем Фридун занимается? Где служит? — как бы невзначай спросил Махбуси.

— Учится в университете, — коротко ответила Хавер.

Она даже не представляла себе, в какую пучину бедствий толкнула Фридуна этими неосторожными словами.

Веселым вошел к фон Вальтеру старший жандарм Али, но вышел от него пришибленный и озабоченный.

В первое мгновение Али даже не понял предложения фон Вальтера, оно не было похоже ни на одно из прежних поручений. Их Али всегда охотно принимал и легко приводил в исполнение.

— Господин фон Вальтер, здесь я готов сделать все, что прикажете… Хотите, уберу кого надо в один момент… Но там… за Араксом…

— Где бы ты ни был, германские власти всюду постоят за тебя!

— Это место точно заколдовано! — умоляюще воскликнул Али.

— С тобой будет и Залкинд… А через месяц там будет и наша армия.

— Господин фон Вальтер, увольте меня! Пошлите лучше Эрбаба или приказчика Мамеда, кого хотите, только не меня!

Фон Вальтер напомнил Али о полученных им суммах, об имении, которое он смог купить себе в Ардебиле, и добавил:

— Ты не так разговаривал, пока у тебя не было имения. Ты забыл о своих обязанностях? Помни, что я — немец! Я сделаю так, что и самый след твой на земле исчезнет. Ступай и подумай!

Али бомбой вылетел из кабинета и в тот же день отправился к Гамарбану.

До этой минуты ему казалось, что, купив имение в Ардебиле, он поднялся на недосягаемую высоту. За какую-то информацию и убийство нескольких человек немцы осыпали его деньгами. Он уже начал считать их глупцами. Как же он, оказывается, ошибся! Попасть в такую ловушку, из которой нет спасения! При первом же взгляде на его растерянное лицо Гамарбану поняла все. Усмехнувшись про себя, сна проводила Али в отдельную комнату, где уже сидело несколько человек.

— Прошу, примите в свою компанию господина Али — миллионера из Ардебиля! — торжественно представила она его и вышла из комнаты.

Подвыпивший приказчик Мамед, который обычно в это время околачивался у Гамарбану, насмешливо поднял бокал.

— Али — миллионер из Ардебиля! Это не шутка! Пью за здоровье его светлости Али — миллионера из Ардебиля. Только почему ты такой красный?

Али взял протянутый бокал и жадно выпил его.

— Будь проклят твой родитель, фон Вальтер! — прохрипел он в гневе. Собачий сын! Предлагает мне перейти на ту сторону и попасть в руки Чека!..

— Так ведь ты пойдешь не один! — расхохотался Мамед. — Вот познакомься — господин Эрбаб Ханафи! Чего же ты не радуешься? Ведь всякий отправляющийся в ад радуется, когда с ним есть спутник. Прошу тебя, Али, улыбнись!

— Смейся, смейся, приказчик! Придет и твой час!

— А ты как думал, приятель? Уж не за упокой ли души своего покойного родителя осыпал тебя деньгами фон Вальтер? Теперь потрудись срыгнуть все, что слопал. Не так ли, господин Махбуси?

— Не трусь, — сказал Гусейн Махбуси и похлопал старшего жандарма по плечу. — Когда вернешься оттуда целым и невредимым, у тебя будет столько денег, что при желании сможешь купить у Хикмата Исфагани его ардебильское имение.

— Тогда почему ты сам не едешь? — со злобой сказал Али.

Мамед ударил по плечу Эрбаба Ханафи, который молча беспрерывно пил и ел.

— Вместо нашего друга Махбуси едет вот он. Господин Махбуси большого полета птица, а вы — простые галки. Езжайте же скорее, друзья! Тебя там ждут, миллионер из Ардебиля!

— Ладно, Мамед, смейся! — воскликнул Али. — Ты думаешь, такой же комедии не сыграет с тобой господин Гарольд? Клянусь аллахом, он с тобой еще такое сделает, что мы будем благословлять нашего фон Вальтера. Скоро и мистер Гарольд прикажет тебе: а ну-ка, господин приказчик Мамед, извольте-ка переправиться на тот берег Аракса да поджечь Баку! Посмотрим тогда, как ты будешь бить себя по голове!

— К тому времени ты уже будешь в Чека и никак не сможешь увидеть меня в таком положении.

— Будет каркать! — перебил Мамеда Гусейн Махбуси. — Когда же ты едешь, Али?

Но Мамед не дал Али ответить.

— Тише, вы! Я убежден, что Гамарбану подслушивает за дверью. Ведь она все передаст фон Вальтеру.

— Ах он, собачий сын! Подумай только, чьими услугами пользуется! Услугами сводницы! Тьфу! — И Али громко сплюнул.

Но Мамед закрыл ему рот рукой.

— Молчи, осел! Чем Гамарбану хуже тебя?

Эрбаб Ханафи, молодой человек, разыгрывавший еще недавно роль мужа Гюльназ, опорожнил свой бокал и теперь старательно закусывал жирным куском люля-кебаба.

— Вот кто нашел подлинный путь к истине! — воскликнул Мамед. — Сидит, точно воды в рот набрал. Со стороны можно подумать — ангел невинный. А ведь этот парень за один месяц придушил троих.

Но тут Гусейн Махбуси снова перебил его, обратившись к старшему жандарму:

— Так каковы же твои планы, Али?

— Недаром меня зовут Али, — самодовольно сказал бывший жандарм. Как получу деньги на дорогу, сбегу к шахсеванам. Я еще не сошел с ума, чтобы добровольно отдать себя в руки большевиков.

— Пустое говоришь, — прервал его Мамед. — Никакие шахсеваны тебе не помогут. В Иране ты хоть в расщелине меж двух камней спрячься, фон Вальтер разыщет и размозжит тебе голову. Тот же Махбуси поможет тебя найти, а твой приятель Ханафи задушит. И обойдется фон Вальтеру это предприятие недорого всего двести туманов. Ха-ха-ха!.. — И Мамед покатился со смеху.

— А цена твоей головы — вот она! — крикнул взбешенный Али и, схватив бутылку из-под вина, размахнулся и ударил ею приказчика по голове.

Коротко охнув, Мамед свалился на пол.

— Что тут такое, господа?! — вбежала в комнату подслушивавшая их разговор Гамарбану.

— Ничего особенного, — совершенно хладнокровно сказал Гусейн Махбуси. Принеси мокрую тряпку, ханум…

— Я разобью башку всякому, кто станет помогать ему, — взревел Али, хватая вторую бутылку. — Пусть умирает, собачий сын!

Гусейн Махбуси сделал незаметный знак Эрбабу Ханафи. Тот поднялся из-за стола и, вытащив из кармана металлический кастет, так ударил Али по затылку, что он, не успев пикнуть, рухнул на пол.

— Позови девушек, — спокойно сказал Гусейн Махбуси Гамарбану. — Пусть возьмут этих глупцов к себе, приведут в чувство и выпроводят вон.

После этого, не оглядываясь на окровавленных приятелей, он вышел вместе с Эрбабом Ханафи.