Небо в алмазах (СИ)

91-й. Падение титанов

Комментарий к 91-й. Падение титанов

Дико извиняюсь перед теми счастливцами, которым говорила, что относительно быстрой проды не будет. Но почему бы и да:)

Москва, сентябрь 1991-го

Неприятности никогда не наступают неожиданно. Эту простую истину Константин Евгеньевич Голиков не отрицал, непрозрачно намекая единственной дочери о необходимой осмотрительности. Времена пошли темные, нелегкие, но ведь всё можно просчитать, найти лазейки и выход на нужных людей. И тогда не останешься у разбитого корыта с подбитыми крыльями, а в старости внукам будет совестно рассказать, что везде выходил из воды сухим.

Так считал Голиков, а Софа согласно кивала тёмной головой, делая вид, что часто размышляет над словами отца. Анализирует, как самая старательная ученица, а не мятежница, вздумавшая накарябать заявление на отчисление. Записку сумасшедшего приняли без лишних вопросов, даже не уговаривая дочь партийного функционера закрыть несчастную летнюю сессию до победного. То ли после известных августовских событий все показывают истинные лица к уходящей номенклатуре, то ли незадачливая троечница до жути надоела декану.

Баста! Персональная война Софы с учёбой завершена навсегда, а советоваться с родителями в этом вопросе не имело смысла. Отец бы отговаривал, предлагая перевод на другую специальность, но шило на мыло не меняют. Мать бы неизбежно корила, жалея об упущенных перспективах, но плясать под её дудку Софка не намеревалась. Марина Владленовна возлагала на дочь напрасные надежды, а оправдывать её скользкие амбиции никто не собирался. Без дела Софа точно не останется, и главное — у неё есть шанс на свободный воздух! В конце концов, искусство фотографии всегда занимало незадачливую студентку куда больше, чем дремота под сказ лектора о статистике преступности по отдельным составам. Впрочем, и на других парах Лиза неизменно толкала Голикову в бок, чтобы подруга не засыпала. Не всем идёт на пользу высшее образование. Павловой, может, и шло, потому что все сознательные школьные годы стремилась поступить в юридический институт, но Софа тянула эту лямку без энтузиазма, перекатившись с бодрых четверок на дохлые тройки. Нет, не стыдно. Не все рождаются Ломоносовыми.

Что будет дальше? Загадывать Софка не любила, но мысленно отдавала должное годам своего бестолкового обучения. Студенчество подарило ей Витю (пусть сюрпризец изрядно портил нервную систему), познакомило с Лизой, Томой и их вечными спутниками. Софка не могла представить, как сложилась бы её студенческая доля без друзей. Хоть всё менялось день ото дня, и девяносто первый год — отнюдь не безалаберный девяностый… Прожили весну и лето, как несколько лет! Сашка, не без помощи парней, нашёл золотую жилу, ставя общий авторитет в новые рамки. Кто бы мог подумать об этом на свадьбе у Филатовых, на которую скидывались всем миром? А ныне вчерашние пацаны с одного двора нагромоздили на удалые плечи серьезные дела, узнав о которых, узколобый обыватель с окраины, на всякий пожарный, учил бы телефон убойного отдела. От греха…

Но тревоги Софы, вольно или невольно, связывались с Пчёлкиным. Они отличались сокровенностью и ненастной подозрительностью, но Голикова пыталась следовать совету Лизы — не толочь воду в ступе! Не думать о том, что могла случайно заметить, или о том, что намеренно вытянула с пьяного языка рыжего бедствия. Чтобы потом мучиться, рыдать, задыхаясь от собственного бессилия. Мы не выбираем свои привязанности, а терять друг друга, полагаясь только на горячую голову, не хотелось. Софа искала выход из замкнутого круга, и искренне полагала, что найдет его любыми дорогами. Так папа научил…

— Всё? Кончил курс большой науки, сдал экзамен в пастухи?

