Невеста вождя драконов

Глава 7. Кровавый сокол

Сырость и полутьма пугали сильнее, чем большие волны и рокочущий гром, рождаемый гневом Одина. Мику трясло от страха и злости, и единственное, что ненадолго помогало успокоиться и выплеснуть эмоции, это дребезжащая от ее ударов решетка.

Прутья были тонкими, выглядели хлипко, но на деле оказались прочными и твердыми, как камень. Попытки призвать стихию терпели крах, и вместо желанной силы Мика чувствовала, как стальные браслеты все яростнее сжимают запястья, грозясь разломать кости.

Где-то в темноте, за пределами ее собственной темницы, раздавались судорожные всхлипы женщин. Вначале Микаэлла пыталась поговорить с ними, но в ответ получала лишь тяжелое рыдание, сквозь которое порой прорывались слова: «Молчать… Нужно молчать…»

Досадливо рыкнув, девушка со всей силы впечатала кулак в прутья и скривилась — но не от боли, а от понимания, что сейчас она не в состоянии вырваться из клетки.

Впервые за все время ее преступной жизни она оказалась пойманной и запертой подобно певчей птичке. Только человек, остервенело лишивший ее самого ценного — свободы, не желал слышать ее голос. Мика не ведала, чего он жаждал на самом деле, но теперь знала наверняка: все рассказы о нем не имели ни капли лжи — в стенах мрачного замка Вальгарда уже долгие годы прячется жестокий зверь.

Устрашающая неизвестность неумолимо подпитывала страх. Устав бороться с неподдающейся решеткой, Мика опустилась на холодный пол и прислонилась к сырой стене, от прикосновения с которой по спине, под толстой грубой тканью одежды, пробежал предательский холодок.

Слезы вдруг обожгли глаза, но она сдержала рвущуюся наружу жгучую обиду и провела ладонью по лицу. Мика уже очень давно уяснила, что никому нет дела до ее переживаний, что слезы — пустая трата времени, они ничего не изменят, но могут стать самым страшным врагом, распахнув дверь в сердце и выдав врагам все страхи. А может, за пять лет вдали от приюта, забравшего ее детство, она стала слишком горда, чтобы плакать перед лицом опасности.

Интересно, встретившись с мерзкой настоятельницей Ингварой, утратила бы она ту мощь, те силу и величие, что обрела, бороздя моря и пронзая врагов мечом? Мике казалось, что один грозный взгляд этой женщины, одна пощечина, оставленная грубой костлявой рукой, разом уничтожили бы гордость любого и выудили бы из темного уголка души избитого котенка, шугающегося собственной тени.

Вот кем она считала себя шесть мучительных лет, проведенных в приюте, — котенком, который изредка обращался в тигра, мнил себя сильным и храбрым.

Время тянулось мучительно медленно, как бывает всякий раз, когда очень ждешь чего-то, а сердце бьется в груди тревожно и больно. Микаэлла не знала, прошли минуты или часы. Вскоре женщины в соседних камерах замолкли. Глубокую тишину теперь прерывал лишь монотонный стук капель где-то в углу и надоедливая беготня крыс. Когда пальцев девушки коснулось что-то мохнатое, она с трудом заставила себя не завизжать.

Прижав ноги к груди, обхватила их руками и уткнулась носом в колени, молясь всем светлым богам, чтобы ей представился шанс вырваться из тьмы, в которую ее заточили.

Как-то матушка — ласковая женщина с чарующей улыбкой и длинными огненно-рыжими волосами — сказала ей: «Бойся своих желаний — они имеют обыкновение сбываться».

Раньше Мика не придавала значения этой фразе, но вскоре поняла, о чем предупреждала ее мама. Загадывая что-то, нужно быть предельно осторожным при выборе слов. Ведь как загадаешь желание, так оно и исполнится.

