Невеста вождя драконов

Глава 11. Нам по пути

Убегая от опасности, Микаэлла не оборачивалась.

Это стало привычкой еще в детстве, когда вместе с ловкими девчонками и мальчишками, не видящими границ дозволенного, она попадалась на мелких шалостях. Как только настоятельницы ловили ее за очередной пакостью, вроде вырезания плоских фигурок из твердых листов древних фолиантов, наступало время игры — убеги и не попадись.

Мика никогда не оказывалась среди проигравших. Короткие ножки и юная прыткость, подпитываемая веселым азартом, уносили ее прочь с места детского преступления, а излюбленный старый шкаф спасал от гнева главной настоятельницы. Всего лишь на какое-то время, но девочке этого было достаточно, чтобы собраться с силами перед наказанием.

Несколько ударов плетью ломало самых стойких, и шалуны быстро превращались в тихонь — мрачных, как тучи, и немногословных, как затихающий ветер.

Но каждый раз, когда девятихвостка жгуче целовала детскую спинку, когда слезы смешивались со сбегающими по лицу капельками пота и горячая кровь впитывалась в подол изношенного платьица, Мика не думала о смирении. Она лишь пыталась унять жуткий огонь в груди, плотно сжимая губы, которые норовили раскрыться и выпустить крики боли, и сверля тяжелым взглядом голые стены.

Все повторялось вновь и вновь. Она не боялась плети, не боялась последствий своего непослушания и продолжала пакостить, мстить мерзким злыдням, давать отпор женщинам, которые тогда были гораздо сильнее ее. Словно мустанг — дикий и опасный — Мика не поддавалась дрессировке и убегала. Ни разу не обернувшись, чтобы взглянуть в злые глаза.

И сейчас она даже не мыслила нарушить простое детское правило, с годами превратившееся в твердую привычку. Ветки крупных безлиственных деревьев хлестали по лицу, оставляя длинные царапины на холодных смуглых щеках, цеплялись за рукава толстой рубахи. Неглубокий снег вскоре сменился сугробами. Ноги тонули в белизне, передвигаться с большой скоростью становилось все сложнее, и Микаэлла позволила себе сбавить шаг.

В лесной глуши слышалось одно ее тяжелое, сбивчивое дыхание. Ни дуновения шаловливого ветерка, ни воя голодных волков, ни даже ритмичного стука, создаваемого соприкосновением клюва пестрого дятла и длинных толстых шишек. Тишина зимнего леса давила на Мику, как бочка, взваливаемая в далеком детстве на ее хрупкие плечи. Во рту стало сухо, сердце билось неровными толчками. Зуд в области запястья сбивал с мыслей, и, замерев меж елей, она сильно царапнула ногтями по левому запястью.

Это действие отозвалось жжением в выступивших венах. Мика устремила взгляд на кисть, скривилась, чувствуя, как по жилам бегут огненные нити. Ее магия, ее огонь — такой же синий, как штормовое море, и страшно обжигающий, подобно раскаленному железу, впервые за все время вредил ей, чертя на внешней стороне ладони искусный узор. Витиеватые тоненькие линии, на концах которых распустились черничного цвета лепесточки, протянулись до указательного пальца и замерли в виде растительной вязи.

Девушка восхитилась бы подобной красотой, если бы только шипы боли, впившиеся в кости, не наполняли ее руку ядом. Желудок скрутило, к горлу подкатил неприятный, горький комок. Почувствовав привкус желчи во рту, Мика с большим усилием подавила приступ тошноты. Странная реакция на узор лишь на пару секунд отвлекла ее от мучительной боли, и в попытке избавиться от этих ощущений она сунула руку в снег.

Холод мигом впился в сухую кожу льдинками, сражая огонь и смягчая боль. Из приоткрытых губ сорвался шумный вздох, тело обмякло, и девушка, закрыв глаза, медленно опустилась на колени, по пояс погрузившись в снег.

Впервые мороз усмирил ее силу, остудил пыл и разгоряченное сердце. Разум протрезвел, стало легче дышать. С новыми силами Микаэлла поднялась на ноги. Без прежнего страха, склонив голову набок, она сосредоточенно всмотрелась в узор, украсивший ее кисть, осторожно провела по холодной ладони пальцем, повторяя витиеватую линию.

Боли больше не было. Глубоко внутри разрасталось желание избавиться от метки, красота которой, как казалось ей, не сулила ничего хорошего. Она усиленно потерла кисть, но ничего не изменилось; разве что смуглая кожа приобрела красноватый оттенок.

Еще ненадолго задержав на вязи взгляд, Мика выпрямилась и уверенной поступью устремилась в глубь леса.

Болезненные переживания о Генри оттеснили в сторону мысли о драконе, однако не помогли избавиться от грызущего сердце ощущения нависшей угрозы. Тяжесть в груди никак не сменялась желанной легкостью. Микаэлла, как бы ни старалась, не смогла представить светлое веснушчатое личико, обрамленное короткими рыжими кудряшками. Раньше она тешила себя иллюзиями, видела брата во снах — четко и ясно, будто он в самом деле стоял возле нее и прожигал ее сочными зелеными глазами, таящими робкое любопытство.

Но сейчас…

Сейчас она видела лишь его обнаженную спину, испещренную свежими кровавыми полосами. Рядом с ним — высокую худую старуху, морщинистое лицо которой исказила маска отвращения, и грузного, медвежеватого мужчину с синими глазами и усмешкой на губах.

