Небо в алмазах (СИ)

91-й. Новая жизнь

OST:

— Nautilus Pompilius — Колеса любви

— Radiorama — Love of my life

Москва, март 1991-го

В новом доме Холмогоровых не было воспоминаний. У Космоса не возникало ассоциаций о булгаковском номере квартиры, а черную кошку было решено отправить к Юрию Ростиславовичу. Нет дела до того, кто раньше жил в этой трёхкомнатной квартире, пускай знакомых и заставляет трепетать словосочетание «дом на Баррикадной».

Каждое утро в супружескую спальню стыдливо льется свет первых утренних лучей, а с восьмого этажа открывается живописный вид на древнюю русскую столицу. Красиво, как в кино. И Кос неизменно курит на балконе, стоя на виду, как тот самый Иван Васильевич. Только вместо царской шубы его плечи покрывает махровый халат, а скипетр с лихвой заменяет импортная зажигалка. Ну и хозяйку квартиры зовут не Марфа Васильевна, и не Зиночка.

Лиза нехотя открывает свои сонные глаза, ощутив, что половина мужа на кровати пустует. Он точно не смолит, не вкручивает лампочки в гостиной, а характерные звуки с кухни свидетельствуют о том, что Космос, как минимум, голоден и старается исправить такое положение вещей. Упущение, которое в их семье грехом не считалось. Холмогорова и сама понимала, что хозяйка из нее по утрам неважная. Ранние подъемы давались ей через силу, особенно когда весна окончательно вступила в свои права.

Космос, нарушая сон жены, которой не хотелось просыпаться с ним в девять утра, увеличивает уровень громкости магнитофона, подпевая звонкому голоску мальчика Родиона. Он наверняка знает, что срач, устроенный в раковине — не самая большая мечта Лизы. Но повеселить её, размахивая кухонной лопаткой, как фея крестная, он просто обязан. Стоило окольцеваться, чтобы ещё больше преподносить ближнему сюрпризы.

— Ей каждый готов был свой завтрак отда-а-ать, — Космос не пел, а дурачился, невпопад издавая звуки, и думая, что от такого концерта одной ценительнице искусства из Ленинграда точно не захочется отлеживать бока, — а я ей котлеты на-о-о-сил! Люси! О-а-о-а! Люси! О-о-о-о!

Лиза чувствовала, что космическое чудовище нарочно издевается над её чуткой нервной организацией. И он прав, ведь на месте мужа, одиноко проснувшись раньше всех, Лиза бы взвыла. Стоит стать свидетелем того, как Кос открывает в себе новые таланты. И это не голос ресторанного запевалы, а более практичный навык обращения с продуктами питания. С голода не помрут…

Запах жареных гренок царил по всей квартире. Холмогоровой, очевидно, придется долго оттирать кухню от кулинарных происков мужа, но ради такого случая она готова потерпеть. Лиза почти спрыгивает с постели, разметав за спиной золотистые волосы, и накинув на стройное нагое тело шёлковую лиловую комбинацию, идёт в сторону кухни. В коридоре юной женщине встречается зеркало, и на бегу она подмигивает своему отражению, выглядевшему на удивление отдохнувшим.

Где-то на подходе к кухне скромно лежали её тапочки, потерянные на скорости, потому что кто-то не дал ей шанса принять вечерний душ в одиночку. Лиза не сопротивлялась. Пусть их путешествие туда, где всегда тепло отложило себя до лета, но у Лизы с Космосом свои представления о медовом месяце. География, время и температура по Цельсию роли не играли.

— И по какому праву, гражданин, вы зовёте какую-то Люську в этом доме? Что у вас в паспорте написано, а?

— Да опечатали там всё, к вольной жизни больше не пригоден, каблук какой-то, пацаны теперь засмеют, — Кос пытается не смотреть на растрепанную и милую спросонья Лизу, которая зевала, как маленький белый медвежонок, но потягивалась, будто готовилась к высокому прыжку, — и что тебе не нравится в этом, женщина?

— Целая «Песня года» у меня на кухне, бесплатно! Окей, я больше не в судебном настроении, шут с ним. Детством запахло! Мой дед делал гренки лучше всех, так напомнило… — вместо утреннего приветствия говорит Лиза, вставая у Космоса за спиной, и прислоняясь к плечу порозовевшей щекой. В отличие от неё, ледышки, он всегда теплый. И не только из-за физических характеристик. — Почему не разбудил, а сразу петь приспичило? Я бы и так не пришла, да?

