Наступит день

ГЛАВА ШЕСТАЯ

На Тегеранской равнине бушевал ураганный ветер. Сквозь густой туман пыли все так же нещадно палило землю оранжевое солнце.

При закрытых окнах невозможно было усидеть в комнатах от духоты, а в открытые окна мгновенно врывался ветер, занося все слоем пыли и песка.

— Вот вам и прелести Востока! — проговорил фон Вальтер, раздраженно захлопнув окно.

Он включил сразу все три электрических вентилятора, установленные в разных углах кабинета, и, подойдя к небольшому овальному зеркалу на стене, стал заботливо расчесывать остатки жиденьких волос на висках.

Люди, часто бывавшие в обществе фон Вальтера, обычно наблюдали во время беседы за его рукой. Если она, поднявшись к виску, медленно и аккуратно поглаживала волосы, это значило, что собеседник настроен благодушно.

Голова фон Вальтера по сравнению с маленькой круглой фигуркой казалась непомерно большой. Рыжие густые брови его почти закрывали водянистые глаза. У фон Вальтера были отвислые, толстые губы, и только прямой и изящный нос казался чужим, будто случайно очутившимся на этом лице.

Он только что вернулся с послом от Реза-шаха. Визит был предпринят по телеграфному указанию Риббентропа и с согласия фюрера. Цель визита обменяться мнениями относительно расширения ирано-германской торговли, посылки в Иран новых немецких специалистов и советников, и оказания помощи иранской армии.

Они были приняты Реза-шахом в мраморном дворце. Кроме министра двора Хакимульмулька, никто из придворных при этой беседе не присутствовал, а это значило, что шах придает встрече большое значение и намеревается сохранить ее содержание в строжайшей тайне.

Когда фон Вальтер и посол вошли в кабинет, шах стоял у стены, где висела большая географическая карта. Фон Вальтер зорким взглядом оглядел шаха с головы до ног. Шах был одет в военный китель с блестящими золотыми погонами, на ногах его были зеркального блеска высокие сапоги. Высокого роста, очень смуглый, с волосатыми, почти черными руками и угрюмым лицом, шах казался неприветливым. Лишь изредка на губах его появлялась вынужденная, деланная улыбка.

— Образ мыслей и практическая деятельность вашего величества духовно сближают наши страны и создают между нами идейное единство. Дружба, покоящаяся на такой прочной основе, должна быть незыблемой, — говорил посол.

— Мы с восхищением следим за решительными действиями фюрера, согласился с ним шах. — В международных отношениях много такого, что должно быть изменено, старые договоры должны быть разорваны. Германия в Европе и Иран на Востоке должны восстановить свое былое величие.

— Это как раз то, к чему мы стремимся! — вставил фон Вальтер и, подойдя к карте, указал на Германию. — Мы задыхаемся в этой тесной клетке!

— Мы прекрасно вас понимаем. Мир должен быть перестроен по-новому, ответил Реза-шах.

Послу было ясно, чего ждет от них Реза-шах.

— Ваше величество правы! Свою историческую миссию фюрер начнет с Европы, а затем перейдет к Востоку. Ирану суждено восстановить свое великое историческое прошлое.

Фон Вальтер, задержавшийся у карты, скользнул рукой по Апшеронскому полуострову с городом Баку на его острие.

— Интересы Германии и Ирана совпадают. Но и враг, стоящий на наших путях, один. Имя ему — большевизм! Против него надо открыть крестовый поход. И фюрер способен сделать это!

Глаза Реза-шаха сверкнули недобрым огнем.

— В этом деле мы будем вашими верными союзниками. Вот уже двадцать лет, как мы удерживаем этот большевистский поток. И всякий, кто выступит против Советов, может рассчитывать на любую помощь с нашей стороны.

Имитируя почтительность, посол улыбнулся.

— Мы высоко ценим отношение вашего величества к Советам. Нас объединяют не только экономические интересы, но и общность идеологии, общность целей…

Спустя час они вышли от Реза-шаха. Во время разговора присутствовавший при встрече министр двора Хакимульмульк все время молчал, разрешая себе только одну фразу:

— Так точно, ваше величество!

Министр был явно не в духе, и фон Вальтер никак не мог догадаться о причине этого.

