Небо в алмазах (СИ)

90-й. Оттепель

OST:

— Cutting Crew — (I Just) Died in Your Arms

— Алексей Глызин — Зимний сад

Немая сцена длилась ровно шестьдесят секунд. Долгую минуту, за которую Пчёла успел просигналить тётке жестами, показывая на пачку верблюжьих, а Лиза смогла влететь в квартиру, беспечно скидывая свои луноходы. Вьюга постаралась на славу. На обратном пути ноги заплетались от усталости, а случившаяся схватка с маргинальными элементами тоже не прибавила бодрости. Гела появился вовремя, спасая от большой беды, с которой бы Лиза не справилась, даже будучи мастером спорта по боксу.

В ногах правды нет. Лиза снова ощущает нехорошую дрожь. Надо спросить у Пчёлы, как называются такие состояния, но Лиза не желала получить великую взбучку. Лучше свалить вину на мягкие сапоги, промерзшие от минусовых температур. Обувь, бывшая пределом мечтаний миллионов советских модниц, чуть было не спасла непутевую блондинку, позволяя ловко изворачиваться на поворотах. Но о том, что случилось на улице Пестеля, присутствующим в коридоре лучше не знать. Запрут в четырех стенах…

А Космос готов рвать и метать, но чутье подсказывало, что молнии произведут нулевой эффект. Лиза умела уходить от ответа, молча демонстрируя свою усталость. Хотелось кричать во всю глотку, доказывая свою правоту, но сын профессора будто врастает в пол, не находя дежурного в таких случаях междометия.

Чёрт дери! Смотрит! Тупо уставилась на его понурую фигуру в черном драпированном пальто. Подбирала слова, чтобы выстрелить без осечки. Все убедились в этом через считанные секунды.

— Как посмотрю, вы готовились? — Лиза прыснула от смеха, усаживаясь на низкий пуф, и устало качая головой. — Ау, Пчёлкин? Глухой стал?

— Чё… — неловко откликнулся Витя, пытаясь не терять лица, — подарок не тот? Прости! Чего под руку попалось…

— И так вышло, что это Кос! Ну? Что ты как в детстве? За елочку спрятался! Тебя видно, братец… — из двух зол Пчёла всегда выбирал меньшее зло, и потому держался Черновой, решив, что не станет парировать сестре. — И вам физкульт, Космос Юрьевич! Не изображайте из себя черта, у вас похоже Юпитер в неблагоприятной фазе.

— Зато у тебя Венера взбесилась, — не остался в долгу Кос, теряя возможность помириться без суеты, — и с Луны упала, без парашюта!

— Вот и выяснили! — дутики, снятые Лизой, убраны в шкаф одним движением. Чехословацкая стенка с грохотом закрывается, но девушке не до испорченной мебели. — Какой Витюша молодец! Приехал! И Космоса с собой взял, а то всё Москва… — заметила Чернова, едва заметно подмигивая племяннику. Обстановка разряжалась с трудом.

— Загнал во двор овец… — правдоподобнее рифмы не придумать, успела прикинуть Лиза, когда в голове внезапно возникло комичное сравнение.

Пчёла тряхнул светлой гривой, и не скрывая эмоций, заржал, как гарцующая лошадь. Неугомонные! И можно было засекать, когда они начнут целоваться по углам. Витя ставил на три с половиной… минуты.

— Пошли! «Служу Советскому Союзу» посмотрим… — Елена дернула Пчёлу за рукав, уводя, для начала обживаться, а не портить своими папиросами фамильную пепельницу. — Тебе ведь полезно, призывник!

— Та я не годен же… — Пчёлкину впору махать своим военником, раздобытым путем великой военной хитрости и врожденного плоскостопия.

— Потому что армия не выдержит такое счастье! — резюмировала Чернова, закрывая двери в гостиную.

— Ну что, Юпитер… — вопрос Лизы неловко повис в воздухе, делая и без того малое пространство коридора душным и стягивающим, — не забыл дороги?

У Космоса нюх на ненастья и неурядицы Павловой. Появился, захватив второго из ларца. Решился поздравить, скрывая обиду. Напряжение, жившее в венах, заставило Лизу отвернуться, медленно понурив голову к стене. Вроде не операция, не укол. Сердце обрывается, когда Космос пронизывает её, стоя на расстоянии, и не решаясь заговорить первым. Это так не похоже на бравого балагура, который не знал неудач и стремился вырваться вперёд из любой толпы.

