Навязанная игра

Глава 29

Следующим утром все было как обычно. Алла, заметно нервничавшая, ушла на работу, оставив дочку на мужа и как всегда вовремя пришедшую Гретхен. В полвосьмого отзвонилась, сказала, что все в порядке, перед ней уже извинились, выдали новый пропуск. Правда сказали, что в полицию еще придется сходить, но это уже якобы формальности.

Ну да, ну да. Прямо так просто Галбрейт и снимет крючок, в который, поди, ой как немало вложено. Нет, в подвешенном состоянии жене еще придется побыть, тут уж никуда не деться.

На кухне загремела посудой Гретхен. А не ты ли, голубушка, подложила ту дискету? Не исключено. Знакомый ветеран-особист рассказывал, что у немцев стремление стучать в крови. Причем неважно – фашистам, советским, хоть марсианам. Главное – чтобы власти. Интересно, а швейцарские немцы такие же?

Опять же в нашем случае больше вроде бы и некому. Только доказать это невозможно. Да и не надо. Если эту змеюку из дома убрать, так хрен знает, кто на ее месте окажется. Эта хоть за дочкой как надо ухаживает.

* * *

Опять знакомый вокзал, знакомая дорога и знакомое здание в Берне.

Сыроежкин слушал рассказ внимательно. Уточнял, по ходу что-то записывал в толстую тетрадь с пронумерованными страницами.

– Не ожидали мы, что на вас будут давить через жену. Провокации ждали, но чтобы так… – Он недоуменно развел руками. – Грубо коллеги сработали, коряво. И этим грех не воспользоваться! Вы вот что, Василий Петрович, давайте-ка выходите на господина Галбрейта, благодарите, клянитесь в вечной дружбе. В общем, все как договаривались. А потом приходите сюда за документами. Да готовы они, две недели, как вас дожидаются. Во-от. А мы пока покумекаем. Есть у меня мыслишка, но ее еще обкатать надо, согласовать с кем положено.

* * *

– Алло, мистера Галбрейта, пожалуйста. А когда будет? Нет, ничего не надо, я через час перезвоню.

Он позвонил из ближайшего к консульству таксофона, но тут выяснилось, что друга Билла нет на месте. Или, скорее всего, он просто не спешит брать трубку, чтобы клиент поволновался, понервничал. Дозрел, короче.

Раз так, то надо нервничать. Нервно ходить по городу, лишь искоса поглядывая на его красоты, нервно пить кофе. Даже пивка можно выпить, но опять же исключительно нервно. Интересно, за мной сейчас ходят? Да хрен его знает. Сейчас проверяться – это будет не по сюжету. Да и просто глупо – в незнакомом городе, пешком, только наружку смешить.

Однако город красив, ничего не скажешь. Спокоен, неспешен. Ясно, что местные гномы¹⁵ сейчас на работе, по улицам гуляют или туристы, или жены гномов. А как правильно? Гномки или гномихи? Ну-ка, филолог, вспоминай. Что, не получается? То-то же, а то в докторантуру он собрался. Книжки вначале почитай, азы повтори.

Мысли улетели в сторону. Перекинулись вначале на докторантуру, потом на Принстон, потом на Кранбери. А потом и вовсе отправились гулять по просторам воспоминаний и фантазий. И все они были светлыми и добрыми, словно и не было в его жизни ни крови, ни боли, ни страха.

Как там в фильме? «Воздух свободы опьянил его»¹⁶. Ну да, наверное. Здесь, среди спокойствия и если не тишины, так уж точно умиротворенности. Засасывающей, не желающей отпускать в грязь и озлобленность, которыми до краев наполнилась Россия.

Хотя, может, все и не так, может быть он, как мент, из мутного окна своего кабинета видит жизнь лишь такой. Как говорят психологи – профессиональная деформация. Объективный процесс, который надо лечить тренингами, долгими и доброжелательными беседами с мозгоправами. Или таблетками, если случай совсем уж запущенный.

А потом уже, исправленному, приведенному в позитивный настрой, выезжать на очередное бытовое убийство или с той же благостью выслушивать очередного окровавленного потерпевшего или изнасилованную девчонку, которая вдруг приглянулась проезжавшим мимо крутым браткам.

Черт, вот что за жизнь! Казалось уже все хорошо, мечтается о прекрасном, и все назад. В то же самое дерьмо.

Так, что со временем? Пора звонить.

– Алло, мистер Галбрейт? Билл, рад тебя слышать! Я в Берне, пересечемся? Где это? Понял. Отлично, буду.

Оказывается, американское посольство находится в пятнадцати минутах ходьбы от посольства российского. На полпути на берегу Аре есть ресторан швейцарской кухни, куда американский разведчик и пригласил пообедать российского мента.