Вальтер все еще стоял перед зеркалом, заботливо и любовно разглядывая лицо, поглаживая волосы на висках. Мысль его неотступно вертелась вокруг Реза-шаха и беседы с ним. Результаты ее были отличными.

Шах дал согласие на эксплуатацию немцами медных рудников в Зенджане; принял предложение о размещении в министерствах финансов, торговли и промышленности, почты и телеграфа и внутренних дел дополнительно еще тридцати немецких специалистов и советников. Для разработки вопросов торговли было признано необходимым образовать смешанную комиссию из представителей обеих стран. Предложение о вооружении иранской армии по современному немецкому образцу, об укреплении в ней боевой дисциплины получило также полное и безоговорочное одобрение шаха.

Дверь кабинета приоткрылась, и появилась голова Залкинда, старшего германского советника при министерстве внутренних дел.

— Разрешите! — проговорил Залкинд и, хотя он был в штатском костюме, войдя в комнату, отдал честь по-военному:

— Сертиб Селими уже здесь? — спросил фон Вальтер, указывая ему на кресло.

Залкинд виновато посмотрел на Вальтера.

— Не захотел приехать? — не дожидаясь ответа, сказал Вальтер. — Я так и знал.

— Упрямый человек! — проговорил было Залкинд, но, увидев, что Вальтер принялся теребить пальцами волосы на висках, что было у него признаком раздражения, умолк.

— Враг! — поправил его фон Вальтер.

— Когда я предлагаю кого-нибудь на служебное место, отвергает. И серхенгу чинит препятствия. Лучше бы убрать его вовсе.

Вальтер пристально взглянул на Залкинда.

— Если сумеем перетянуть на свою сторону, будет полезен. Он имеет несомненное влияние в кругах офицерства и интеллигенции. Вы свободны, холодно добавил он.

Не успел Залкинд выйти, как позвонил по внутреннему телефону комендант посольства.

— Господин фон Вальтер, разрешите доложить, к вам просится Гусейн Махбуси.

— Пропустите!

Махбуси вошел быстро, но бесшумно и окинул фон Вальтера торопливым, воровским взглядом.

Вальтер также искоса взглянул на него. За пятнадцать лет работы в странах Востока он немало встречал людей, подобных Гусейну Махбуси. Натаскивать, обучать, подготовлять их стало его профессией. В таких людях заключалась вся сила Вальтера. Это были его глаза, уши, а подчас и готовые на любые преступления руки. В условиях всеобщей ненависти народа они были необходимы гитлеровским представителям. Но фон Вальтеру знакома была и наглость этих подонков общества: дай им волю, они переметнутся в противоположный лагерь и предадут тех, кто их кормит. Поэтому он был с ним строг и осторожен, а разговаривая с глазу на глаз, держал руку на револьвере.

Ответив на приветствие Махбуси, фон Вальтер поднялся с места и, сделав несколько шагов, резко остановился.

— Итак, не сумел установить связи с сертибом?

— Нет! Близко не подпускает, — тихо ответил Махбуси. — С самого начала у нас не клеилось.

Вальтер нахмурил брови, и водянистые глаза его скрылись под ними.

Махбуси стал торопливо оправдываться, напомнил о собранной им информации, о деле Гамида Гамиди… Вальтер остановил его:

— Поручения мои выполнил?

— Да, все готово! — радостно ответил Махбуси. — Вот адрес интересующего вас дома. Хозяйку звать Гамарбану-ханум, второе ее имя Саадат-ханум. Я уже говорил с ней. Она всецело в наших руках, у нее бывают самые знатные люди города. А вот и адрес господина Эрбаба Ханафи. Расторопный человек. Готов на любое дело. Прикажите принести голову родной матери, так…

Фон Вальтер прервал его:

— Поддерживай связь с Гамарбану-ханум. Узнай о всех женщинах. Составь их список и через три дня принеси мне. Так же и список посетителей дома. А господина Эрбаба Ханафи приведешь ко мне завтра в полночь. Прощай!

Махбуси вышел.

Вальтер сел за стол и задумался. Он перебирал мысленно события последних дней, и перед глазами его проходили Реза-шах, Хакимульмульк, Хикмат Исфагани, Гусейн Махбуси, а в ушах звучали громко слова: "былое величие", "великая иранская держава", вызывая презрительную улыбку.

