Небо в алмазах (СИ)

90-й. Такое короткое лето

Комментарий к 90-й. Такое короткое лето

Космос и Лиза, 1990 год:

https://vk.com/wall-171666652_108

OST:

— Алексей Глызин — Ты не ангел (Космос/Лиза)

— Женя Белоусов — Такое короткое лето (Витя/Софа)

Москва, осень 90-го

Голубое небо приветливо улыбнулось девушке в цветочном сарафане, выбежавшей из подъезда типовой многоэтажки. Сентябрь и не думал вступить в свои права, остужая столицу своей обыкновенной прохладой. Лиза радовалась теплой погоде, как ребенок пестрой игрушке, и поэтому пребывала в хорошем настроении, несмотря на то, что институт отнимал львиную долю времени. Космос не считал правильным восстановиться на очном факультете, половину дня проводя в пыльных аудиториях, а Лиза, как и всегда, имела сто аргументов «против» отношения Холмогорова к образованию.

Тем более Софка заметно сдала, полгода проведя за партой без подруги. Как и Кос с Пчёлой, Софа громко смеялась, когда Лиза рассуждала о ценности красной корки, которая послужит домашней утварью для смахивания пара. Распределение в неведомую глушь снилось Софке в ночных кошмарах, но она знала, что дочь представителя партхозноменклатуры не тронут. Лиза надеялась на благоразумие подруги.

Помахав рукой Валентине Анатольевне, выглянувшей в окно, чтобы проводить племянницу взглядом, Лиза, не мешкая, прошла к огромному «Линкольну», в котором небрежно расположился его хозяин. Космос разложил водительское сиденье во всю длину, смотря десятый сон. Длинные ладони молодого мужчины лежали на животе, и его совсем не смущало, что он забыл закрыться в машине. Лиза поспешила воспользоваться ситуацией, просовывая голову в окошко, и наклоняясь ближе к спящему.

— Не так-то я представляла себе сказку о спящей красавице, дядька, — смешливо проговорила Лиза, и веки Космоса лениво разлепились. Сквозь дрёму он совсем не слышал, как в его расставленную ловушку прокралась белокурая хитрюга, но пугаться не собирался: притянул непокорную ближе к себе, пытаясь протянуть легкую девичью фигурку через небольшое пространство. — Не спи — замёрзнешь. Мне тебя потом лечить, а это занятие энергозатратное, ты много потребляешь.

— Не дождешься, не на того напала. Ты уже лекарство, моя красивая! Сожрал бы прямо здесь.

— Куда тебе подорожник приложить, волынщик? А может вазелином нужные места? Вернее.

— Подумай сама, я университетов не кончал, ни хрена не соображаю, охламон неотёсанный, как батя говорит! А ты за партой каждый день, как проклятая! Со мной это дохлый номер… Думай, давай, а то не уедем!

— На голову себе приложи, и не подорожник, это полумера, а кота — они всякую дурь на себя перетягивают, — метко подметила Лиза, чувствуя, что мстительная рука Коса ущипнула её ниже спины, — а я ложных прогнозов не даю… Балбесина, пусти!

— Чтобы твоя хвостатая гадина меня обделала? — Космос не собирался разжимать свой стальной захват, и дать Павловой шанс на свободу. — Фиг тебе, сама будешь осматривать…

— Какой из меня «Айболит»? — у Лизы заметно затекла поясница, ей хочется саморучно поднять Космоса за грудки и потянуть в сторону дома без его любимой железной махины, но природное упорство не даёт ей уступить. — Так, укол поставить могу, в задницу, чтобы наверняка!

— Нет уж, хорошая, я тебе покажу, как лечиться надо народными средствами, — о недопонимании черного кота Тутанхамона и его хозяина Космоса можно складывать легенды, помноженные на количество испорченных домашних тапок и перегрызенных проводов, но Юрий Ростиславович сам вручил былого любимца Лизе, которая с этой животинкой чуть ли не целовалась, — и без сопливых обойдёмся! Я ж мальчишка решительный…

И Космос стал доказывать свою правоту, не отпуская Лизу от себя, целуя её сухие губы и безнадежно нарушая аккуратность прически, в которую были забраны золотистые волосы. Лиза впервые за день может позволить себе расслабиться, покорно плавая в родных объятиях, но, к несчастью, они не в том месте, где следует смотреть цветные сны. Ей хочется снова и снова касаться лица Космоса, проводить носом по мужественным скулам и тихо сходить с ума от переживаемого счастья. Когда воздух стал слишком горячим, Лиза посчитала, что теорема их многолетних отношений в доказательствах не нуждается, и, оторвавшись от лежебоки, заставила его подняться.