Ещё с утра Пчёла не думал, что в последний раз караулит у института Софку. Потому что пригожая умница-дочка созрела до первого в жизни весомого решения, до которого сам Витя дошел к годам пятнадцати. На хрен ему эти институты благородных девиц, если ничего, кроме геморроя, они не приносят? Как показала практика, своего он смог достигнуть и без протирания рванины в аудиториях, а Софа свою копейку не профукает, если уж старших Голиковых так волнуют вопросы ударного труда и занятости. Хочет на кнопочку щелкать, чтобы фотки красивые получались? В добрый путь, без помощи не оставят! Новый мир строился так, что прежние порядки с неимоверной скоростью падали вниз…

Только вот Вите и самому не по себе шагать по лестнице на пятый этаж, чтобы встретиться лицом к лицу с нелицеприятной мамашей Софы. Свежи воспоминания о том, что сын простых работяг ко двору не пришёлся, но с некоторых пор, замечая, что спутник дочери приобрел совсем иной вид, чем тот, что был раньше, Марина Владленовна сбавила обороты адской свистопляски. К добру ли? Ведь услышит, что Софочка помахала ладошкой диплому, и спустит на бедного Витю Пчелкина стаю гончих псов! Но молодой мужчина видит, что Софа с трудом приводит мысли в порядок для того, чтобы обрадовать родителей новостью дня. Перед смертью не надышишься, как говорят в народе…

— То, что кирдык мне близок сегодня, я пятой точкой чувствую…

— Херец, Генераловна, приплыли! Думаешь, что бате твоему не донесли?

— А кто сомневается, голова садовая? Поэтому выпросила тебя увязаться со мной для поддержания штанов, — с Пчёлой не так страшно сдаваться, хоть и отвлекла человека от созерцания новенькой золоченой таблички возле его персонального кабинета в «Курс-Инвесте» и прочих вещей гражданина соучредителя, — и папка там о чем-то хотел с тобой потолковать. Прояви уважение!

— Разве мы с ним в прошлый раз мало кочегарили за твое здоровье?

— В том, что вы сошлись с ним, как в море корабли, мне давно известно! Но, правда, Вить, пошли…

— Как будто в первый раз пиздюлей по жопе ловишь…

— Зачем ты нужен тогда, если даже задницу прикрыть не можешь?

— Действительно!

— Защищать свою даму в день пятницы тринадцатого, Витюша!

— Интересно девки пляшут… — Пчёлкин нарочно чешет свой светлый затылок, изображая свой лживый склероз, — и когда это я такое обещал, Соф?

— Трепло тараканье!

— Не ругайся, почти пришли…

— Дерзаем!

Софа старается без лишнего шума провернуть ключ в железной двери. Она не была дома целых два дня, и причина тому стояла у неё за спиной. Легко догадаться, что мама этим фактом недовольна, несмотря на то, что Софа уже взрослая девочка, с которой трудно договориться, если воздействовать на неё исключительно карательными методами. Но на пороге просторной квартиры Витю и Софу никто не встречает. Из кабинета отца доносились отголоски телефонного разговора, а из комнаты матери во всю мощь распевался лиричный Ободзинский на пластинках. Ничего хорошего…

— Твою дивизию, — Витя тихо ругнулся, понимая, что музыка в данном случае совсем не внушает ему доверия, — что-то случилось, как по заказу…

— Не преувеличивай, Пчёл, — верным решением было прошмыгнуть в обитель хозяина квартиры, — и не стой столбом, разувайся!

— Чё, сразу идем на поклон?

— Без самодеятельности…

Молодые люди без стука вошли в кабинет Константина Евгеньевича, не закрывая за собой тяжелые белые двери. Мужчина восседал в рабочем кресле, зажимая в ладони трубку телефонного аппарата, и выражение его мужественного лица не веяло счастливым завтра. Не то, чтобы Софа не догадывалась, что после заключения под стражу гэкачепистов и приостановки деятельности партии, у отца есть весомые основания полагать, как близок его уход с должности. Но Голиков убеждал домашних в том, что не теряет нити управления ситуацией. И поэтому, отлученный от службы на Старой площади, он с утроенной силой работал дома. Караулил неудачу, но сам не подавал виду. До определенного момента…

Витя без удивления посмотрел на Софу, кивком головы повелев ей присесть на диванчик, что девушка и сделала. Он встал за её спиной, медленно прохаживаясь от дивана до искусственного камина, помышляя о том, что разговор у Константина Евгеньевича идёт самый что ни на есть конкретный. Без права выбора и с чёткими инструкциями. Чиновник почти не обратил внимания на своих домашних посетителей. Да и вряд-ли бы он менялся в лице со скоростью света, если бы дело крылось только в том, что Софа не хочет быть юристом. Это, будь оно неладно, держалось в огромной тайне лишь от матери Софы. Ларчик скоро откроется, но они как-нибудь переживут праведный гнев…