Это видение мгновенно испарилось, оставив после себя тошноту и усиливающуюся жажду. Все внутри сотрясалось, время, казалось, замедлилось, и Мика нетерпеливо бросилась вперед с одним единственным желанием в сердце, затмившим остальные: поскорее оказаться в стенах ненавистного приюта.

Вопреки ожиданиям она быстро пересекла лес. Стройные ели, тянущиеся к хмурому небу, остались позади, а впереди открылся вид на широкую реку, не тронутую льдом. Это показалось Мике странным — что река не замерзла — ведь холод севера и суровый морозный ветер не пощадили материк, покрыли его корками льда, накрыли землю снегом, точно большим пушистым покрывалом. Но ленивая река, наперекор многолетней зиме и законам природы, сонно и величаво несла свои чистые серебристые воды на запад, к заливу.

Микаэлла шагнула к реке, желая коснуться водной глади и убедиться, что это не сон. Но слабое кряхтение, разрезавшее мнимую тишину, вынудило ее застыть на месте.

Взгляд уцепился за сгорбленного неприметного старичка, по колено стоящего в воде. Девушка невольно поежилась, представив, как, должно быть, больно впиваются в оголенные ноги ледяные кристаллики воды…

Но старик выглядел на удивление беззаботно. Он держал своими худыми, высушенными временем руками сеть, погруженную в реку, что-то тихо бормотал себе в усы, переходящие в короткую седую бороду. Одет он был чересчур простовато, не для здешних холодов. Холщовая рубаха с закатанными рукавами висела на нем мешком, темные штаны обвисли на тощих бедрах, грубая ткань местами была порвана, словно старика изрядно потрепало в схватке. В схватке со временем и нищетой.

Ясные глаза Мики скользнули по маленькой лодке, узкий нос которой был погружен в снег. В голове тотчас зародился план. Подумалось вдруг, что она гораздо быстрее доберется до залива, если будет передвигаться по воде.

Первой ее мыслью было украсть лодку. Старик выглядел таким беспомощным, тягаться с ним — то же самое, что бодаться с ребенком. Этот факт подталкивал к решительным действиям, но она, закусив нижнюю губу, отчего-то медлила.

Ей ли не знать, каково это — бороться за право жить? Возможно, эта лодочка единственная ценность для обнищалого старика, хранящего ее как зеницу ока, любящего как родное дитя. В животе Микаэллы появилось неприятное ощущение, грудь сдавила жалость. Жалость к старику. И в тот же миг она испытала жгучий стыд, порожденный дурным поступком, который она едва не совершила.

Щеки пылали, жар пощипывал лицо. Отвращение к самой себе росло так быстро и неумолимо, как случалось всякий раз, когда она совершала набеги вместе со своей командой. Тогда присутствие грубых мужчин не давало ей показывать слабость, но сейчас, лишенная компании сильных викингов, она не смогла быстро избавиться от чувства стыда.

Глубоко вдохнув морозный воздух и тихо выдохнув, Мика сделала один неуверенный шаг к старику.

— Это твоя лодка? — громко спросила она твердым голосом. Получилось гораздо грубее, чем ей того хотелось.

Старик, не разгибая сутулой спины, зыркнул на нее, чуть сильнее сжав длинными худыми пальцами сеть. Вначале его взгляд показался холодным, как зимняя стужа, и неприветливым, что вынудило Мику расправить плечи, вздернуть подбородок, словно в попытке показать превосходство и силу.

Мгновение бледные серые глаза неотрывно смотрели на нее. Весь вид незнакомца был чересчур суровым, но лицо, утратившее с годами свежесть, покрытое морщинами, было открытым и мужественным.

— Моя, — прокряхтел старик и позволил слабой улыбке тронуть сухие тонкие губы.

Не ожидая, что незнакомец так быстро предпочтет враждебности дружелюбие, Мика немного стушевалась, неловко почесав румяную щеку.

— Куда держишь путь, дитя? — спросил мужчина, отвел взор и продолжил вытаскивать сеть.

— К заливу... э-э... господин...

— Можно и так, — улыбнулся незнакомец, косо на нее поглядывая. — Но я предпочитаю, чтобы меня называли Ингви. А как твое имя?

Вытащив сеть, он вдруг выпрямился, прохрустев суставами. С уст его сорвался вздох облегчения.

— Акке, — ляпнула Мика.

Так звали ее приютскую подругу. Свое имя она предпочла держать в тайне, старику незачем было о нем знать. Но почему-то в этот раз ложь, так легко дававшаяся ей долгое время, затрещала по швам, как узкая рубаха на пузатом трактирщике.

— А-ак-ке-е, — протянул, смакуя каждый слог. — Акке значит искренняя.

Кряхтя, он взял в охапку пустую сеть и, добравшись до лодки, бросил ее на дно. Затем, обернувшись к девушке, упер руки в бока и сузил серые глазенки.

— Так уж ли ты со мной искренна, Акке?

Микаэлла нервно сглотнула, не в силах отвести взгляд от хитрого старческого лица. Мысли в ее голове скакали в поисках ответа, но, как назло, на ум не приходило ничего подходящего. Казалось, что острые глаза видят ее насквозь и что не имеет смысла врать. Однако правда попросту застряла в горле шершавым комом, и девушка лишь неловким движением переплела между собой пальцы рук.

В ответ на ее замешательство старик расплылся в широкой улыбке. Его усы забавно дрогнули, в уголках глаз собрались мелкие морщинки.

— Садись, дитя, — решительно сказал он. — Нам с тобой по пути.