Необузданные Желания

19 ДЕКЛАН

Склад располагается рядом с доками. Здесь холодно, промозгло и пахнет прогорклой морской водой и гниющим деревом. Но он находится на удалении от прочих зданий, что делает его удобным местом для допросов.

Крики здесь теряются. Кровь легко смывается с цемента, попадает в канализацию, а оттуда в море.

— Привет, Ставрос. — Он привязан к металлическому стулу, на голове у него черный матерчатый капюшон. Обычно я ставил пленников на колени. Ледяной цемент — это адская пытка для коленей, но Ставрос уже побывал в адовом пекле, когда я пришел сюда.

Капюшон приподнимается. Голос с легким русским акцентом спрашивает:

— Кто ты?

— Новый лучший друг Слоан.

После короткой паузы Ставрос злобно ругается по-русски.

Удивленный, я поворачиваюсь к Пауку, стоящему рядом со мной.

— Держу пари, он думает, что я не понимаю его языка.

Паук хихикает.

— Держу пари, он думает о многом, что не соответствует действительности. Глупцы всегда ведут себя подобным образом.

— Что ты с ней сделал? Если ты причинил ей боль, я убью тебя на хрен!

Его гневные крики эхом отражаются от стен. Ставрос борется с путами. Его дыхание неровное и учащенное.

— Расслабься. Она все еще цела и невредима. Но продолжай в том же духе, и я буду приносить тебе один из ее пальцев за каждый раз, когда ты посмеешь наорать на меня.

Пробиваясь сквозь капюшон, его дыхание белыми облачками пара повисает в холодном воздухе здания. Понизив голос, но все еще дрожа от ярости, Ставрос говорит:

— Ты пожалеешь об этом.

Я заинтригован. Судя по описанию Слоан о нем как о зануде, я ожидал меньше энтузиазма.

— Почему? Твой хозяин, Казимир, идет спасать тебя? Ты недостаточно высоко забрался на тотемный столб, парень.

— Я говорю о похищении моей женщины.

От того, как он называет ее, у меня сводит зубы.

— Твоя женщина? Похоже, ты действуешь в соответствии с ошибочным представлением о том, что ей на тебя плевать.

Или что Слоан может принадлежать кому угодно. Ни один мужчина никогда не смог бы по-настоящему владеть ею. Как и все несломленные духи, она не может принадлежать кому-то одному.

Ставроса не смущает сарказм.

— Ты понятия не имеешь, что Слоан чувствует ко мне.

— О, постой, она считает тебя таким же интересным, как квашня или простокваша.

— Она бы не стала рассказывать тебе правду!

— Она могла бы. Под давлением.

Намек на то, что я пытал ее, чтобы выбить информацию, его не смущает. Ставрос яростно качает головой.

— Ты ее не знаешь. Слоан не такая, как другие люди. Она не отдаст ничего, чего не хочет отдавать.

Меня начинает раздражать его уверенность. Могла ли Слоан солгать мне о чувствах к нему?

— Каждого можно сломать. Вот ты, например. Сколько твоих пальцев мне придется отрезать, прежде чем ты расскажешь все, что я хочу знать о твоем боссе?

Его ответ следует незамедлительно.

— Ни сколько. Я расскажу тебе все, что угодно. Я расскажу тебе о нем все, что знаю.

Паук поражен.

— Это и есть преданность, которую ты проявляешь к своему королю?

— Мне на него наплевать. Меня волнует только то, чтобы ты не причинил вреда Слоан. Если ты отпустишь ее, я сделаю все, о чем ты попросишь. Я буду шпионить за ним, если ты этого захочешь.

Испытывая отвращение, Паук плюет на цемент.

— Охренительно. Ради женщины.

Я поворачиваюсь и одариваю его холодным взглядом. По-гэльски я натянуто говорю:

— Видно, ты прискакал на могучем коне. Ты уже забыл, как легко одна и та же женщина проверила твою преданность, Гомер?

Он замирает. В его глазах появляется виноватое выражение.

— Сними с него капюшон. И принеси мне стул.

Поворачиваюсь обратно к Ставросу и наблюдаю, как Паук стягивает капюшон с его головы. Ставрос видит, что я стою перед ним, и быстро оглядывает меня.

Мне приятно видеть, как Ставрос сглатывает от страха.

Паук ставит передо мной стул и отступает назад. Я разворачиваю его, оседлываю и сажусь лицом к Ставросу, облокачиваясь на стул таким образом, что мои плечи находятся на уровне глаз Ставроса, а руки свободно свешиваются вниз.

Потом я говорю Пауку, чтобы он оставил нас со Ставросом один на один.

Когда эхо его шагов затихает, я спрашиваю заложника:

— Ты влюблен в нее?