Теплый сентябрьский день, вынесенные на открытую веранду столики, свободные в это время дня, когда обед у трудолюбивых швейцарцев уже закончился, а до конца рабочего дня еще работать и работать. Благодать как для неспешного конфиденциального разговора, так и для скромных, вооруженных специальной техникой молодых мужчин и женщин, не стремящихся обратить на себя внимание, но желающих запечатлеть его подробности если не для будущих поколений, то уж точно для своих начальников. В том, что в столике, за котором ждал своего приятеля мистер Галбрейт, вмонтирован микрофон, Щербатов не сомневался ни на мгновение. Как и в том, что их встречу снимают с нескольких ракурсов. Например, вон из того «Рено» с приспущенным водительским стеклом, что скромно припарковался на противоположном берегу реки.

– Бэзил, дружище, рад тебя видеть! Честно говоря, я сам вечером собирался подъехать в Цюрих. Что-то еще случилось?

Щербатов сел напротив американца и раздраженно махнул рукой.

– Случилась матушка Россия с ее разгильдяйством. Я три недели здесь, так наше консульство до сих пор не оформило документы на оформление моего отцовства. И не потому, что проблема сложная. Им, видите ли, некогда. Есть другие дела, бесконечно более важные. – Он взял в руки меню, но даже читать не стал, зло бросил на стол. – Вот объясни, почему только у нас к людям такое отношение? Не ко всем, боже упаси. Если ты начальник, да хотя бы просто иностранец, тебя и встретят, и обслужат как родного. А своего можно и в задницу послать, или еще куда подальше. Есть в русском языке соответствующие направления.

– Что, так плохо? – искренне поинтересовался Галбрейт.

Щербатов откинулся на спинку стула, помолчал.

– Не совсем. Сегодня обещали все сделать. Но все равно досадно. Словно мне вчерашнего приключения мало. Ладно, давай наши дела обсудим. Как думаешь, чем эта история закончится?

А что тут сказать? Галбрейт говорил долго, немного путано, но итог был прост и однозначен – хрен его знает. От вчерашнего лучезарного оптимизма мало чего осталось. Вроде бы и увольнение было незаконным, и Аллу уже на работе восстановили. И та злополучная дискета у нее была изъята в нарушение всех и всяческих законов, но она существовала. Лежала сейчас в полиции для принятия процессуального решения.

Но если возбуждение уголовного дела, а тем более суд представлялись маловероятными, то удар по деловой репутации фрау Щербатовой мог быть нанесен сокрушающий. С таким пятном в биографии ее ни в одну серьезную организацию не допустят.

Также не порадовала новость, что месье Фазель отказался представлять ее интересы. Вроде как один раз помог, чисто по дружбе, а дальше – извините, у него иных дел по горло. А что, если б у Щербатова не было опыта общения с американскими адвокатами, он бы эту клюкву проглотил и не поморщился. Потому что на родине эти акулы только-только зубы показывать начали, не привык еще народ к их аппетитам.

В общем, остается у несчастного Бэзила одна надежда на связи господина Галбрейта. Захочет – поможет, а нет, так и спрашивать не с кого.

– Да, Бэзил, тебе же послезавтра уезжать! Сделай доброе дело, отвези моему другу письмо. – Американец передал плотный запечатанный конверт без каких-либо надписей. – А то по почте когда еще дойдет. Да и дойдет ли вообще – сам говоришь, одни разгильдяи вокруг.

Повторение интриги с часами? Наверняка. Но куда ж деваться? В такой-то ситуации.

– Конечно, какой вопрос!

– Отлично! Кстати, у тебя же завтрашний день в запасе. Ты к Deep Purple¹⁷ как относишься?

– Ну… люблю, а что? – Щербатов прифигел от такой смены темы.

– Тогда обязательно съезди в Монтрё! Тамошнее казино не рекомендую, представляя твои доходы, но по набережной пройдись обязательно. Лучшая их песня именно об этом месте написана.

Все верно. После того как сказано главное, разговор следует перевести на что-то мирное, собеседнику близкое и интересное. Все как в учебнике. Только грубовато. Надо бы потоньше, поделикатнее, что ли. Хотя, если уверен, что взял того собеседника за горло, чего ж с ним церемониться.

Поговорив полчаса о роке, швейцарской погоде и русских девушках, да, именно в такой последовательности, Галбрейт откланялся. Пообещав напоследок живота не пожалеть, но госпожу Щербатову из дерьма вытащить.

Да, и конверт для переправки в Москву оставил. Доверчивый…

* * *

Именно эта доверчивость в первую очередь и заинтересовала Сыроежкина.

– Нет, проверять, что там внутри мы не будем. Там запросто может лежать непроявленная фотография или другой какой сторожок. Проверяют тебя коллеги, зуб даю. – Блатной жаргон у лощеного интеллигента прозвучал наивно. Но не делать же замечание, не тот случай. – Просто первое, что ты сделаешь в Москве, отвезешь его по назначению. Чем и закрепишь свою вербовку.

Класс, всю жизнь мечтал завербоваться в американские шпионы. Нет уж, так мы не договаривались и на такое никто не подписывался. Помочь – было дело, но не до такой же степени! И то только потому согласился, что иначе мог и не получить загранпаспорт.