— Я домой хочу, Космик, и мы уже минуты на три были бы ближе к цели, если бы не твои лапищи. Что, так соскучился? Ревную, люблю?

— А ты чё думала? По самые гланды! С утра один совсем, с твоим котом сволочным, днём Пчёла, мать его, заскучать не даёт! Тащил меня сегодня на другой конец Москвы, с человеком интересным потолковать, а на деле — опять кого-то подтянуть в пехоту хочёт, мало ему всё… Думал, что к тебе опоздаю, — Космос успокаивается, ощущая так близко аромат лёгких польских духов, и не спешит перебивать его, закуривая в замкнутом пространстве, — но это ещё полбеды! Ты подумаешь, что я обкурился в конец, но нет, тут завязка есть, хуже некуда… Для меня так точно, но я обещал.

— Колись, Космодром! А то так не уедем. Или пешком домой пойду, через всю Москву.

— Домой мы щас точно не полетим, ты прости, в спящую красавицу проиграешь потом. И я тебе завтра учагу прогулять разрешаю… Железно!

— Да ладно? А я и не надеялась, Космос, — Лиза пригладила темные волосы парня ласковой ладонью, и поцеловала его в щеку. Девичий нос, прислонившись к гладкой коже, чувствует любимый запах импортного табака и одеколона. Павловой не хватало этого целый день, но она успокаивала себя, что они не разлучаются надолго, и никто не собирается друг от друга уезжать. Зимы хватило. — Так! Какая учага? Я всё-таки не в ПТУ учусь! Зачётку показать?

— Твою мать, опять начали за здравие, а закончили за высшее образование, нахер-нахер, как хорошо, что меня пронесло, так и остался абитурой, — Кос никогда не уставал спорить с Павловой, и в тайне лелеял надежду, что однажды грызение гранита науки вызовет у неё неизбежный кариес. Но это бы вызвало опасения — значит, его умницу кто-то подменил. Чем бы дитя ни тешилось… — Ладно, сейчас Белого подхватим от тёти Тани, или сам придёт, тут рукой подать. Поддержать его штанины пойдем. На общественных началах…

— Курс молодого бойца проводишь? — что на этот раз придумал Сашка Лизе неведомо, но все разговоры Белого о расширении и самостоятельности их небольшого движения вводили её в тоску. Пчёлкин и Фил старательно внимали другу, Космос подкидывал новые идеи и способы ведения кампании. Лиза, на чьей кухне чаще всего происходили данные собрания, старалась не припоминать, что истории с Люберецкими и вечными гонками от ментов, стояли у неё поперёк горла.

— Не поверишь!

— Говори уже.

— На скрипочки, твою дивизию, в консерваторию. Говорил, нереально, чтобы я тебя туда по доброй воле отвёл, — но к ценителям музыкального искусства Космос относил себя хотя бы потому, что в его доме стоял тяжеленный «Красный Октябрь», и Лиза не давала инструменту спокойно дожить свой век. — Я бы и сам себе не поверил, ну тут брату надо компанию составить, один раз… Кого ты там любишь? Бахи, Чайковские… На этих покойников Белый нас и зовёт!

— А иронизировал так, будто Сашка меня с собой на дело позвал, у тёток с рынка баулы дербанить. Наконец-то, а то тебя вилами на концерт не загонишь!

— Олька его там будет пиликать, думаешь, Санёк на трезвую башню позвал бы нас? Звонил вроде не бухой, значит, осознанно.

— Да по пьяни вы бы и сами сообразили скрипки с оркестром, — Лизе не привыкать слушать нетрезвую «Девочку синеглазую» по гитару на четыре завывания, — но боюсь, что такого размаха консерватория не выдержит. И перед Олей неудобно выйдет, мне-то пофигу, а ей в осадок…

— Я рад, что ты во мне не сомневаешься, Лизк…

— Спорим, что вас потянет смолить после первого взмаха смычка? Выбирай, что на кон ставишь!