— Твоего легендарного деда из ЦК я не переплюну, следачок ты мой маленький, а вот накормить тебя смогу сам, — Кос выключает газ, предусмотрительно оставляя гренки на сковороде — так вкуснее. Однако главная сладость сама прибежала к нему, но, как вариант, могла и прискакать на запах. — Чего, алмазная моя, соскучилась, холодно стало? Одеяло отжимать мы все горазды, вот я и пошел к плите греться…

— Услышала твой баритон, и не смогла сдержать восторги в себе. Думаю, где он? Куда провалился? Паника! Ещё и тапки куда-то пульнул.

— Наконец-то ты начинаешь понимать, какой мужчина-мечта тебе достался, — гренки лёгким движением лопатки попадают на тарелки, а Лиза прямиком на руки своего личного повара, — понимаешь? У-у-у-у, все, космический захват! Чё, попалась, да?

— Главное, что ни одна другая сволочь в курсе, какими ресурсами я сейчас владею, — Лиза почесывает темный затылок Космоса, смотря на него с нескрываемым обожанием. — Это останется нашим секретом! Не надо тут всех нормальностью удивлять.

— Пчёлочка ты моя, не ври! Ты учуяла божественный аромат, — Космос бы никогда не умер от скромности, — а песней о собаке можно вытрезвлять. Хоть пою я божественно.

— Пойду спать дальше, раз кормить не хочешь, хозяин, — стоя у столешницы, не отрывая рук, у них практически нет шанса нормально позавтракать, — и посуду за тобой мыть не улыбается.

— Не уж, дудки, я не зря тебя будил, а с посудой так и быть, я сам.

— Это уже другой разговор!

Они могли бы спокойно продолжить спорить и поедать свой аскетичный завтрак, но стоило Лизе протянуть руку, зажигая конфорку для чайника, как в коридоре раздался телефонный звонок. Космос не хотел поднимать трубку, недовольно морщась в отказе. Его ни грамма не смущало, что о них подумает звонящий. Улетели на Луну, просят убежище в посольстве Гондураса, занимаются… бальными танцами. Но дома никого нет!..

— Кос, сходи, поговори! Вдруг это дядя Юра! Или Белый таки нашёл свою золотую жилу, а Пчёла просит тебя за лопатами на дачу сгонять.

— Бля, смешно, но я и так знаю, кто у аппарата! Был, может, снова будет. Тебе не надоело чужие леваки решать? Надо будет, то перезвонят, и тогда ответим.

— С чего такие выводы? Пчёлкин, значит, посвящает тебя в свои укромные планы, а мне, как обычно, косяки достаются? Убью придурка! Сколько раз говорила ему…

— Ну, блин… — задумчиво протянул Космос, начиная выстраивать перед Лизой логическую комбинацию, — а это ж я вчера твоего братца выкинул где-то в районе ВДНХ, и он сказал, чтобы не сдавал родной дивизион. Хер знает, что у него там с Софико твоей происходит, но, мать его, мутит этот чёрт…

— С нашей свадьбы замечено, чтоб его… — Лиза перестала понимать, в чем нуждается её старший брат. Кроме мешка зеленых и знакомого человека среди гайцев. Но рассеянные взгляды Вити в сторону Оли Суриковой стала замечать не одна Софа, которую медленно и верно съедала злоба и ненависть. Ничего не улучшилось, а только накренилось в сторону полнейшего неприятия ситуации. — Треугольник бермудский!

— Лизк, и давай не будем туда влезать, ну? — в деле Пчёлы Космос искренне считал, что спасение утопающего — дело исключительно его медовых клешней. — Уже однажды, блять, познакомили. Саньку много мозгов не надо, чтобы догадаться, что к Ольке наш неровно дышит, и так он его сразу наладит.

— Ага, подумаешь, носы переломают, бывает в вашей жизни такое!

— Разукрашенными шнобелями не обойдутся.