— Космос! — зазвучало требовательно, как будто командой к действию.

— У меня память хорошая, не все ж так хреново, — обычно разговорчивый, Кос все-таки подтвердил, что найдет выход из тупика.

— Слава Богу!

Космос решил рискнуть, нарушая ложное спокойствие Лизы, спрашивая:

— Лучше скажи мне… довольна?

Кос побеждал, не думая о верности выбранного метода, но состязание с сердцем проигрывал, не пытаясь сопротивляться единственной, за которую он боролся. Сначала с самим собой, удивляясь, откуда в нем эти глупые чувства, а позже доказывая всему свету, что никого к ней не подпустит. И сейчас не отступит. Позади Москва. В прямом и переносном смысле.

— Я рада тому, что вы с Пчёлой не поубивали друг друга в дороге.

— Твою дивизию! Слишком много чести! — из соседней комнаты послышался несдержанный гогот. Со стороны Космос бы тоже посмеялся над собой. Лет через десять, если повезёт.

— Зато все целы… — смех близких должен был смягчить Лизу, но почему-то ей только хуже от гнетущего взгляда справа.

Подростком Космос вторил ей, что непременно станет хирургом. Обычно, когда бинтовал стёртые в кровь коленки подруги. Лиза не раз падала с железного велосипеда старшего брата. Прошли годы, идеалы сменились, но Холмогоров резал без скальпеля, и был идеален в своём ремесле.

— Как оно? — Космос поднимает громадную ладонь к потолку, едва уловив, что от золотистых волос, забранных в косу, пахнет духами и дымом… И морозом. Курит и мёрзнет. Или нервничает. И это как-то неправильно… Его девочка, живущая в пелене своих высот и мечтаний, просто не должна была растрачивать себя по пустякам. Почему-то всё наперекосяк…

— Что? — непокоренная оборачивает влажные глаза; в них не было слез, но стоит щелкнуть пальцами… и водопад.

— Как в эмиграции? — звучно интересуется Кос, видя, как Лиза зябко тянет рукава старого синего свитера, и кусает губы, ожидая нового вопроса. — Крыша хоть не течёт?

— Где?! — резко бросила голубоглазая, не сразу понимая, что Космос снова теряет их шанс на адекватный разговор. Как будто бы ничего не было. Ни скандалов, ни криков, ни дачи… Каких сил стоил профессору Холмогорову ремонт чужих загородных хором!

— В твоей… пирамиде Хеопса, — издевался, — потолки-то какие-то тяжелые…

— Отойди, — дрожащим голосом проговорила Лиза, не зная, как отреагировать на откровенную насмешку, — если ты приехал, чтобы корить меня, то дверка не та! Или напомнить, почему мы оказались по разные баррикады?

— Нет, малая, ошиблась дверью ты! — теперь он не видел смысла таить свои длинные монологи для одного зрителя. — Когда прыгнула в последний вагон, сматываясь, как загнанный заяц! Ни строчки, ни звонка, ничего не оставить! Главное для братца, твою мать, ключи от хаты, чтобы фигусы твои грёбанные поливал! А на меня пофигу!

— А ты наглый, Холмогоров! С какой стати ты ведёшь себя, как будто я во всем виновата! Тебе напомнить? Дачу и тёлку, которая утешала? Но имени не знаю, может, ты мне подскажешь? Ах, милый, ты же не успел узнать! Я не вовремя накрыла тебя? Признай, что тебе стало тошно от моего присутствия! Развлекся, а пацаны бы прикрыли. Или ты думаешь, что я не знаю вашу шайку… Да получше некоторых, придурки!

— Ты отказалась разгребать нашу кашу, молчала. Тебе вообще было похеру, что со мной, и что я думаю, — Кос пытался унять нервно поднимающуюся пятку в лакированном ботинке, но тело упорно не слушалось, — но я не могу оставить все так, как есть! И один бить головой об стену тоже! Это ясно?

— А как же? Я просто избалованная дочура, которая рубит с плеча. Но память мне не изменяет. Ты повел себя безобразно! И не слышал моих слов… Подозревал в том, чего никогда не было!

— Легче бросить меня, как пса ненужного, чтобы назвал себя скотиной, варился в собственном соку! Как будто не знаю, что кругом виноват.

