Навязанная игра

Глава 37

Остохин

Этот серый дом, выделяясь на Маросейке своей монументальностью, никогда не попадал ни на страницы газет, ни в телевизионные репортажи. Построенный в начале века братьями Бергами, он был сдан под контору российско-американской резиновой компании «Треугольник».

После революции в нем разместился Резинотрест, а потом – Министерство химической промышленности.

Но времена изменились, химические предприятия попали в программу приватизации, и министерство стало ненужным в новой России.

Весной девяносто третьего в здание, наполовину занятое арендаторами – фирмами и фирмешками, названия которых не сохранились в истории, переехало Главное управление налоговых расследований Государственной налоговой службы.

Уже в начале девяносто второго года новые власти поняли, что ими же созданные «бизнесмены» вовсе не собираются делиться с государством своими доходами. Бюджет страны скукожился, трещал по швам и грозил развалиться в любой момент.

Тогда у кого-то в правительстве и родилась светлая мысль создать в совершенно гражданской налоговой службе боевое подразделение, получившее все права службы специальной.

В новую структуру были откомандированы офицеры милиции, госбезопасности и армии. Именно откомандированы, с сохранением прежних погон и окладов, что привело к интересным последствиям – два работающих в одном кабинете сотрудника в одной должности и одном звании получали разные зарплаты.

В мае девяносто третьего года это самое ГУНР было преобразовано в самостоятельную спецслужбу – Департамент налоговой полиции России. Но тогда, в октябре девяносто третьего, внутри службы все оставалось по-прежнему – лямку тянули все еще милиционеры, чекисты и военные.

И на встречу именно с таким чекистом шел сейчас Остохин.

Абрамов Георгий Борисович, именно этого майора рекомендовали ему для совместной работы. Кто такой? На этот вопрос Валько не ответил. Мол, вначале поработай по человеку, пообщайся с ним, составь личное впечатление, тогда и поговорим.

А что его составлять? Наружка и прослушка свое дело сделали, после чего Гене осталось лишь чесать в затылке и ругаться, как и принято у чекистов, долго и грязно – традиции революционных матросов в этой среде хранились бережно. Нередко можно было видеть идущую по хмурым коридорам зданий на Лубянке женщину, непроизвольно огибающую закрытые двери, из которых неслась многоэтажная и высокохудожественная речь. Извиняло офицеров одно – позволяли себе материться они лишь в кругу своих. Даже с коллегами, но из других подразделений, такое поведение полагалось нежелательным.

Так вот, по данным прослушки и наружного наблюдения, майор Абрамов в конце сентября отправил жену, пятилетнюю дочь и собственную маму на дачу – в небольшой домик в полусотне километров от Москвы. С печным отоплением и, вероятно, минимумом удобств. А сам наслаждался жизнью во внезапно ставшей холостяцкой квартире. Отследить, кто именно скрашивал в это время его жизнь в стандартном двенадцатиэтажном доме, было нереально, но представить себе скучающим по ночам молодого мужика тоже было непросто.

В минувшую пятницу после работы наружка привела его в недавно открывшееся казино. На их глазах Абрамов с кем-то тепло поздоровался и в обнимку прошел внутрь. А еще через полчаса к казино подъехал микроавтобус со стайкой девчонок, одетых столь откровенно, что сомнений в их профессиональной принадлежности не могло даже возникнуть.

Из казино Абрамов вышел заполночь, один и нетвердой походкой. Сел в свою «Ниву» и поехал. Вначале не спеша, но потом прибавил хода, сделал круг по улицам родного Чертанова и лишь потом отправился домой.

Утром в субботу был зафиксирован его короткий разговор с женой, звонившей из подмосковного автомата:

– Але.

– Ты где был?! Я тут чуть с ума не сошла! Уже собралась в Москву ехать!

– Не надо. Все в порядке. Сейчас выезжаю к вам, все расскажу на месте.

А через пару часов притащившие объект на дачу разведчики²¹ в оптику наблюдали, как на бравого майора разгневанной фурией набросилась женщина. Пару фотографий ребята приложили к отчету. До рукоприкладства не дошло, из-за расстояния суть ее претензий тоже осталась неясной, но то, что мужику пришлось несладко, было очевидно.

После ознакомления с материалами большого желания общаться с этим типом Остохин не испытывал. Однако, поскольку генеральский приказ не был отменен даже после доклада о получении негативной информации о все еще чекисте, пришлось тащиться под мелким нудным дождем на улицу Маросейка в дом номер двенадцать, благо недалеко.

На охранявшемся двумя крепкими парнями в штатском проходе его встретил молодой человек лет не более тридцати. Среднего роста, худощавый, русоволосый, в новорусском бордовом пиджаке. Белоснежная рубашка, недешевый шелковый галстук, черные брюки и аккуратные ботинки. И помятое лицо откровенно не выспавшегося человека.

– Геннадий Андреевич? Прошу к бюро пропусков. – Он указал на окошко рядом с проходной.

Фигасе у них порядки! Удостоверения министерства безопасности для прохода недостаточно.

Абрамов проводил гостя в служебный кабинет на четвертом этаже. Своеобразный, как и вся эта странная контора.

В нем, достаточно просторном, с огромными арочными окнами, выходившими на Маросейку, стояло восемь далеко не новых столов, за которыми на довольно обшарпанных стульях сидели сотрудники. Кто-то что-то печатал на компьютерах, кто-то что-то читал. А кто-то, судя по звуку, откровенно резался в какую-то стрелялку, однако это окружающих ничуть не заботило.