— Я зарёкся вестись на твои приколы после того, как ты провела меня вместе, между прочим, со своими любимыми дружками и братцем, — Кос не уставал напоминать, как был шокирован внезапным приездом Лизы из Ленинграда. С того самого времени они больше не расставались и почти не ссорились, но Космос постоянно грозился, что Пчёлкину достанется на орехи за молчание.

— Не провела, а сделала сюрприз! — довольная Лиза кокетливо постучала пальчиками по бардачку, выуживая оттуда солнцезащитные очки Холмогорова. — Было ваше — стало наше! Мне эти фары больше идут!

— Ага, не сюрприз, а просто ангел в сахарном сиропе, чуть кондрашка не хватила от фактора неожиданности. Земля, прощай! Следить пришлось, чтобы случайно не утащили, гады ползучие!

— Прости, что тебе такая досталась! Никуда не денешься, руки связаны, да? Причем у меня, вечной заразы! Это ты мне говорил, котяра? — поток космической речи был вовремя остановлен поцелуем, сладко накрывающим пухлые мужские губы, и Космос готов забыть про Сашку, обещание и два часа сидения на пыльных стульях концертного зала, пока хрупкие руки обнимают его и не желают отпускать. — Наказание на твою голову…

— Мне в кайф такое наказание, по всем статьям, — ощущение того, что чувство, накрывшее с головой и давно ставшее его частью, останется с ним навсегда, не покидало Холмогорова. А Лиза была уверена — её любят абсолютно, и тем же отвечает и она, не зная границ своему полету. — Только где этот белый человек, чтобы его за ногу! Вот почему его ещё здесь нет, отсюда ж до его коробки, как в сортир сгонять!

— Фиг с ним, иди сюда, — Лиза решила не терять времени зря, продолжая игриво касаться пальчиками гладких щёк Холмогорова, не спеша его целовать, — инопланетянин мой…

Стук в лобовое стекло послужил предупреждающим знаком о том, что Сашка о договорённостях не забывал, и тем более слышал, что Космос Юрьевич только что припоминал его имя.

— Барабашка? — Лиза стремительно обернулась на звук, и, увидев до боли знакомую и потешную физиономию Белова, неведомо с какой клумбы стащившего букетик свежих астр, засмеялась, представив, что их с Космосом снова застали с поличным. — Ой, нашлась пропажа…

— У деда в штанах, — не скрыто ёрничал Космос. — Белый, ё-мое, ты так и будешь столбом притворяться? Ты бы нахрен уже определился, тебе шпионить за нами или окультурить везти?

— А у вас тут фильм офигенный, в цвете, да ещё немного и плюс шестнадцать бы пошло, ёлки-палки! Правда, до «Маленькой Веры» не дотягиваете, я там и не такое видел, — Белов расположился на заднем кресле, не забывая подмигнуть Лизе, взгляд которой поймал в зеркало заднего вида. — Лизок, прости, я не тебе насолить, а этому чудищу! Язык же у длинного совсем без костей, пора с этим что-то порешать.

— Не ври, Сань, не надо, знаю я про твои любимые фильмы, — отмахнулась Лиза, припоминая друзьям давний случай. — А кто на «Эммануэль» в видеосалон с Пчёлой гонял, Пушкин? И потом всё в подробностях обсуждал? Рисуночки между тетрадок прятал? Моих тетрадок! По истории СССР!

— Космос Юрьевич, собственной персоной! Это не я ж тебя тогда караулил, как часовой, — Сашка решился подлить масла в огонь, спихивая вину на Космоса. — Хотя из него художник, как из меня балерина, нафиг! Космос Холмогоров, рисование — три!

— Белый, ты ж, блять, без предъявы закладываешь меня перед моей же совестью! Я охереваю! Вот и делай людям добро, знал бы — Лизку домой потащил! Сам бы лямку там тянул у себя на концертах! Беспредельщик хренов…

— Угу, сейчас бы дома уже были, бамбук покуривали, — Лиза по-детски скорчила Белову рожицу, на что получила зеркальный ответ, — и кота кормили… Спасли бы чёрную морду от голодной смерти!

— Вот пиздят же, как дышат, голубки! Коту бы хрен знает что в миску кинули, а сами опять забаррикадировались от всех! — нет, Саша не завидует и не иронизирует, хотя… Именно подобной дурки в отношениях с противоположным полом ему сейчас и не хватает.