— Ты хочешь выяснить, кто кинул здоровый камень в нашу клумбу?

— Я приехал к тебе, а остальное мне как-то по барабану. Ты, вроде как, девчонка неглупая. Знаешь, что кроме тебя нахер никто не сдался, но что-то там выдумала…

— Была бы умной, то не уехала бы из Москвы? Догадалась бы, что ты все от обиды на меня делаешь, и что другу помочь хотел, не меньше моего? Что не сдержался, пал духом, когда я решила просить помощи у Громовых! И на той даче… Ты же взял меня, в Москву поехал, ты же доказать хотел, что верен. Ведь ты меня любишь, правда?

— Люблю, — Космосу до зубного скрежета обидно, что Лиза спрашивает у него то, на что всегда есть только однозначные ответы, — и я думаю, что это навсегда.

— И я тоже.

В Ленинграде снег. Запорошило и непокрытую голову Космоса. Лиза выискивает в чуть влажных волосах невидимые снежинки, едва скользнув ладонью в его темно-русые волосы. Он её ловит, захватом за талию, не давая повысить голоса, о чем делает знак.

— Вот что ты творишь? То собираешься, как вор на ярмарку, то…

— Валяй, мне интересно!

— Как снег на голову, Космос!

— А дождешься тебя! Так что сиди, Космос, в Москве, ломай башку…

— Ты сам доказывал, что неуязвим…

— Ничего я не хочу доказывать, — с этой несносной девчонкой было проще молчать, чем городить километровые заборы. Как правило, из обещаний и клятв, которые никогда не сбываются, — толку?

— Как ты думаешь? — Лиза не остановила попыток вырваться в гостиную. — Они…

— Ни о чём я не думаю, надоело, — Космос придвинулся ближе, проходясь чуткими пальцами по озябшей шее девушки, — устал думать.

— Подслушивают, — за белой дверью странно зашуршало, будто кто-то топтался, — пойдем, всё и так слышно…

— Мне наплевать!

— Я знаю.

Разговор остался незавершённым. Пару позвали к столу, что спасло положение. Лиза пыталась не расплакаться в мужское плечо, сильное и родное, а Космос страшился не спугнуть первую оттепель. Она чревата обильными заморозками.

Концерт по заявкам «нашего профсоюза» продолжался с полчаса. Бренчание «Последних известий» сменилось скрипом кассетных записей, воспроизводимых импортной аппаратурой, смотревшейся в квартире Павловых инородным элементом. Быть может, Кос в этой обстановке — лишняя обуза и комок нервов?

Пусть Космосу Юрьевичу разрешили дымить. Хозяйка дома предпочитала «Marlboro», окурками которых была заполнена граненная хрустальная пепельница, запрятанная на кухонном подоконнике.

— Не подумай, что учу плохому. Курю у детей на глазах, плохой перемер! Ещё и бюрократия… Фу, как вы меня все выносите? — иногда Кос терялся, и всерьёз полагал, что Лиза — дочь Ёлки. Они были во многом похожи. Хотя бы строгим взглядом, которым каждый раз буравили своих собеседников. — Слышал, Космос, что служба у меня нервная, с людьми? Приходится выпускать пар, чтобы лишний раз не сорваться…

— Не работа, а праздник, — монотонно протягивал Кос, стряхивая пепел в прозрачный хрусталь, но резко одёрнул себя, понимая, что ещё чутка — и сболтнет лишнего, о чем говорить сейчас крайне не хотелось, — прям как у меня…

— А я привыкла строить, а не ломать, — прищуренные женские глаза с пониманием усмехались, но Чернова не привыкла работать капитаном Жегловым, выводя собеседника на прозрачность и досужую откровенность, — а ты чай-то помешивай, а то не остынет!

— Сойдет, — поморщившись от капли кипятка из чайничка, упавшей на его запястье, проронил Космос, — блин…

— Вовка в тридевятом королевстве! — Елена продолжала расслабленно потягивать дым, не жалея чуткую дыхательную систему. — Ищете же приключений на все места… Что ты, что эта барышня.

— Я — не Вовка, — упрямство завладело существом парня, когда кто-то пытался склонять его имя на всех четыре стороны света, — а Космос — имя греческое такое. Мир, порядок, вселенная!