— Не делай из меня идиота, Анатолий Кузьмич! Хочешь, чтобы отблагодарил, что квартиру со всеми удобствами оставляете? Неотложное дело, значит! Дача кому приглянулась, место хорошее, воздух целебный? Вот же… Ай, Кузьмич, не говори напрасно! Они заявление моё получили, дела все знают, и что теперь до меня? Ах, на почетную пенсию мне ещё рано? Академия общественных наук? В ссылку, стало быть? Не дурак…

Софа понимает, что за два дня, проведенных в съемной квартире Пчёлкина на улице Герцена, она явно упустила из виду ключевые события. Третьего не дано. Константину Евгеньевичу без надобности разъяснять дочери, куда подул осенний ветер. Он выслушивал в телефоне мерзкий голос какого-то служаки, резко отвечая ему, не стараясь показаться воспитанным человеком, и приходилось лишь гадать, что творилось на душе титана. Ведь папа всегда был нерушимой стеной. Не казался…

— Понял, к чему клоните! Так теперь кадровые вопросы решаете, не разбираетесь, подряд метете… — безрадостно произнёс Голиков, и в следующий момент на другом конце провода послышались длинные гудки. — Чёрт с вами, дерьмократы, и с дачами вашими…

Раз гудок, два гудок! Софа пыталась не думать о том, что эти звуки рисуют грань прошлого и настоящего…

— Папк…

— Константин Евгеньевич…

— Пап, почему не позвонил!

— Мы б раньше приехали…

Голоса Вити и Софы сплелись в одну навязчивую мелодию. Голиков, не любивший гнетущую неизвестность, жестом показывает Пчёлкину на свободное место возле Софки, прежде чем начать обстоятельную беседу.

— Знаю, чего пришли, но об этом говорить не будем, все равно дело кончено, — в воздухе снова воцарился запах сигар «Гавана», но радушие дома куда-то затерялось, — а матери молчите! Она с вчерашнего вечера, как я ей обо всем своём поведал, серая, как туча. Из комнаты не выходит, оскорбленная! Грозилась пойти лично к уважаемым товарищам, а я не пустил. Шут знает, как совладать…

— Пап, почему ты меня не вызвал? — Софа лучше других понимает, как не привыкла её мать к разочарованиям жизни, которые бы неизбежно наступили. И приспосабливаться к стесненным обстоятельствам она не умела, предпочитая править балом так, чтобы всегда оставаться на высоте. До какого-то момента Константин Евгеньевич и Софа охотно жили по таким правилам железной хватки, но и они давали слабину…

— Не твоя это головная боль, и нечего тебе за меня отдуваться, — не было таких крепостей, которые не брали большевики, хоть и подвергался этот тезис теперь большим сомнениям. Но Константин Голиков находился в уверенности, что сам должен усмирить свою жену. Пускай и поздно жить, как будто между ними не пробежала черная кошка. И Марине трудно объяснить, что чины и награды в гробу не согреют, — а ты, Софка, сделай нам всем кофе с чем-нибудь! Пожалуйста…

— Я зайду к маме сначала, — Софа ринулась с дивана, но была остановлена Пчёлой, который удержал её за руку, — ты что, Вить?

— Чего-то звон какой-то! Странный, стой… — замечает парень, когда магнитофон в глубине дальней комнате становится тихим, а в воздухе обрывается звук разбившейся вазы, — может, там двери открыть пора, а?

— В самом деле… — изумрудные зрачки Софы с безмолвной просьбой обращаются к отцу, смотря на него умоляюще, — папа! Пап, слышишь, опять!..

— Марина!..

Ничего больше не сказав, Константин Евгеньевич решается подступиться к супруге первым. Он громко стучал в дубовую дверь, попутно призывая Марину Владленовну бросить свою злость, и выйти хотя бы к дочери. Старшая Голикова откликнулась на его призыв, но не так, как ожидал её раздосадованный супруг. Разумеется, она слышала, как разносился по квартире звучный мужнин бас, и теперь была убеждена — кончилась достойная жизнь! Где её все уважали и ценили. Всё из-за попустительства человека, с которым она вынуждена жить, пытаясь скрыть презрение, и который извечно потакает капризам дочери; а старшая Голикова была искренне убеждена — Софа не умела жить по уму, выбирая то, чем не стоит разбрасываться.