— Сань, так в этом и смысл, или я чё, совсем плохой? — показанная Лизой правая ладонь с тоненьким ободком золота на безымянном пальце служила дополнительным аргументом в споре. — Все по расписанию!

— Твою мать, малину людям сорвал, Космосила злющий теперь будет ходить, — покаянно процедил Белов, закрывая лицо приятно пахнущими астрами. — В прямом и переносном! Каюсь-каюсь, едрид, не рассчитал…

— Охуеть! Что ты, что Пчёла! Нигде от вас спокойствия нам с Лизкой нет, ни в жизнь, — «Линкольн» быстро разрезал пространство, перестраиваясь из ряда в ряд, а Лиза, оценивая скромный букет, отняла его из рук Белого, любуясь разноцветными лепестками.

— Поддерживаю, — Павлова вернула цветы другу, миролюбиво улыбнувшись. — Сам выращивал?

— Лизок, а то! Каждое утро удобрял, без нитратов!

— Ага, конечно, расскажи, у каких азеров веник отжал? — Космос не унимался, подшучивая над любовными порывами друга. — Или ты по старинке, памятник какому-то корешу композиторскому обобрал?

— Бля буду, сам выращивал! — не хотелось Белову говорить, что эти цветочки — бывшая клумба во дворе его дома, но слишком астры были хороши, чтобы попасть в руки к кому-то, а не к Ольге. — Чаем с балкона каждое утро брызгал. Лиз, это у тебя считается, не?

— Брейк, ребят, я вас наслушалась, — Лиза удобно расположилась в кресле, наконец-то понимая, что за полгода отвыкла от долгого сидения за учебниками, и теперь могла уснуть в любой момент и в любой позе, — а вам ещё два часа под живую музыку не засыпать, мальчики.

— Еханный бабай! Я думал, что ты поддержишь, Лизавета! И вообще, на скрипке черти в аду играют, я это Ольке уже говорил, может, ты прислушаешься?

— Вас никакие черти не переиграют, Александр Николаевич! Один час, другой час, а какая разница, если в хорошей компании?

— В компании пенсионеров, ценителей и нестриженных пидоров! Ты б видел, Кос, этих напомаженных! Пиздец ходячий…

— Омерзительно, — Лиза подавила в себе смех, ощущая, что ещё чуть-чуть, и «Линкольн» развернется обратно. — Космос, а кто говорил, что по мне консерватория плакала?

— Не напоминай, милая моя, — Космос с удовольствием перепутал бы ручник и женскую коленку, или бы вообще оказался в другом месте. Вдвоем с Лизой, которая расслабленно расправила плечи, и с мягкой улыбкой смотрит на него, прикрывая внимательный взгляд темными ресницами, — солнышко лесное…

— Где в каких кра-а-а-я-х встре-е-е-ти-и-мся с тобою…

Под мелодичное завывание голоса Сашки, Лизе на короткий миг вернулась в детство. Туда, где папа учит её играть на гитаре, и каждый раз, когда Лизка правильно берет аккорд, добродушно треплет подростка за тугие косички, а мама с упоением слушает песню Визбора, со скрипом доносившуюся из «Каравеллы». Будущая жизнь казалась призрачной и далекой. Лизе снова одиннадцать лет.

Погрузившись в ценные воспоминания, она не заметила, как уткнула голову в согнутый локоть, проваливаясь в долгожданный сон, и ощутила изменение обстановки только, когда Космос осторожно расправил кисти её рук. Кос аккуратно заправил мешающие пряди за уши девушки, и пушистые, рыжеватые на солнце волосы, приняли почти божеский вид. Лиза благодарно кивнула, а после стала озираться по сторонам; они приехали. Сашка уже выскочил из машины, и бодро проследовал в концертный зал.

— Кое-кто говорил мне, что мой привал на перекур будет первым! — вместо того, чтобы спорить с инопланетным созданием, свалившимся на голову ещё в далеком восемьдесят третьем году, Лиза обнимает парня, проводя холодной рукой по согнутой спине, и не спешит рассказывать, кого опять вспоминала. Но у Лизы есть Космос, и она не хочет думать о тревогах, охватывающих существо так внезапно и непрошено. — Ну… чего ты, неугомонная? Пойдем меня просвещать?

— Давай, солнце, торопись, — Лиза на сто процентов уверена, что, Космос, скорее, весь вечер будет изучать узор на её новом сарафане, чем звуки музыки, разносившиеся по концертному залу, но всё же они идут вслед за Беловым, — тем более надежды я не теряю… что все полезно.