И молитвы все же были услышаны. Впереди распахнулась деревянная дверь, пропуская в темницу полосу мягкого оранжевого света. Возможно, Микаэлла обрадовалась бы, что тьма рассеялась, отступила от нее, спрятав когтистые лапы, если бы только на пороге не стоял человек, вселяющий в ее юное сердце ужас.

Вождь заполнил собой весь дверной проем, отчего казался таким большим, как медведь, стоящий на двух лапах и угрожающе нависающий над людьми. Синие глаза злые, на лице застыло мрачное выражение, отнюдь не придающее ему красоты.

Но отчего-то больше всего Мику напугала реакция пленниц на его появление, нежели он сам. Она наконец-то увидела в дальнем углу за решеткой трех молодых женщин, которые сжались и тихо заплакали, как только вождь ступил в темницу. Вид у них был до безобразия неприличный, жалкий: разодранные лохмотья едва прикрывали избитые руки и ноги, едва прятали засохшую на коленях кровь и синяки, разбросанные по всему телу. Лицо одной из них уродовали жуткие кровоподтеки.

Не выдержав вида страдалиц, Микаэлла отвернулась, сглотнув колючий ком слез.

Это не укрылось от внимательных глаз Рагнара. На его губах замерла усмешка, готовая сорваться в любую секунду, и он медленно двинулся к решетке, за которой сидела Мика, неотрывно наблюдающая за ним. Сердце ее предательски сжалось, изнывая от страха, но она все равно поднялась с пола и вздернула подбородок, всем своим видом показывая нахалу, что перед ним стоит не очередная рабыня, готовая сдаться после первой пощечины.

Теперь нет. Теперь она — Сокол Севера, гроза мертвых вод, не единожды смотрящая в глаза страху. Но почему-то на сей раз глаза эти были до ужаса страшными, пронизывающими и пронзающими насквозь.

Всего на миг мужское лицо вытянулось в удивлении. Всего на один короткий миг.

— Последней из женщин, кто смотрела на меня так… — замерев у решетки, хрипло заговорил он, — ... так нахально, с вызовом, пряча свою жалкую натуру за лживой оболочкой смелости… была моя мать. Я убил ее.

Его глаза блестели, как у дикого кота. Мика поежилась, не решаясь опустить взгляд, понимая, что стоит подпустить страх ближе к сердцу — и вождь одержит победу.

— Но смерть сломила ее гордость и запечатлела на лице поражение. Хочешь знать, почему я убил ее?

Микаэлла задержала дыхание, когда мужчина мерзко хохотнул. Длинный рубец на его лице подрагивал от широкой улыбки, лишая возможной привлекательности и придавая ему мрачную суровость и холодность.

Внезапно Рагнар глянул на притихших женщин, и Мика тихо выдохнула, чувствуя, как мелкие противные мурашки бегают по ее рукам и вдоль спины. В ответ на его слегка безумный взгляд пленницы зажмурились и заплакали, жадно хватая ртами воздух.

— Они знают эту историю. И боятся повторения. — Вождь вновь зыркнул на Мику, заставив ее вздрогнуть, достал из-за пояса связку ключей и продолжил говорить, открывая решетчатую дверь: — Гордость до добра не доводит. Зачем выставлять себя той, кем ты не являешься? Всего лишь маска, иллюзия... А я ненавижу ложь.

Замок предательски щелкнул. Девушка отступила на шаг и уперлась в холодную стену. Дальше бежать некуда.

Облизнув сухие губы, Рагнар зашел в клетку.

— Мать любила смотреть на меня с превосходством. — Один шаг в сторону Микаэллы. — Словно давая понять, что я нахожусь в ее власти и никогда не превзойду отца и старшего брата. — Еще один — осторожный, но твердый. — И я решил показать им всем, что после смерти отца Вальгард будет принадлежать мне...

Мужчина остановился напротив нее, так близко, что она перестала дышать.