Кто бы мог подумать! Этот сибирский мужлан, который бы никогда не построил свою карьеру без её характерного влияния, почти без ропота принял отставку! Хорошо, что хоть квартиру оставили, а дачу же ведь кто-то прибрал к рукам. Присмотрели; выждали, когда Голиков лапки вытянет… Муж и не пытается бороться за свой пост, оправдываясь тем, что за столько лет партийной работы наглотался грязи сверх меры. Стоит ли удивляться, в кого такой бесхребетной получилась Софа, прячущая лицо за широкой спиной оборванца, который переоделся в новенький заграничный костюм с иголочки, и мнит себя королем мира? Глаза бы всего этого не видели! Как же она их ненавидела! Всех…

— Бьюсь, бьюсь, мать вашу! Всю жизнь! Никто меня не слушал, никто! А теперь получайте, папаша с дочкой! Получайте новую жизнь, раз так всё надоело…

— Что ты развела тут, Марина? Будет у тебя всё, будет! Не умер никто, не собирается! При должности останешься, раз за это так бдишь, чего ты при дочери устроила?!

— Мама, всё же хорошо… — Софа робко подает голос, не понимая, как сорок восемь часов, за которые она не видела мать, сотворили с ней такие потрясения. Черные волосы не знали порядка, а карие глаза, томные и жгучие, словно принадлежали не Марине Владленовне. Кто ей важен? Семья или внешнее благополучие? Кажется, что Софка давно ответила на этот вопрос. К своему же ужасу. — Мы пришли, увидеться хотели…

— В самом деле, Марина Владленовна, хорошо, что хоть так дело кончилось… — Пчёла осознает, что одно неловкое слово приведёт за собой порцию новой женской истерики, но он говорит спокойно, взывая к тому, что являлось самым важным для матерей, — а у вас муж с дочерью…

— Что ты, отморозок, рот мне затыкаешь? Двадцать лет — ума нет! Обрядился! Цепи, кольца, кобура из кожи… — чуда не совершилось, и женщина продолжала истерично кричать, — а я знаю, как вы все такие устраиваетесь, знаю! И как загибаетесь потом! Чего, сынок, думаешь, что тебе повезёт? Лопатами грести будешь? Кто же с тобой спорит! Но не всегда музычка твоя босяцкая будет играть, не всегда! Запомни мои слова, не забывай…

— Не ори на парня, дура, уймись! Он к тебе с добром, а к нему с граблями! Нельзя так с людьми, нельзя… — Голиков готов был замахнуться на жену, но не позволил себе позорного выпада, — правду он тебе сказал…

— Мама, — Софка подходит к матери, стихийно беря её за дрожащие руки, — мам, не кричи, прошу тебя, ну не надо! Пойдем умываться! Ты совсем плоха…

— Эх, Софа… — Голикова-старшая не спешит отстранить от себя дочку, как проделывала это с супругом. Жалко нерадивую! Кто, как не Софа, продолжение родной матери и последняя надежда? Глаза незлобивые, детские, как у бедненькой овечки, и не представляет, какая жизнь ждёт с этим мерином, как плакать придётся, когда… — Душу матери не трави!..

Слов для дальнейшего разговора не осталось. Марина Владленовна, погладив хрупкие ладони Софы, будто бы на миг, залюбовавшись, резво скрылась за тяжелыми дверьми в свою обитель, закрываясь на все замки. Софка не успела среагировать, задержав мать, а Константин Евгеньевич, не теряя шанс на порядок, в бесчисленный раз пытался настроить хозяйку дома на мирные берега.

— Марина, Марина! Отвори…

— Ненавижу… — смог услышать Голиков, борясь с желанием осесть прямо по стене, как бесцельная масса, — как же ненавижу!..

— За водой беги и лекарствами, Соф, — Пчёла, не зная, что ещё внушить Софке, чтобы она вышла из оцепенения, в котором оказалась по вине матери, решил послать на кухню, где в аптечке лежали успокоительные пилюли, — не стой здесь…

— Вить! — Голикова не может сообразить, на что ей реагировать, и принять мысль, что мама никогда не осознает, как ошибается, подменяя ориентиры. Кажется, что по её комнате снова летели вещи, книги, рамки с фотографиями, украшения. Софа вздрогнула, услышав, как с треском распадается на осколки дорогое зеркало. — Папа! Да сделайте что-нибудь…

Софа решила подчиниться — редкий случай. Она могла проклинать себя за то, что лишь час назад собиралась высказывать матери, как счастлива, что избавилась от проклятущих образовательных пут, но теперь думала только о том, что дома в действительности творилось нечто ужасное. Никто не мог совладать с этим…

— Не бей ты там всё, Марина, не бей! — Голиков пытался сломать замок, но его руки, давно отвыкшие от хозяйственных мелочей, сотворить такого не могли. Страх внушило то, что звуки оброненных предметов сменились одним, тяжеловесным и глухим. Будто бы борьба стихла. — Витька, подсоби…

— Ломать надо, не откроет, — Пчёла, не спрашивая разрешений, навалился на дубовую поверхность первым, — сильнее, с маху!