— К напомаженным на скрипочке лабать не пойду! Ни слуха, ни голоса!

— Скажи ещё, что медведь в детстве на ухо наступил.

— Нет, пчела одна знакомая тебе укусила.

— Да не отдам я тебя ни в какие консерватории!

— Мне зрелищ всяких и без этого по жизни позарез.

— Страна же такого не выдержит!

— Ладно, пошли искать нашего интеллигента, поржём хоть…

Саша, переминаясь с ноги на ногу, дожидался зазнобу у большой лестницы, сминая в ладони краешек газеты, в которую завернул неброские астры. Парень, мысли которого денно и нощно занимали схемы, достойные главных воротил подпольного мира столицы, выглядел всклокоченным, как юный птенец, выпавший из гнезда.

Прежде Лизе приходилось видеть такого зелёного и беззащитного Сашку в далёком восемьдесят шестом году под сенью школьного вяза. Тогда Белов впервые серьезно влюбился. В девушку классической красоты и высоких моральных качеств. Чем обернулась короткая история любви друга детства, Лиза не могла вспоминать без содрогания. Как и горящие глаза Ленки, темной ночью восемьдесят восьмого, кричащие о ненависти.

— Как вспомню, к чертовой матери… — Космос и Лиза наблюдали за Сашей и Ольгой из-за угла, не спеша нарушить их уединение. А заодно и своё. — Что она пиликала как дятел, когда я на твои восемнадцать от похмелья подыхал, то всё, отпаивай боржоми.

— Да тебя от любой музыки тогда воротило.

— Я вообще против пыток!

— Гуманист нашёлся.

— Ты чего там на своем долбанном юридаке делаешь? Ворон считаешь? — Космос пытался воззвать к совести своей неугомонной бестии, используя однажды услышанный в программе «Время» аргумент. — А СССР конвенцию против пыток, меж прочим, подписал!

— И там ни слова про бухих драконов, огнедышащий ты мой!

— Таковы реалии. Ты учись, запоминай, адвокатом будешь!

— Почему не прокурором?

— Чтобы меня зашерстили, нахер?

— Типун тебе! Блин, пока языками мололи, все разбежались, где этот зал?

— Найдем! Без нас не начнут.

Лиза не могла сказать, что происходящее на сцене не давало вспомнить, что по левую сторону от неё восседают два ценителя, с завидным упорством и громким шепотом обсуждающие насущные дела, решать которые забились уже завтрашним утром. С одинаковым безразличием Павлова понимала и принимала прелесть «Времен года», разыгрываемых на скрипочке усердным высоколобым студентом, и проблемы новой подконтрольной автомойки, успевшей проесть у Космоса невидимую плешь.

О темной стороне занятий самых близких её кругу людей, заставляющей нередко выводить на стрелки помятые «девятки» и битых жизнью бойцов, Лизе приходилось догадываться самой, по обрывочным отголоскам, разносящимся из кухни почти каждый вечер.

Холмогоров боялся, что его девушка начнет разбираться в этих перепутах не хуже его самого, и поэтому оставлял для неё малую часть, увенчанную успехом, который стал сопровождать «Бригаду», действующую так, как и когда-то загадывал Кос, на четыре головы. О том, что Белый забрал бразды правления в свои руки, всегда оставляя за собой последнее слово, Кос предпочитал умалчивать, но продолжал иметь на всё своё мнение…

Скрипачке Суриковой ещё предстояло осознание открываемой дороги, на перекрестке которой она и встретила Сашу Белова. Встретила в самый тревожный момент его жизни, когда судьба не оставляла шанса подумать, чтобы вернуться к прежним идеалам. Сашка не станет изучать вулканы, как когда-то обещался при знакомстве с Ольгой, и он не будет соскакивать, точно зная, что перекрыться нет шанса.

Белов заискрился, как пожар, и не собирался останавливаться на ступени, достигнутой в провинциальном Среднеуральске. Но Оле неведомы масштабы, в которых действовал симпатичный ей Саша, и она продолжает витать в облаках, улетая за звуками скрипки. Она внимательна к своему инструменту, у неё ловкие музыкальные пальцы и вся она поглощена своей игрой, пусть и бросает украдкой взгляд в зал, на восхищенного Александра.