— Готовься, мой генерал, — Лиза крутит в пальцах вилку, скорее, от желания больше ничего не делать, и, изображая из неё подобие оружия, — пойдешь разбираться! Раньше Пчёла твои драки с Сашкой разнимал, а теперь смена караула…

— Только этого мне ещё не хватало! — перетянув жену на свои колени, Космос побуждает её расслабиться и не думать о прелестях жизни Пчёлы, Белого и прочего зоопарка. — Окей, понял. У меня нет совести, я вообще глух и ослеплен. Тварь, которой ни до кого, кроме тебя, дела нет.

— Лестно, так и знала, что я, как всегда, во всем виновата!

— Моли о прощении, красивая…

— Тогда думай, сколько раз ты должен меня поцеловать!

— Да весь миллиард!

— Действуй…

— Все-таки поумнела!

Холмогорова не берется судить о том, как время научило находить зерна разума в действиях и решениях Космоса. Упрямство не вывести из женского характера, но замужество заставляет Лизу почувствовать, что последнее слово всегда остается за ним. В этом и смысл. В любви.

И они бы отбросили прочь заботы дня, если бы не новый звонок, ответить на который стало бы неудобно. Космосу не хочется отпускать свою блондинку, вставать и идти в другую комнату, но она метнулась первой, выскакивая из его рук, как воздушный гимнаст. Кос сам снимает трубку, пытаясь одновременно затормозить жену, и придерживать резиновый провод. Лиза смеется, пытаясь сопротивляться, но раз уж вздумал играть в хозяина дома; она не препятствует.

— Холмогоров слушает! Алло? — с нарочито важным видом проговаривает Космос, готовясь пошутить с собеседником, как обычно это делает, но захлебывающаяся в слезах Голикова просит его позвать к разговору жену. — Да вот стоит, рядом. Не реви только, не надо! Чего? Нет, не знаю, где его носит, не оповещал, зараза.

На лице Лизы поселились немые вопросы, но она молча подходит к аппарату, готовясь к самому худшему. Звонила Софка, и кто же мог предположить, что в это благодатное утро она рыдает вовсе не потому, что Витя Пчёлкин опять что-то учудил, чем вогнал её в очередное расстройство. Не всем весна преподносила приятные сюрпризы.

— Что там, совсем кранты? — поинтересовался Кос, опускаясь на пуфик, и удерживая Лизу за ноги. — Лизок, не темни. Чего случилось?

— Ничего хорошего, Кос, лучше бы про Витю верещала.

— Короче?

— У неё отца увезли с инфарктом прямо с совещания, и просила передать, что на неделю пропадёт.

— Вот дела!

Как и предполагалось, перемены зрели так скоро, что забирали своих первых жертв. Столпов партхозноменклатуры, которым не по душе умаление собственного влияния. Это было всем тем, что Лиза могла сказать об отце Софки — Константине Евгеньевиче Голикове.

— Как сажа бела…

— Хрен их знают, поснимают же, наворовались.

— Космос!

— Не буду раскрывать тебе всех секретов, любимая ты моя студенточка!

— Знаешь, что, солнце, и не надо. Знать не хочу, что происходит. Главное, что у нас все хорошо, да и у Софки не должно боком вылезти.

— Будет, будет. На хлеб с маслом заработаем, и на твои чумовые платья тоже, — Кос не желал оказаться на месте тех, кому придётся терять свое привычное влияние, но ему есть дело только до своей жены. Ведь побежит успокаивать приятельницу, и выслушает от неё с три короба, как бывало. — Ты только к себе все близко не принимай, ладно?

— Когда я тебя не слушалась?

— Действительно!

Их новая жизнь не могла быть омрачена и после звонка из дома Голиковых, и Лиза нежно перебирает темные волосы мужа, чувствуя, как от него веет спокойствием и силой, которых ей так часто недоставало.

Друзьям не стоило делать слишком резких и поспешных выводов о собственных неудача, и этим Космос успокаивал себя, не собираясь кого-то судить. Время всё расставит по местам. И это не он так придумал…

Впервые за долгие месяцы в доме Голиковых стихли обоюдные обвинения членов семьи во всех смертных грехах. Марина Владленовна выглядела сущим ангелом, которого Софка помнила лишь по детству. Мать будто подменили, она жила в беспокойстве за здоровье отца, и постоянно наводила свои порядки в его кабинете. В действиях Марины Владленовны даже в тревожный час наблюдался строгий расчёт и профессиональная последовательность.