— Давай…

Картина, открывшаяся взору двух крепких мужчин, карала своей неприглядной правдивостью. Когда Софа прибежит с кухни, то она, как и следовало ожидать, забьётся в обессиленном крике. Но кому это могло помочь?..

Лиза несколько раз пыталась дозвониться до Софы, которая обещала заехать к ней вечером. Как сказала сама — отпраздновать долгожданное отчисление, но домашний телефон Голиковых молчал. Агрегат Пчёлы тоже упорно игнорировал шансы добраться до любимого братца, но звонок Беловой вывел юную жену Космоса из режима ожидания, заставив висеть на проводе добрых полчаса. Сначала Ольгу интересовало то, в какую дыру провалился её распрекрасный муженёк, а потом разговор пошёл дежурный и чисто женский. Но когда стрелки часов приближались к девяти, и скрипачка снова завела привычную шарманку. Поведение Белова категорически не устраивало натуру скорпиона…

— Оль, если я до сих пор одна дома, то и тебе такой участи не миновать!

— Тебя, Холмогорова, одну оставлять нельзя! Томка правильно сказала…

— Поэтому Кос звонил, чтобы передать, что задержится, а заодно предупредил всех соседей с утра, куда везти, если пора…

— Какое «пора» ему? Начало же ноября поставили?

— Природа и гены Космоса Юрьевича непредсказуемы!

— Ой, Лизк! Кажется, что у меня в двери какая-то барабашка в замке шуршит.

— Иди, проверяй…

Такая же ситуация случилась и в доме Холмогоровых. Перебросившись с Ольгой парой комплиментарных фраз, Лиза закончила разговор, чтобы открыть Космосу задвижку. Она сразу заметила, что встреча с уральским товарищем Белого, который приготовил для «Курс-Инвеста» взаимовыгодное предложение, не прошла для мужа бесследно. Не удержавшись от шутки про полезность «Нарзана», Лиза решила сразу отпоить сына профессора астрофизики живительной минералкой, но Кос, не признавая себя захмелевшим, лез обниматься, то и дело, повторяя, как он соскучился. И не таким сильным был пятизвездочный коньяк, слегка взбаламутивший виски, чтобы Космос, ввалившись за порог, ничего не соображал. Ихтиандра звать преждевременно…

— Маленькая, эти кабанские друзья мне свадьбу беловскую припомнили, прикинь?

— Что ты там мог выкинуть такого, о чём бы я не знала, Космик?

— А что с тобой никому не разрешил познакомиться, гадина такой…

— Какой им толк со мной шашни крутить? Никакой перспективы!

— Я-то им тогда и объяснил всё популярно.

— А я не пытаюсь сомневаться.

Спина болезненно отозвалась спазмом, неизбежным на позднем сроке ожидания, и Лиза глубоко вздохнула, пережидая мимолетное неудобство. Состояние куклы-неваляшки начинало надоедать, что было закономерным. Лиза ждала момента, когда сможет не только взять на руки своего ребенка, но и вдохнуть полной грудью свежий воздух, понимая, что её ничего не обременяет. Испытание пройдено…

— Слушай, кенгурятина, — Космос, почесывая голову, как тот самый Винни Пух, пытается прогнать из головы дурман удачной встречи, — блин, легчает, дома и стены помогают!

— Что такое? — девушка прикрывает свои лазурные глаза, утомлённо откидываясь на спинку дивана. — Давай поменяемся, а то, я смотрю, ты полон энтузиазма и энергии.

— Не плюй природе в рожу, — Космос смотрит на часы, и переводит тему на то, что интересовало его и пацанов добрую половину дня, — а Пчёла куда пропал? Обещал быть с нами, и хер всем собачий, трубы мы не берём…

— Он мне не отчитывается, хоть я ему тоже звонила, как и Софе.

— Разберёмся, — Космос бесцельно щелкает кнопками по пульту, уже не мучаясь от последствий застолья, — бля, посмотреть нечего! Может, правда, спать пошли? Умотался…

— Скажи спасибо, родной, что не «Лебединое озеро»!

— Обойдемся без такого кино.