Вопрос застает его врасплох. Я могу сказать, что Ставрос пытается угадать, с какой целью я интересуюсь. Мгновение он спорит сам с собой, затем просто признает:

— Да.

— Настолько, что ты предал бы Казимира, не задумываясь.

— Да.

Интересно.

— Как долго вы были вместе?

Ставрос начинает выглядеть сбитым с толку. Может быть, он ожидал, что я уже буду отрезать от него по куску, а не вести с ним светскую беседу.

— Три месяца.

И это все?

Когда я приподнимаю брови, он говорит, защищаясь:

— Четырнадцать недель, если быть точным. И два дня.

Господи иисусе. Я уверен, что если бы я спросил его, сколько часов и минут, он бы знал ответ на вопрос.

Ставрос выпаливает:

— Скажи мне, все ли с ней в порядке.

Удерживая его взгляд, я еле слышно заявляю:

— Ты не в том положении, чтобы предъявлять требования.

— Пожалуйста. Я должен знать. Это убивает меня. Я просто схожу с ума.

Ставрос умоляюще смотрит на меня темными глазами. Я испытываю непреодолимое желание выколоть их. Вместо того чтобы сделать это, я говорю:

— С ней все в порядке.

Ставрос шумно и с облегчением выдыхает. Он произносит благодарственную молитву Деве Марии по-русски. Теперь я хотел бы облить этого парня бензином и поджечь.

Мое эго решает, что пришло время подшутить надо мной, и напоминает мне, что Ставрос не ребенок. Он взрослый парень. И, как и Слоан, по меньшей мере, на десять лет моложе меня. Он молод, силен, красив и безумно влюблен в мою пленницу.

Может быть, в ее духах содержится окситоцин. Это многое объяснило бы.

— Что же тебе в ней так нравится?

— Все.

— Назови что-нибудь одно.

Мой вызывающий тон сбивает его с толку еще больше. Если честно, меня это тоже сбивает с толку.

— Это что, какая-то игра?

— Ага, просвети меня.

Мгновение Ставрос пристально изучает выражение моего лица, а еще через мгновение на его лице появляется выражение ужаса. Его голос звучит сдавленно.

— У тебя есть к ней чувства.

Я усмехаюсь.

— Ага. Гамма чувств — беспокойство, раздражение, злость. Могу продолжить.

Когда Ставрос продолжает смотреть на меня с таким же испуганным выражением, я решаю немного подтолкнуть его.

— Признаю, что ее сиськи просто крышесносные. И эта задница… Что ж. Не мне тебе рассказывать.

Моя улыбка кричит о том, что я довольно часто видел ее идеальную задницу. Предполагает, что я уже ее отымел. Как я и предполагал, мысль об этом сводит Ставроса с ума.

— Пошел ты!

— Нет, спасибо. Вернемся к Слоан.

Некоторое время пленник кипит, раздумывая, выкрикнуть ли мне еще больше непристойностей или подчиниться.

— Не собираюсь говорить с тобой о ней.

Достаю пистолет из-за пояса, наклоняюсь вперед и приставляю его к его коленной чашечке.

— Как насчет сейчас?

Ставрос вспотел. Вены у него на шее вздулись. Он нервно облизывает губы, переводит дыхание, затем качает головой.

Его смелость удивляет меня. Глубоко. После двадцати лет работы в синдикате я редко чему удивляюсь.

— Ты бы ни за что не отказался от своего босса, но ты не будешь говорить со мной о женщине, с которой ты больше даже не встречаешься?

— Не просто так. Это ради нее. Я бы и не ожидал, что ты поймешь.

Ставрос так напуган, что чуть не обделался. Но он также и дерзок. Готов был лишиться своей коленной чашечки, чтобы защитить ее честь.

Черт возьми. Я отказываюсь испытывать симпатию к этому парню.

Наклоняюсь ближе и тычу пистолетом ему в промежность. Он издает тихий вскрик ужаса.

— Давай попробуем еще раз. Что тебе в ней так нравится?

Ставрос проводит несколько мгновений, учащенно дыша и судорожно сглатывая излишки слюны во рту. Я даю ему немного времени, чтобы взять себя в руки, и спокойно жду, пока он не заговорит.

— О… она самый умный человек, которого я когда-либо встречал в своей жизни.

Твою же мать. Я надеялся, что он скажет что-нибудь пустячное о ее теле, чтобы я мог отстрелить ему член. Я сухо констатирую:

— Она того же мнения. Что еще?

— Она ничего не боится. Она вдумчивая и добрая. И забавная. Ты не ожидаешь, что такая сексуальная девушка будет забавной, но это так.

— Но все же раздражает, верно? Разве она не разозлила тебя чем-то жестоким?