Ольга влюбилась в него вопреки сложившимся обстоятельствам и ориентировкам, украшавшим каждый забор Москвы и Московской области осенью прошлого года. Именно ради неё Саша рискнул и пренебрег предостережениями Космоса: высиживал битые часы на концерте, дожидаясь услышать капризные звуки скрипки Суриковой. Побежал на кишащий ментами рынок, чтобы починить сломанную туфлю Ольги.

Дожидаясь электрички до Дубны, Оля увидела злосчастный фоторобот, а последующие спасительные бега Белова разлучили их на целых полгода. Но всё же Ольга поверит доводам Пчёлы, нашедшего её под Новый год, и с искренним облегчением наберёт незнакомый иногородний номер. Насыщенные глаза скрипачки светились от подъёма, который возносил её до небес, и Лиза могла предвидеть, что чувствует миловидная поселковая мечтательница.

Однажды Елизавета и Ольга почти наверняка не сойдутся во мнении, правильной жизнью ли живут их спутники. Две сироты, потерявшие родителей при трагических обстоятельствах, не одинаковы в своём положении. Но до этого ещё далеко….

Хотя бы потому что выпускнице консерватории Суриковой наперебой кричат «Браво», хваля её совершенную игру на скрипке, а Космос Холмогоров, не отрывающий руки от изящной талии студентки юридического института Павловой, действительно разглядывает узор её яркого цветастого одеяния. И Лиза интересна ему куда более чем вся консерватория, Москва и чувства Саши и Ольги вместе взятые.

Пачка «Самца» расходовалась предательски быстро. Хотел — курил, не хотел — все равно курил. Кажется, что это и есть девиз Пчёлы, который протирает старые джинсы, выстаивая лишние минуты у дома на улице Патриарших. К таким подъездам, у которого стоит он, нередко подъезжают служебные «Чайки» и «Волги», перевозящие лиц высокопоставленного ранга, а Пчёла, с его-то свиным рылом не слишком подходит в этот калашный ряд.

Он не сын профессора астрофизики, и даже не внук председателя исполкома Здорового «Линкольна», разукрашенного заморским художником, у него нет. Родители его — простые рабочие завода, живущие от получки к получке, в совокупности рублей на триста в месяц. От них он и научился так четко считать деньги. Со временем, особенно когда из Среднеуральска вернулся Саня, финансовые умения Пчёлы только служили на руку.

Зоны влияния расширились, как и возрастал авторитет, приобретенный после присоединения к движению Белого, но Витя по-прежнему не мог рассчитывать на то, что серый дом на Патриарших ему улыбнется. Хотя бы улыбкой загадочного сфинкса.

Не то, чтобы Пчёла переживал, что его не поймут или скажут, чтобы со своей рыжей мордой он валил куда угодно. Но где-то в области грудной клетки что-то обречённо покалывало, и, наверное, тому виной не пиво, не сигареты и не чрезмерная увлеченность формами Натахи Запольской, простой девахой с нашего двора, которая не требовала от него постоянных заморочек. Просто отличная «пятерка», круче рыжей с буферами, одной из хорошо знакомых Пчёле пловчих.

Он не звонил Софке неделю. На укоризненно склоненную голову сестры, смотрящую в его сторону, Витя уверял, что все идёт по плану, и продолжай, Лизка, смотреть на мир сквозь призму Космоса. А Пчёлкин решит, что делать дальше, когда чувства, неведомо возникшие под зелёным взором симпатичной брюнетки, заставили его приобрести привязанность на свою голову. Вите не все равно, что друг Пума приносит Софе кассеты с писклявыми песнопениями Сандры, которые слышны из каждого утюга.

И тем более Пчёла недовольным боровом перестает разговаривать с Софой, едва речь заходит о дружке Милославском. Неделю назад, к примеру, пособачились именно по данному ходячему поводу. Потому что женишок Ник внезапно подкатил к институту, чтобы похвастаться новой тачкой. Конечно, Софа любезно согласилась прокатиться с ветерком до дома, где её уже выжидали. В отличие от Ника своей машиной, несмотря на обильные нетрудовые доходы, Пчёла ещё не обзавелся, и поэтому добирался до Софы на метро. А тут — здрасте!

— Какого, блять, хрена лысого этот твой ухажёр тут делал? Он не охуел, таскаясь за тобой, как пудель? А ты? Летишь без тормоза? Дура, что ли, совсем?