— Болваны!.. Идиоты!..

Мысли устремились в ином направлении. Отошли в сторону Реза-шах, Хакимульмульк, Исфагани… "Германская империя!…" Точно на карте простерлась она перед его внутренним взором от берегов Ла-Манша через Персидский залив до Индийского океана…

Но мечты его шли дальше: вот фон Вальтер от имени великой империи правит Ираном. Реза-шах, Хакимульмульк и прочие иранские сановники, почтительно склонив головы, покорно слушают его указания о новых арийских порядках в управлении провинции Ирана, а потом тихо, так тихо, как только что сделал это Махбуси, выходят из комнаты.

Телефонный звонок прервал его мысли. Говорил посол. Просил ускорить встречу с представителями иранского купечества.

Повесив трубку, фон Вальтер посмотрел на часы и вспомнил о предстоящей встрече с Хикматом Исфагани. Уже время! Позвонив, приказал подать машину. И, в последний раз взглянув на себя в овальное зеркало, вышел.

Хикмат Исфагани, учтиво улыбаясь, проводил Вальтера до самых дверей. Даже постоял у крыльца и поглядел ему вслед. Потом вернулся в кабинет и, согнав с лица улыбку, позвал служителя:

— Подай кальян и попроси ко мне господина Курд Ахмеда… Софи Иранпереста тоже.

Уже две недели, как Курд Ахмед, успешно завершив операции по отгрузке товара, вернулся из Басры. Каждое воскресенье он с нетерпением ожидал на складе Фридуна. Несколько раз порывался расспросить служащих склада, но из осторожности не делал этого.

Всевозможные предположения роились в голове Курд Ахмеда. Быть может, Фридун раскаялся, отступился, а то, что произошло на гумне, было лишь случайной вспышкой молодости?

Курд Ахмеду тяжелы были эти сомнения. Фридун нравился ему. Больше всего пугала Курд Ахмеда мысль о том, что он попал в руки полиции. Но в таком случае серхенг Сефаи должен был знать об этом и, конечно, не преминул бы сообщить все Хикмату Исфагани. Почему же тогда молчит его хозяин?

Эти мысли не покидали его все последние дни.

Когда Курд Ахмед вошел в кабинет Хикмата Исфагани, Софи Иранперест уже сидел там и угодливо улыбался.

Хикмат Исфагани принял Курд Ахмеда радушно, поинтересовался здоровьем:

— Вы неважно выглядите… Уж не больны ли?

Поблагодарив за внимание, Курд Ахмед задумался о причине столь любезного обращения с ним. Но Хикмат Исфагани уже начал беседу, стараясь придать ей сердечный характер.

— Я вас пригласил к себе, господа мои, чтобы попросить у вас помощи. Я попал в весьма затруднительное положение. — И Хикмат Исфагани продолжал все тем же мягким и даже несколько грустным тоном: — Мне надо либо отказаться от своих убеждений, либо потерпеть банкротство и превратиться в нищего. На первое я не могу пойти. Как может мужчина поступиться честью и совестью ради земных благ! Не дай бог! Не дай бог! Разве буду я тогда достоин папахи, которую ношу на голове?!

Нет! Нет! Но я боюсь не голода, а бесчестий. Разорись я, и мои противники — Бадр, Никпур, Манук Мартин и другие — растопчут мою честь, ославят мое доброе имя, сотрут с лица земли…

Что делать? Как быть? Посоветуйте мне!..

Курд Ахмед открыл было рот, чтобы сказать, что он ничего не понял из его речи, но Хикмат Исфагани продолжал:

— Дело в следующем, друзья мои! Только что господин фон Вальтер сообщил мне по секрету, что эти сукины дети — Бадр, Никпур и Манук Мартин — тайком сговорились с германскими и английскими торговыми представительствами скупать на рынке все виды импортных товаров: сахар, мануфактуру и прочее. Затем они назначат на все это цену, какая им вздумается. Одновременно они намереваются выбросить на рынок отечественные товары, предназначенные на вывоз, — шерсть, кожу, жиры, меха. Это сразу же обесценит их. Теперь вы понимаете, какая это бесчестная игра? Хотят без ножа народ зарезать.