— Смотри, не перепутай, Кутузов, называется… — Елена, вскинув бровь, покачала пшеничной головой, нисколько не удивляясь ребячеству вечного спутника своей племянницы. — А в трех шагах от меня издевается над братцем твоя клятва! Елизавета…

— Нет, вам тоже в прикол надо мною изгаляться? — в первую очередь, как только Пчёла перенесет свой зад к своим «питерским корешам», Кос всё выскажет Лизе, которая дурачилась вместе с братом. Укоры их великолепной тётушки он как-нибудь стерпит.

— А я начинала? — Черновой искренне хотелось рассмеяться, но два метра красоты, устроившиеся в дедовском кресле, и так не отличались завидным расположением духа, а Лизка вздумала вести себя, как игривый сивка-бурка. — Ладно, допрос прошёл…

— Мы вроде и не на Лубянке, — Холмогоров подавил в себе смешок, отчего-то вспоминая бывшую хозяйку квартиры на Московском проспекте, совершившую тридцатый кульбит в своем адском вареве. Её единственная внучка да с таким пахарем, которого исправит только наган, — в вашей семье про это лучше знают.

— Да и не на Литейном, поверь мне, Космос! — Чернова говорила со знанием дела и потаенной грустью в голосе. — Проехали. Пей чай, остынет…

Кос пытался сосчитать, сколько будет лететь Пчёла, прямиком с мраморных ступенек сталинки на Московский вокзал. Взгляд фокусировался на Лизе, бессовестной заразе, снова поманившей Космоса голубыми омутами, и так же легко строившейся из себя заботливую сестру при Пчёле.

Не сказать, что Холмогорова радовала картина маслом: стоило Лизе вплыть в большую гостиную, как она отмахнулась от продолжения беседы и мертвой хваткой схватилась за Пчёлу. Витя, падкий на лесть в свой адрес, забыл зачем вытащил Коса из Москвы. Медовый глаз всегда кичился особенной ролью в судьбе сёстры, а Лизка цепляется за родственника, как за единственный оплот. Потому что в панцире тепло и удобно. Прятаться и недоговаривать — это вообще их семейная фамильная стратегия.

Дуэт беснующихся пчёл, твою мать! Брат с сестрой вздумали петь, соревнуясь в громкости с телевизором, Глызиным и здравым смыслом…

— Зимний сад…

— Зимний са-а-д!

— Белым сном деревья спя-а-а-т…

— Но им как нам цветные снятся сны-ы-ы, — с надрывом и зауныло протянул Пчёла, облапив младшую сестру за плечи, — сны-ы-ы! Которую неделю…

— Да перестань орать мне в ухо! — Елизавета не выдержала первой, пытаясь усмирить вредное насекомое. — Соскучился или в твоем улье снова сбой механики?

— Не катит, как пою, а? Знал бы, то чемодан с кислыми щами к тебе не тащил!

Пчёла оборачивается на Космоса, пытаясь изобразить на помятом с дороги лице эмоции солидарности и понимания, но взамен ловит на себе раздраженный и всклокоченный взор, громогласно говоривший о том, что кто-то заваливает всю идею ленинградского предприятия. Но вновь решается выслушать сестру, которая привычно выговаривает ему:

— Если бы ты пел, а не дурил — другой разговор.

— Может, мать, я всю жизнь мечтал стать оперным певцом, а не как вот эти петухи с начесами по сцене скакать…

— Кишка не тонка будет так лямку тянуть?

— Та я бы и не слажал, я тебя умоляю, медовая!

— Давай, ты это Софе будешь заливать…

— Не-а, объясни-ка? Ты почему опять начинаешь мне про Софку речь вести, женщина?

— Вижу дальше, чем собственный нос, — Павлова не знала, сочувствовать ли Софе заранее, выставляя себя не лучшей подругой и ещё более отвратительной сестрой; или повернуться вправо, чтобы увидеть собственное зеркало с черными нахмуренными бровями.

— Не пойман — не вор, — Пчёла пытался бороться, крепя свою невидимую стену и железный занавес, которым оградил отношения с Софой от других, — довольна ответом?

— Считай, что я тебе поверила.

— На хрен этот разговор…

— А ты не взводись, Пчёл, — окликнул Кос, вступая в беседу, — правду тебе говорят, а ты всё где-то шарахаешься. Не надоело?