Это изумляло её дочь, которая нашла утешение, лишь изложив бывшей Павловой все свои опасения, которые, наконец, не связывались с именем Пчёлы. Узнав о том, что у Голиковых дома подозрительно тихо, он, будто извиняясь, сказал, что он никуда не денется, раз так сильно захлестывало. Но Софке почти нет дела до его обещаний, ведь мать поражала большими изменениями. С этим следовало разобраться…

Софа не спешила радоваться таким переменам в характере своей неспокойной матери. Профессор Голикова не отчитывала дочь за то, что она не появляется в институте, сославшись на особые семейные обстоятельства, и не выговаривала ей за то, что её «приблатненный ухажер пропал с радаров». Софка и сама отвлеклась от своей нерешенной проблемы. Но шестое чувство подсказывало — это начало.

Папа, проходящий курс лечения в Кремлевке, более чем обеспокоен тем, что происходит за стенами больницы. А он никогда не нервничал без повода, и не советовался с мамой, будто бы она — главная его защита. Это спокойствие, воцарившееся дома после того, как отец начал приходить в себя, казалось обманчивым. Но Софа не берётся судить, куда оно их, в конечном итоге, ведет.

В гости не раз приезжали Милославские, желая подбодрить, советуя Марине Владленовне взять отпуск, а после выписки отчалить с мужем в Форос для поправления здоровья. Константин Евгеньевич поедет, потому что на поездке будут настаивать врачи, а с эскулапами лучше не спорить.

Ник неизменно являлся вместе с родителями, но Софа, помня, что Пчёла давно обозначил перед Милославским, где зимуют мидовские раки, отделывалась дежурным приветствием, и, отговариваясь пересдачей в институте, спешно уходила из дома. Мать никогда не предупреждала, когда приедут друзья семьи, всё время незримо надеясь на Софкин рассудок и элементарные правила приличия.

Сдаваться гордая сибирячка не привыкла, а Милославский размениваться не станет — коленкор высокий. И не мальчик с окраины, вырядившийся во всё самое дорогое, как пародия на английского аристократа.

Разумеется, что ни в какой институт нога Голиковой не ступала. Она почти бесцельно бродила по улицам, помня о том, что Милославские не просидят в гостях больше, чем на пару часов. Иногда делала это вместе с Пчёлой, если он не был чем-то занят, или встречалась с Филатовой. Ещё реже — с Холмогоровой.

Лиза погружена в свою семейную жизнь с космическим обитателем, и кажется, что вывести её из своего мечтательного мира нереально. Голубые зрачки горят от воодушевления, щеки румяные и все в ней говорило, что она действительно счастлива. Софа сомневалась, что подруга движется по сценарию, узнав о существовании которого полгода назад, отплевывалась, и уверяла, что у них-то с Космосом все будет иначе. И работать по распределению будет, и кастрюльки чистить не станет, и детские сказки читать не собирается. Разумная!

Но сегодня, возвращаясь домой, Софке не повезло. Конкретно. Потому что Галина Афанасьевна Милославская упражнялась в искусстве сплетничества с её матерью, а Ник, мучимый скукой, наглым образом проник в комнату Софы, заняв удобное кресло у окошка.

— Какие мадамы пожаловали! — любезничать он не собирался, и более того — не скрывал, что обижен. — Чё, Софья Генераловна? По сотам нагулялись? Сусеки наскребли?

— Блин, смотрите на маменькиного сыночка, — хочет войны — получит с гаком, — а что сразу в кабинете папки не развалился? Не пустили, да? Ник, Ник! Теряешь сноровку.

— Слыхал, что подруги твои все замуж повыскакивали, и сестричка этого твоего распальцованного тоже. А чего ты не аллё? С хомутанием осечка вышла?

— Не твое дело, дипломат, сгинь с моего места!

— Какой-то рыжий хрен в женихи набился, и сразу друг детства золотого в отставку ушел. Нехорошо!

— Рыжий хрен, ага, а ты, курилка, давно на себя в зеркало смотрелся?

— Но, но, но! Ты не сравнивай тут хрен с пальцем…

— Фи, Милославский, чему тебя только в МГИМО учили? Портвейн глотать и к бабам подкатывать? Я была о тебе лучшего мнения.