— Этого нельзя допустить! — с жаром сказал Курд Ахмед, который ясно представил себе, в какую пучину бедствий ввергнет эта операция сотни тысяч крестьян, мелких торговцев, ремесленников и городскую бедноту. — Сейчас как раз у крестьян сезон продажи шерсти, кожи, мехов, и, конечно, если выбросить эти товары на рынок, цены на них неудержимо покатятся вниз, и тогда крестьянину не окупить и десятой доли своего труда. С другой стороны, скупка импортных товаров поведет к непомерному росту цен на них, и эта спекуляция особенно ударит по простому народу — прежде всего по крестьянству. Помещик, конечно, выколотит из крестьян все свои потери.

Хикмат Исфагани слушал Курд Ахмеда с закрытыми глазами, покуривая кальян.

— Все это так, братец! — со вздохом проговорил он. — У этих людей поистине нет ни совести, ни чести… Но что же нам делать?

— Тут долго думать не приходится! — взволнованно ответил Курд Ахмед. Разве мы обязаны поддерживать торговые операции только с немцами и англичанами? Разве нет у нас более мощного покупателя и продавца? значительно добавил он.

Хикмат Исфагани понял намек. Всплеснув руками, он быстро прошелся по комнате.

— Конечно, так! — заговорил он. — Вы имеете в виду нашего северного соседа? Какое мне дело до большевизма и социализма? Я же не идеи буду покупать у него! Я буду сбывать ему свой изюм, шерсть, кожу, а получать у него сахар, ситец, машины. Всему миру известно, что русский ситец, русский сахар ни с каким другим в сравнение не идут. Но нет! Наши господа хорошие не желают этого, не можем мы, говорят, торговать с большевиками!

Эти слова Хикмата Исфагани, намекавшие на срыв иранским правительством в 1938 году советско-иранского торгового договора, заставили Курд Ахмеда насторожиться.

— Но как же вы думаете поступить, сударь? — спросил он, окинув фигуру Хикмата Исфагани недоверчивым взглядом.

Хикмат Исфагани сел в кресло и снова взялся за кальян.

— Не знаю, милый мой, не знаю! — проговорил он, закрыв глаза. Посоветуйте, как быть? — И тут же добавил, не ожидая ответа: — Самое верное дело: бить врага его же оружием. Надо задержать на складе весь импортный товар, который вы отгрузили из Басры, и скупить весь подобный импортный товар у мелких и средних купцов. А запасы кожи, шерсти, мехов, жира выбросить на рынок.

Курд Ахмед хотел было возразить, но Хикмат Исфагани остановил его:

— Выслушайте до конца, сделайте одолжение! Я уже сказал, что совести своей ни за какие деньги не продам. Послушайте дальше. Когда эти господа барды и никпуры увидят, что мы тоже наводнили рынок отечественными товарами, они уже не оставят на своих складах ни одного золотника этих товаров и взамен будут лихорадочно закупать импортные. Вот тогда-то мы при поддержке нашего друга фон Вальтера приберем к рукам и выбросим на рынок импортных товаров в десять раз больше, чем запасено нашими конкурентами. Цены на импортные товары сразу упадут. И пусть покупает их бедный люд, крестьяне, неимущие, сколько их душе угодно. Далее мы закупим на рынке все наличные запасы сырья — кожи, шерсти, мехов и сдадим германскому торговому представительству, конечно, по прежнему курсу. Пусть крестьянин привозит на рынок всю свою продукцию, какая есть у него в хозяйстве. Так мы спасем от кризиса и крестьян и мелких торговцев, дадим им хорошенько заработать. Пусть знают тогда все, что есть люди, которые заботятся о народных нуждах!

Курд Ахмед вышел, напряженно соображая, какой оборот примет план хозяина на практике.

Хикмат Исфагани повернулся к Софи Иранпересту, который все это время сидел молча и только почтительно кивал головой.

— Ну! Что пялишь глаза, сударь? Ты, конечно, видишь, что я по капле отдаю всю кровь за благополучие народа? Ступай и напиши в своей газете хоть десятую долю того, что ты сейчас здесь услышал и увидел!