Однако сейчас об этом говорить явно не стоит, а то ведь могут и не помочь. Здесь нужны другие аргументы.

– А жена? Сколько ее на крючке держать будут? Я в ваши игры ввязался не для того, чтобы семью в заложники отдавать.

Они сидели в кабинете Сыроежкина. Разведчик – спокоен и благодушен, мент – злой на весь белый свет.

– Любая игра заканчивается. Вы все за нее ордена получите, а мы с Алкой что? Месть обозленных пиндосов?

Но в тот день пробить бодрое настроение хозяина кабинета было невозможно.

– Василий Петрович, дорогой, ваш пафос мало что неуместен, так еще мною и не заслужен. Я тут ношусь по всему посольству, отрываю от дел занятых людей, а что в ответ? Упреки и подозрения? А мы ведь с вами не только господа, но все еще и товарищи. – Он хитро улыбнулся и положил на стол визитку. – Вы лучше не ругайтесь на ровном месте, а позвоните по этому телефону господину Артуру Бухеру. Это частный детектив, услугами которого мы иногда пользуемся. Поверьте, у него достаточно возможностей, чтобы по-настоящему решить ваш вопрос. И для вас он обязательно сделает солидную скидку. А что касается всего остального…

Инструктаж, а если отбросить дружеский тон разговора, это был именно инструктаж, занял немного времени. От Щербатова требовалось лишь спокойно выехать из страны, пройти таможню и прямиком, никуда не сворачивая, отправиться домой, где и находиться до утра. А все дальнейшее передавалось в ведение московских товарищей.

И никакой задушевной беседы в конце. Поднялись, пожали руки, все. Бог даст, когда-нибудь свидимся.

А вот встреча с герром Бухером прошла куда как интересней. Беседа с этим огромным, благообразным, похожим на Жана Габена¹⁸ детективом была подробной и конкретной. Названная швейцарцем сумма вначале показалась грабительской, но в конце разговора настроение Щербатова изменилось. Если все получится, эти деньги можно будет считать инвестицией, причем очень и очень выгодной. А неудачу – приемлемым риском, без которого не бывает прибыли. Закон капитализма, это понимать надо.

* * *

Три часа над Землей. Под крылом лайнера проплывают страны, границы. Люди, которые, может, и бросят короткий взгляд вверх, туда, где медленно, словно ленивый жук по яблоку, ползет по небу самолет. Взглянут, пожмут плечами, мол, много вас таких летает, да и займутся своими делами. Важными и срочными.

А у пассажиров в этот момент нет никаких дел. Кроме как сидеть и ждать, когда этот полет наконец закончится. Эдакое прекрасное ничегонеделание над облаками. Отличное время, чтобы помечтать. Или вспомнить. Прошедший отпуск, например.

Много было у Васи Щербатова отпусков. Вынужденных, как два года назад, когда в развалившейся стране для него два месяца подбирали место службы. Такого врагу не пожелаешь – ходить в кадры, униженно ждать приема у мелкого клерка, чтобы услышать все ту же осточертевшую фразу: «Для вас свободных вакансий нет».

Но больше их было – хороших. Веселых, вольных, иногда шебутных. Пусть и не за границей. Хотя… Сейчас и Крым – заграница. Тот самый Крым, где купались, ходили в горы, а по вечерам пили вино. Грузинское, которое теперь тоже заграничное. Вот ведь бред какой.

Однако никогда отпуск не был таким… да, счастливым, безусловно, как никогда счастливым! И как никогда бестолковым. В цветущей и благоухающей Америке остались Джудит и Клод, которыми в любой момент могут заинтересоваться некие господа из «Метронома», то ли русские, то ли американцы, то ли вообще сборный интернационал.

А в не менее процветающей Швейцарии под каток неумолимого тамошнего правосудия рискует попасть Алла.

Щербатов вспомнил свой отъезд. Влажные глаза жены, повисшая на шее Аня, которой так понравилось играть с этим большим и добрым человеком, которого следовало называть «папа». Гретхен он тоже вспомнил. Эта гадюка улыбалась им всем так искренне, словно вовсе и не она подложила хозяйке грязную такую свинью. Своей работодательнице, между прочим.

Но ничего. В Штатах остался Кончак. Интриган тот еще, но именно на него в этом конкретном случае положиться можно. А в Швейцарии – герр Бухер. Дело свое знающий туго, если герр Сыроежкин не врет, разумеется.

Но все это окажется бесполезным, если уже в Москве напортачит он. Значит, первым делом – к гэбэшникам. И к мистеру Уоллесу, письмо для которого лежит в чемодане. А чемодан – в багаже. Это Сыроежкин посоветовал. Найдут в багаже – будет шанс отпереться, мол подкинули честному туристу провокаторы нехорошие. Это на вылете. А уж в родном Шереметьево опасаться нечего, там свои балом правят.

Но кто встретит? О рейсе знают и разведка, и контрразведка. Впрочем, это их проблема. Пусть сами решают.