Ставрос выглядит потрясенным этим предположением.

— Нет, она не раздражает. Она — богиня.

Я начинаю понимать, почему Слоан он наскучил. Его серьезность утомляет. Этот парень сух, как тост без масла. Она гораздо выше его, причем даже не на голову, что они даже не с одной планеты.

Я засовываю пистолет обратно за пояс и рассматриваю его.

Очевидно, Ставрос думает, что я размышляю над тем, как лучше расправиться с ним. Он становится белее мела и начинает дрожать.

— Я не собираюсь убивать тебя, Ставрос.

— Нет?

— Нет. Это было бы слишком удручающе.

— Я не понимаю.

— Это потому, что жизнь еще не высосала из тебя всю радость. — Я встаю и начинаю расхаживать перед стулом. — Но и отпустить тебя я тоже не могу. Мало того, что тебе пришла в голову крайне глупая идея попытаться пробраться в мое здание с жалкой попыткой спасти ее, ты еще и застрелил двух моих людей в «Ла Кантина» в Тахо.

— Я никогда ни в кого не стрелял. — Я резко останавливаюсь и смотрю на него. — Я этого не делал. Если не считать рыбы.

— Значит, те двое мужчин убили сами себя?

— Нет. Алексей застрелил двоих, которые подошли к нашему столику. Казимир застрелил двух других.

Я уже знал о Казимире. Но согласно данным, которыми располагаю, стрелявшим за столом был Ставрос. С другой стороны, он и его покойный друг Алексей очень похожи. Высокие, стройные, темноволосые с одинаковыми татуировками на костяшках пальцев. Почти как братья.

Ставрос говорит:

— Мне все равно, если ты мне не веришь. Это правда. На самом деле я ненавижу оружие. Я больше разбираюсь в компьютерах.

— Позволь мне внести ясность. Ты никогда раньше ни в кого не стрелял, но решил, что было бы блестящей идеей приехать в Бостон, чтобы попытаться спасти женщину, с которой ты встречался несколько месяцев, от мужчины, который стрелял в людей и раньше. Многих людей. Есть немало более глупых вещей.

— У меня не было выбора.

— У нас всегда есть выбор.

— Сердце ведет туда, куда оно хочет.

— Что ты хочешь этим сказать? Ты ее марионетка?

Ставрос задумчиво улыбается.

— Нет. Я просто влюблен. Не имеет значения, буду я жить или умру, пока рядом с ней.

Я свирепо смотрю на него.

— Ты что, пытаешься добиться, чтобы тебя здесь убили? У тебя есть непреодолимое желание умереть?

— Я бы не ожидал, что кто-то вроде тебя поймет.

Я рычу:

— Не груби мне, парень. Я могу отстрелить немало частей твоего тела и все равно сохранить тебе жизнь.

Внезапный яркий образ того, как Ставрос лежит на Слоан, толкаясь между ее раздвинутых бедер, когда она стонет и выгибается под ним, разом выбивает воздух из легких. Его замещает яд.

Яд чистой ревности.

Ставрос видит выражение моего лица и снова сглатывает.

Снова меряю пространство шагами. Я хожу взад-вперед, размышляя. Ставрос сидит молча, с трепетом наблюдая за мной. Как и Слоан, он совсем не такой, как я ожидал, — не закоренелый убийца. Ставрос не верен ничему, кроме романтических представлений об истинной любви. Он молод и идеалистичен, храбр и умен, и — если быть честным с самим собой — вероятно, лучше человек, чем я.

Человек, который стал бы хорошим отцом.

Я поворачиваюсь к нему и спрашиваю:

— Так ты хочешь жениться на ней?

Ставрос удивленно моргает.

— Я не понимаю…

— Отвечай на чертов вопрос.

— Хорошо. Да, я хочу жениться на ней.

— А дети? Ты тоже хочешь, чтобы у вас с ней были дети?

Его глаза сияют от эмоций, Ставрос грубо говорит:

— Столько, на сколько она согласится, да. Я всегда хотел быть отцом. И она была бы замечательной матерью. Я бы бросил все это, если бы Слоан попросила меня об этом. Жизнь. Деньги. Что угодно. Единственное, что имеет для меня значение, — это она.

Твою же мать. Я не хотел, чтобы этот допрос прошел именно так.

Я провожу рукой по волосам, тяжело выдыхаю и закрываю глаза. Когда я открываю их, Ставрос смотрит на меня так, словно его смыло за борт в бушующий шторм, а я — спасательный жилет, который кто-то собирается ему бросить.

Которым, по сути, и являюсь.

Стараясь, чтобы это не прозвучало так подавленно, как себя чувствую, я говорю:

— Хорошо, парень. Это твой счастливый день. Давай заключим сделку.