— Я телик гляну! — надо было предположить, что Пчёла откажется от любых комментариев по поводу Софки. Чёрт дери, ведь они с Косом тоже так делали. Лиза разучилась отделять себя от сына профессора Холмогорова.

Космос, одиноко восседающий в старом кресле покойного хозяина дома, хранил обет молчания, вынашивая хитрый план по усмирению крылатого дурня, пока Чернова, вернувшаяся в гостиную, не спросила его:

— Что это за филиал «Песни года восемьдесят девять»? — не хватало только новогодней ёлки. — Они бы ещё мишурой и гирляндами себя обвесили! На весь этаж слышно.

— Я бы их куда-нибудь закрыл, но по отдельности.

— Не ревнуй, он её брат… — Елена поспешила успокоить расстроенного в чувствах Холмогорова, — возможность подмены исключена! Видишь, что хохолки в один цвет?

— Это я уже понял, лет так семь назад. Пчелиный дуэт!

— То-то я смотрю ты у них вечно за балласт.

— Нет, нет, я на роли космонавта!

— Тогда соответствуй, — устало теребя веки, сказала чиновница. — Витя, сходи со мной! На пару слов, а потом к соседям за солью. Ждут только нас…

— А чё? До исполкома дефицит дошёл? — опомнился хохмящий Пчёла, не сразу учуяв суть замысла тётки. — Раз за солью, то чё, блин, сам схожу.

— Не «чё», и не «блин», а пошли… — не объясняя причин, продолжила Чернова, и через секунду Космос мог бы ставить замечательной женщине прижизненный памятник, но Лиза думала иначе, не скрывая своей отрешенности.

Красноречивее взгляда, чем тот, потерянный, который и отличал девушку, выкинутую из своего черепашьего панциря, не придумать.

— Сами догадались, молодцы, — начал Космос, пытаясь нарушить сложившуюся за пару мгновений тишину, — ну… так и будем шкериться?

— Иди на фиг!

— А чего так не вежливо, командирша?

— Кос, давай выясним?

— Нет, ты послушай меня, я и так долго высиживал.

— Давай проясним то, что я ничего не хочу разбирать, ворошить и переворачивать!

— Потрясно! Сразу выгонишь под забор? Или спрячешься куда?

— В подсобке, кстати, уютно, — в ногах правды нет, и девушка присела на подлокотник кресла, ближе к спасительному теплу. — Я там в детстве пряталась с соседским мальчишкой. Антоха, у нас разница в четыре года была, жил на этаж ниже… Хорошо бы жил, если бы не воля военкома.

— Я что-то о тебе не знаю?

— Антон погиб в Афгане, не стал косить…

— Хочешь… — тихо предположил Кос, роняя руку на худое девичье колено, — чтобы я пожалел, что береженный?

— Нет, — строго ответила Лиза, часто качая головой, — я просто хотела, чтобы ты был рядом со мной, Кос. Все просто, как ты любишь.

— Теперь расхотела, скажешь? — против своей воли, но Лиза оттаивала, стоило бравому космонавту дотронуться пальцем до побелевшей щеки.

Можно было что-то возразить, кидаться друг в друга клятвами, которые ничего не значат, но взамен Павлова разревелась, подобно потерянному ребенку, падая в руки собственного ловца звезд.

— Ты чего? — Космос успел поймать свою беглянку, как сорвавшуюся с ветки птицу. Или существо, выбравшееся из собственного кокона, сплетенного из железных прутьев.

— Ни… че… го… — он улыбается, и Лиза успевает заметить это, прежде чем утыкается лицом в шею, отдающую «Шипром». Обычно сестра Пчёлы терпеть не может этот советский мужской аромат, но теперь не спешит ругаться.

— Вот и славно, маленькая.

— Сознайся, кто из вас придумал это все? — девушка и не надеется услышать правду.

— Уже неважно! — Космос впервые решается поцеловать свою девочку.

Девочка… Это слово было применимо только к Лизе. Оно стало волшебным и отличало Павлову из тысячи одинаковых лиц, которых приходилось встречать на своём пути.

Помня о благодарности, Лиза успела подумать, что Пчёле следовало купить бутылку «Столичной» и билет в Москву, чтобы Голикова получила свой подарок раньше времени. Ёлку, явно уехавшую к Рафаловичу, от души обнять за понимание и любовь к ближним, а Космоса…

Задержать в Ленинграде…