— Ты псих, Пчёлкин! На всю рыжую свою башню! Ты сам прекрасно в курсе, что Ник — друг детства! А сам напутал, во сколько я заканчиваю, ещё рычишь, как кот после кастрации! Загрёб, лучше бы не мозги так не капал, а в других местах пыжился. Это ясно?

— Если я говорил, что не быкую против твоего общения с этим урюком, это, ебать, не значит, что можно жопой вилять и по чужим тачкам слоняться!

— Ты завали, пока я перечислять не начала! Я же ведь не остановлюсь при случае.

— Валяй, раз такие пироги!

— А сам куда позавчера шлялся? Какой притон с пивом и сигаретами облизал?

— Ну ты дурой не будь, не надо! Там, где был, там меня нет! И я же не позорный, чтобы по каким-нибудь квартиркам, ну…

— Отмазался! — Софа усмехнулась одними глазами, не меняя форму губ — упрямо поджатых. — Совсем за идиотку держишь!

— Припёрся, блин, стою перед тобой, как отличник.

— За это я должна расцеловать твои лапы, да, Пчёл?

— Хотя бы в грош меня ставить, умница!

— Если не ставлю… Вперёд и с песней, в трусах и в каске! Тащи жопу к тем, кто тебя ждёт! Только без меня!

— Ну и пойду! И не буду выслушивать блядские приветы твоей ушибленной мамочки!

— А мне самой это по самые гланды торчит! С меня довольно!

Может, не в Милославском дело? Ну, подумаешь, что подвез, чтобы под дождик не попала. Стоит взглянуть правде-матке в глаза: Пчёла просто боится, что однажды сокровенное чувство любви к Софке возьмёт окончательный верх над рациональным разумом. Будет каждый день, стоя у её дверей, караулить с вениками, смотря на студентку, как дворняга на привязи. И знать, что такой, хм… козёл не ко двору. Потому что истории про Ромео и Джульетту утратили свою актуальность.

И не тянули Витя с Софой на веронских влюбленных. Даже на советских с натяжкой.

Голикова увидела Пчёлкина метров за пятнадцать до двери подъезда. Узнает из тысячи, как бы не подводило зрение. Дамская сумка из крокодиловой кожи, отягощенная талмудом по гражданскому праву, неприятно оттягивает правое плечо, но Софа решается идти быстро, не заговаривая.

— Софк! Соф, Голикова! Ну, с кем я разговариваю-то, чума? — Пчёлкин не знал, как казаться умнее, и поэтому просто подбежал к девушке, не давая ей прохода. — Прямо прохода не дам, а там дальше стена, все равно не пролезешь.

— Я обычно не заговариваю с говнюками, — Софа сбавила шаг, попутно роясь в сумке, пытаясь найти ключи от квартиры, — чего и Вам желаю.

— Слушай, Соф! Мне ли тебе рассказать, что с обиженными делают? — на них смотрела вся округа, любопытно и удивлённо, но Пчёле фиолетово, что о нём подумают. — А мне как-то на тебе воду возить не в кайф, я чё, дурак?

— Правильно, зачем мне вообще что-то рассказывать? — неделя без Пчёлкина — как кость в горле для Софки. Она успела закрутить свои мысли в неведомые жгуты, теряясь в догадках, с кем её Витя может проводить время, но пыталась не терять лица. — Пришел, по головке погладил и свалил в закат! Этого захотел? Обломись!

— Соф, ну, мой злющий человек, — Пчёлкин окончательно перекрыл дорогу домой, крепко сжимая фигурку брюнетки, облаченную в джинсовый сарафан, и прислоняясь лбом к её лбу, принялся заговаривать этот фонтан предъяв на его голову, — может, хорош уже? Проорались и живём? Врать не буду, без наших баранов не обойдёмся, но вместе ж.

— Кто-то не дал? Неделю трубки не брал, не говорил, а тут решил навестить?

— Ну вот сейчас ты уже выебываешься, хватит, блин, это не смешно! — досадливо сказал Витя, продолжая сильно прижимать к себе девичье тело, знакомую дрожь которого он ни с чем не спутает. — Здравствуй, Витя Пчёлкин, и пошел ты нахер, да?