– Присаживайтесь, – Абрамов указал на какой-то обшарпанный стул у такого же покоцанного стола.

Потом подошел к стоявшему рядом железному ящику, который при всем желании трудно было назвать сейфом, и достал рабочую тетрадь. На верхней полке Остохин заметил пистолет. Интересно, в казино с полуголыми девицами этот товарищ с ним ходил?

– Слушаю вас.

Остохин демонстративно окинул взглядом кабинет. Мол, что, всем здесь настолько доверяешь? И этому, которого в компьютере только что убили?

Абрамов устало, словно перед этим вагоны разгружал, улыбнулся.

– Не беспокойтесь, ни одному из коллег нет до нас ни малейшего дела. Впрочем, можем продолжить разговор в коридоре. Извините, но других условий у нас пока нет. Хотя, можно и пообедать, тут рядом неплохой индийский ресторанчик. Сыты? Ну, хотя бы кофе выпьем, очень он у них замечательный. – И, накинув модную кожаную куртку, пригласил гостя на выход. Перед этим убрав рабочую тетрадь в то жалкое подобие сейфа.

В кафе Абрамов привычно кивнул официанту, попутно заказав два кофе, фирменных.

– Обязательно попробуйте, поверьте, другого такого вы в Москве нигде не найдете. И не переживайте за цену, я угощаю.

Гена слегка обалдел от такой откровенности. В его понимании коррупционер должен если уж не прикидываться нищим, то хотя бы скромнее, что ли, себя вести. А полицейский продолжил на голубом глазу, резко перейдя на «ты».

– И не смотри на меня как на музейный экспонат, у меня, чтоб ты знал, зарплата в три раза выше твоей, плюс премии за результаты, так что не разорюсь. Правда, это пока я прикомандированный. Увы, но скоро халява кончится, а нас в штат новой структуры зачислят, ну да ничего, прорвемся. – И тут же сменил тему. – Сказали, тебя ко мне Виктор Николаевич направил? Привет передавай, я с ним познакомился, когда он еще в МВД работал.

И тут же поморщился, помассировал виски.

– В выходные в семье проблемы были, – ответил Абрамов на невысказанный вопрос. – Я тут с ГУБОПом одну работенку провернул, а мы ж почти открыто работаем. Лично и в банки хожу, и всяких бухгалтеров – кладовщиков опрашиваю. Так что конкретные пацаны на меня конкретно окрысились, кое-кто грозился в асфальт закатать. Пришлось семью срочно на дачу спроваживать, пока дело не закончим. Я же только жене, в чем дело, объяснил, ну и сказал, чтобы узлом завязалась, но маму в Москву не пускала. А мама, она в войну в разведке работала, ее до сих пор на кривой козе хрен объедешь, так что наш со Светкой вой про творящееся в Москве непотребство и необходимость ребенку побыть на свежем воздухе только губы поджала. Спасибо, что возражать не стала.

Полицейский вздохнул, аккуратно отхлебнул кофе и продолжил.

– Так вот, в четверг менты реализовались, всех кого надо приняли, можно стало моим в выходные и возвращаться. А тут вечером как раз приятель позвонил, он в одном казино долю имеет. Ну и пригласил туда на стриптиз, я ж его отродясь не видал. Во-от.

Он тяжело вздохнул и вновь потер виски.

– Короче, в пятницу мама решила ехать в Москву. Там и в квартире не убрано, и сыночка голодает, и подружки в подъезде соскучились. Короче, будь здорова, невестушка, а я – домой. У жены резко голова разболелась, живот прихватило, лапы мерзнут, хвост отваливается. Свекровь она удержала, но мне стала названивать и на работу, и домой. А меня, сам понимаешь, нет. Я прелестями прелестниц любуюсь. Но Светка ж этого не знает, перепугалась, уже и впрямь на валокордин подсела, пока утром до меня не дозвонилась. Теперь прикинь – приезжаю я на дачу и на вежливый вопрос: «Где ты был, нехороший человек?» сдуру, но честно отвечаю: «На стриптизе».

Остохин вспомнил оперативные сводки и фотографии этой милой сцены, представил произошедшее в красках и деталях. И все бы ничего, если б не делал он в этот момент глоток действительно божественного кофе. Когда фыркал, еле отвернуться успел, а то вовсе неудобно б получилось.

– Тебе смешно, – обиженно закончил Абрамов. – Представь, каково мне пришлось? Только под утро помирились. Кстати! – Он вновь сменил тему. Была у этого майора такая манера – резко переключать разговор. Удобная для него, но неприятная для собеседника. – Я за собой неделю как наружку наблюдаю. Не ты ли, милдруг, инициатор?

И что отвечать? Соврать? Если он наблюдение отсек, номера наверняка переписал. Направит официальный запрос и привет. Придется самому отписываться о проколе, а разведчикам отписываться о провале, за что они точно благодарны не будут, да и дело под вопросом окажется – откровенным с ним в полиции уже никто и никогда не будет. Вот тебе и лопух, лох педальный, как о нем наружка отзывалась.

– Фотографии разборок с супругой хочешь посмотреть?

И ничего не случилось. Абрамов лишь улыбнулся, мол, все понимаю, у самого такая же работа.

И дальше начался разговор по делу.