— А спать я не хочу, рано, настроения нет, — Лиза отряхивает рукава на пиджаке мужа, высматривая на них изъяны, — стирать надо, снимай.

— Тебе совсем нечем заняться? Красивая, разделяй и властвуй! Я ещё и брюки скинуть могу.

— Мужского стриптиза мне здесь не хватало, но, давай, если обновлять, так всё.

— Ради этого и стоило жениться!

Лиза и Космос смеялись ровно до того момента, как из внутреннего кармана мужского пиджака не выпала миниатюрная шкатулочка цвета слоновой кости. Холмогорова не видела этой вещицы среди вороха домашних безделушек, а Кос поспешил скорее подобрать своё владение с пола, попутно рассматривая, не открылся ли коробок после падения. Но поверхность не отражала ни единого скола, а ясные глаза Лизы вопросительно глядели на Космоса. Он решил не дожидаться любопытной словесной реакции слишком любознательной второй половины.

— Забыл показать, у Белого отжал, — Холмогоров с азартом показывал жене коробок, забытый Фархадом Джураевым в свой прошлый приезд в Москву, — ему эта фигня не сдалась, лежит без толку, а мне интересно стало! Красиво, чего вещи пропадать?

— Игрушку нашёл, — выхватив из ладоней мужчины загадочный ларчик, Лиза пытается открыть его, дернув крышку вверх, но у неё ничего не получается, — м-да, и зачем тебе оно? Гробик для пауков какой-то…

— Не знаю, не открывал, — Кос разводит руками, — Фарика приколюха, эмира Бухарского этого…

— Ясно, что Белый такими хреновинами не увлекается… — задумчиво потягивает Лиза, когда предмет всё-таки поддается её пальцам, стоит заметить маленькую укромную задвижку. — Фарик подсуропил? И ни сном, ни духом, белого порошка не видел? А, Космос? Какого черта ты это себе стянул?! Объясни…

Свойственная Холмогоровой веселость испарилась при виде белоснежного вещества, насыпанного внутри светлой древесины. Лизе не хотелось озвучивать, как назывался опасный наркотик, а Космос попытался, ухищряясь, забрать злосчастную коробку.

— Сладкая, не грузись! Клянусь, не открывал даже. И если бы открыл, то чего меня возьмёт, моя, что ты? Отдай…

— Раз клянешься, то вопрос исчерпан, уяснили, — несильно обращая внимания на обещания Коса, Лиза выходит на балкон, чтобы разломать шкатулку на две части, и выкинуть обломки в дождливую сентябрьскую сумятицу. Космос не пытается ей препятствовать; надо было предугадать, что из подношения Фары не выйдет ничего хорошего, — а вот терпеть точно без глупостей.

— И откуда в тебе столько силы, алмазная?

— Кашу в детстве ела за обе щеки…

— Тогда улыбнись, заяц, ничего ж не случилось! Не безголовый же я…

— Кос, пойми… — Лиза осознает, что можно было избавиться от дурной шкатулки иным способом, и глупо полагаться, что её муж, занимаясь тем, что стало его повседневной жизнью, не разбирался, что есть белое, а что чёрное, — это не игры! И если когда-нибудь мы столкнемся с этим, то нам будет очень нелегко. Очень!

— Просто красивую штукенцию хапнул, — располагаясь на кухне, где Лиза отмывала свои ладони, Космос спешил притянуть к себе жену, усаживая её на колени, не давая возможности уйти в пространные мысли, — не подумал, и не пугливый! Я вообще всё красивое люблю, чтобы блестело и слепило! А особенно тебя…

— Сорока-белобока, — и если у Лизы и были зависимости, то они крылись в сильных мужских объятиях, которые навсегда заслонили её от остального мира. Хватало того, что она в этом никогда не сомневалась, — нравится ему!

— Считалочку, что ли, вспомнила?

— Как ни крути, но в ближайший год она мне действительно понадобится…

— Что верно, то верно…

Усталый вечер в квартире Холмогоровых имел бы возможность завершиться мирной ночью, но абонент, вызывавший к ним в одиннадцать вечера, полагал иначе. Лиза, было, обрадовалась, услышав замотанный голос Пчёлы в трубке, но весть, из-за которой он целый день был недоступен для друзей, заставила стереть мелкие неурядицы прошлого дня. На веки вечные.

— У Софы мать умерла. Аневризма. Похороны послезавтра…

Классик был прав. Человек смертен. Внезапно.

Комментарий к 91-й. Падение титанов

Для тех, кто читает между строк:

https://vk.com/wall-171666652_756