— Я тоже, особенно до восемьдесят девятого года! Крыша у тебя так вообще конкретно поехала, насмотрелась на подружек, и большой и чистой любви захотелось… — Ник не мог объяснить себе, что Софа нашла в смазливом решателе с Западного Бирюлево, кроме его, собственной, морды лица. — И как там? Из «Метлы» приветы не доходят? Или сопли на кулак?

— Что ты как баба с базара? Сплетни собирать не надо. Пришел поддержать? Заодно таксистом для своей матери подработать? Пожалуйста! Благодарю за участие! Меня лечить не надо.

— Пришёл, потому что пришел, знаешь, не каждый день у вас в семье такая лажа происходит, — не у одной Софки странные опасения, связанные с будущим их дружного семейства, — говорю, лажа! Правда, пока твой папахен держит у себя все коды и ключи к запасному плану существования в швейцарских банках — все у тебя по плану будет.

— Бред какой-то, Ник, хватит! — и всё-таки она не умеет отсекать от себя паразитирующих людей. — Разберусь, если что. Спасибо за добрые пожелания!

— Понял, что без головы не останешься, как вариант. И к королю рэкетиров своему побежишь. Эта шайка теперь в определенных кругах известной будет…

— Мне все равно, и я людей за другие качества ценю.

— Не берусь судить тебя в этом вопросе!

— Это не твоя профессиональная обязанность.

Софка не может понять, почему Ник решился с ней разговаривать, если целых полтора года даже не пытался. Располагает ценной информацией и искренне решил поделиться? Так себе Робин Гуд. Знал, что Софе уж точно не станет лучше от его китайских предупреждений, но всё-таки упрямо пытался вывести на диалог, лишенный прежних добрых чувств.

Тот же Пума, рассказывая три года назад о Пчёлкине, был куда приятнее. Быть может, потому что раздражал её мамочку одним фактом своего существования, как и Витя. Ник же Мариной Владленовной уважаем, как самый лучший представитель современной молодежи. Вот такой фрукт!

— Что, дочка? — скажет Софке её мать, когда закроет дверь за Милославскими. — Поговорили? Как в старые и добрые времена, правда? Рассказывай…

— Ты специально его подсылаешь, но только ошибочка вышла, мимо! У меня есть Ви…

— Что ты заладила про своего Витю? — старшая Голикова не даёт дочери договорить. — Где он твой Витя? Деньги зарабатывает? Сколько кружитесь, и все хрен его знает куда! Сестричку он свою устроил, и подумала, что и сам туда же с тобой хочет?

— Выйди! Выйди в свою комнату, мам, поспи, и с утра к отцу иди, — у Софы нет сил для скандала, — а я сама потом к нему схожу, не забуду. Не сомневайся!

— Милая моя, — почти дружелюбно произнесла профессор Голикова, — я-то выйду, спать пойду, переживу, а ты… Так и будешь страдать? Подружки твои умнее вышли, у всех постоянно, хоть неизвестно, насколько там мирной жизни хватит.

— Я тебя поняла, мама!

Глупо было предполагать, что Марина Владленовна Голикова бросит свои излюбленные привычки. Софе снова кажется, что ей пять лет, мать отчитывает её, оставаясь, преимущественно строгой к любым проявлениям дочернего характера. Кто бы сомневался, что тишина в доме окажется обманчивой?

— Чего ты? — услышит Софка в телефонной трубке, когда решится позвонить Пчёлкину. — Бери свой шмот, и, мать её, тебе тут на метрохе минут пятнадцать.

— Скучал, медовый глаз?

— Как протрезвел, так вообще.

— Поверю…

— С чего бы тебе мне не верить, а, мать?

— Не суть…

— Вот-вот…

— Жди…

Обвинять Пчёлу во всех немыслимых грехах не хочется. Разбираться в том, чего ему в этой жизни не хватает, нет малейшего смысла. Ревновать — на век Голиковой достаточно, особенно пока невестой Саши Белого является симпатичная скрипачка. Поэтому Софа внушает себе, что ничего не изменилось, и продолжает любить, будто бы непоколебимая уверенность в Вите не подвергалась гонениям. Это помогает ей жить…

Комментарий к 91-й. Новая жизнь

Космос/Лиза:

https://vk.com/wall-171666652_233