— Отвянь! — Софка попыталась расцепить объятие, державшее сильным захватом. Пухловатые щеки девушки наливались густым румянцем. Она не хочет, чтобы весь номенклатурный дом оказался в курсе её личной жизни, но пронзительные бледно-голубые зрачки Пчёлы имеют над ней невиданную власть. И её зелёное марево не справляется с этим мороком. — Пусти, идиотина, с тобой разговор короткий!

— Все, я согласен признать, что в прошлую пятницу был не прав. Я просто этого фраера нахер послал в последний раз, и вообще популярно ему объяснил, где рак в жопу клюнет, если он и дальше будет делать вид, что я чурка с окраины.

— Витя, никто не делает вид, что тебе со мной не место, а ты просто сам нагнетатель, сам все решил, меня не спросил, ходишь, дуешь губы. Осеннее обострение, да?

— Разве мне не видно, что твои предки на меня смотрят, как на осла циркового? То приличные люди в спортивках не гоняют, то, блять, постригись, пацан.

— Какая, блин, разница, полосатое ты недоразумение?

— Недоразумение? Ну, давай, обзывай меня, как Кос с Лизкой! У них вообще Клондайк этих унижений…

— Так тебе и надо, Пчёлкин, — Софа, смотрящая на светловолосого снизу вверх, заметно потеплела взглядом. Она присела на лавочку, безнадежно пытаясь удержать Пчёлу на расстояние вытянутой руки. — Заслужил, значит!

— Как псина, давай, косточку ещё кинь… — Витя смахивает с головы кепку резким жестом, растрепав и без того кудлатые кудри, поняв, что снова отвёл тему в неведомые дебри. Однако Софа ничего ему не припоминает, и не спрашивает, с кем он утешался. Чужими духами от него не разило, и при взгляде на зеленоглазую чуму — он тот же влюбленный Пчёлкин, которого не каждый видел. Но отчего же так мерзко?

— Это все, что ты сказать хотел? Ради этого приехал?

— Приехал сказать, что хватит бегать от меня, и я… — Пчёла вороватым жестом порылся в кармане, находя там пачку «Самца» с единственной сигаретой, — и я пришёл к тебе. Сама все знаешь…

— Знаю, Вить, знаю! Только дымить перестань, вокруг детей полно.

— Так, может, тогда, со мной пойдешь? Какую дорогу выберешь, а, любимая?

— Ту, где ты явно слетишь с катушек, а ты слетишь, обещаю.

— А разве тебе нормальный нужен? Признайся!

— В том то и дело, что одна дурная пчела в жизни покоя не даст!

— Великий и ужасный…

— Пчёл, это не новый эпитет…

— Зафига новое? На черта, и к какому херу, я тебе теперь по-русски объясню…

— Знаешь, Пчёлкин, не объясняй! Просто пойдем отсюда. На это я согласна.

— Нас в гости пригласили, Соф, — запоздало вспоминает Пчёлкин, беря девушку за руку, и уводя прочь из её престижного логова. — Фил, между прочим, с Томкой. Друзьям отказывать неудобно, посмотрим, как люди женатые живут.

— Да я больше чем уверена, что все у них в порядке! Валерка просто с одной левой отобьёт любую заразу.

— А ещё он каскадерить станет скоро, это так, секрет фирмы, не сболтни Лизке! А то вы коллективно секреты храните, красотки!

— Не берешь в расчет, что ей давно обо всем сболтнул Космос! Я всё-таки с твоей сестрой каждый день вижусь.

— Ладно, пошли, опаздываем! Минут двадцать осталось.

— Ты бы ещё больше злил меня, заночевали бы у подъезда…

— С тобой — хоть где! Ты чуешь, на что способен?

— У меня просто не остаётся шансов!

Софа может отпустить напряжение целой недели, только тогда, когда они вдвоем загружаются на заднее сидение поддержанной «шестерки», несущей их к друзьям обходными дорогами. Она устало кладёт темноволосую голову на жилистое плечо Пчёлы, слабо сжимая его правую ладонь, и бесцельно смотрит на курносый профиль любителя пощекотать её нервы. Голикова не старалась задаться вопросом, куда поведет их рок событий, сотворивший из них два берега у одной реки, но совершенно отчётливо гнала от себя мысль предателя, заставляющую трезвеющий разум делать свои выводы.

В голове настойчиво крутилась строчка, услышанная утром из побитого временем кассетного плеера:

— Такое короткое лето…

И действительно… Сентябрь не мог позабыть, что он осенний месяц…