Мгновение он смотрел на нее, изучая бронзовое лицо с правильными тонкими чертами. Она совершенно была не похожа на вальгардцких женщин. Одна ее фигура, спрятанная за короткой меховой курткой, штанами и меховыми сапогами, отличалась подтянутостью, хранила легкость и изящество. Она была ниже урожденных вальгардок и едва доставала макушкой до подбородка короля.

Непривычная внешность раздражала его, как и светло-пепельные волосы, заплетенные в густые косы; брови с мягким изломом, чуть полноватые сжатые губы и лазурные глаза, прячущие на своем дне страх.

Скривившись, Рагнар резко схватил Мику за щеки. От неожиданности она рвано выдохнула, вцепилась пальцами в большую мужскую руку, но взор так и не потупила, как бы вождь этого ни желал.

— Не смей смотреть на меня так, — прошипел он, обжигая нежную кожу горячим едким дыханием. — Не хочется уродовать эту мордашку.

— Да будь ты проклят! — выдохнула злобно, мотнув головой. От железной хватки избавиться не получилось — с этими словами она стала гораздо крепче. — Я никогда не посмотрю на тебя иначе, гнусный выродок! — Девушка подалась вперед, оставляя жалкое расстояние между своим и его лицом, и процедила: — Гнить тебе в Хельхейме вечно.

Такое поведение окончательно затуманило рассудок мужчины. Лицо с волевыми грубыми чертами исказилось бессильной яростью, брови сшиблись на переносице, а ноздри раздулись, как у взбешенного быка. Мике даже показалось, что его синие глаза блеснули в темноте холодным сиянием.

В подобных ситуациях она совершенно не контролировала себя. Слова срывались с языка, и только после приходило осознание.

Неожиданно грубые пальцы разжались, оставив на щеках красные следы, но Мика не успела облегченно выдохнуть, как в следующую секунду они сомкнулись на шее — судорожно и крепко. Рагнар придвинул ее к себе, и холодные страшные глаза встретились с ее — испуганными, растерянными, но совершенно не умоляющими.

Гнев заклокотал внутри него, впился когтями в чернильное сердце, и он одним резким движением впечатал в стену подрагивающее женское тело.

Перед глазами Микаэллы заискрились и запрыгали мириады цветных искр. Она зажмурилась и тихо застонала, чувствуя, как спина начинает ныть от удара. Тело била дрожь, боль слилась с сырым воздухом, и дышать стало невыносимо. До ушей доносились слабые рыдания женщин, но вскоре их затмили торопливое биение сердца и тяжелое злое дыхание правителя, взгляд которого она чувствовала всем нутром, даже с закрытыми глазами.

— Мерзопакостная гарпия, — прошипел в самое ухо, надавливая большим пальцем на сонную артерию.

Мика чувствовала, как мир уходит у нее из-под ног. Боль упорно утягивала в омут бессознательности.

— Рука не дрогнет — сломает твою шейку как веточку. Но пока ты нужна мне живой...

Мужчина милостиво ослабил хватку. Пока Мика жадно хватала ртом воздух, он достал из-за пояса короткий нож с резной рукоятью и нарочито медленно приложил лезвие к ее щеке. Лицо овеяло холодом, кожу обжег гладкий металл, и она взглянула на душегуба с нескрываемым ужасом.

— А наказания все же не избежать, — хмыкнул он и чуть сильнее надавил лезвием на кожу. — Какой узор оставить тебе на память?

Микаэлла тут же ощутила, как по щеке побежали тонкие горячие струйки крови. Она до боли закусила губу, закрыла глаза, признавая свое поражение. Глядеть на довольное лицо было выше ее сил.

— А может, нарисовать тебе сокола? — хриплый голос приобрел металлические нотки иронии. — Будет довольно символично...

Смрадное дыхание резануло по носу, но Мика, чувствуя, как острый металл медленно, с легким нажимом двигается вдоль щеки, продолжила стоять неподвижно, с плотно зажмуренными глазами.

Единственным спасением оказались топот и низкий голос, разрезавший наступившую тишину:

— Господин! — В дверях замер стражник. — Там Рейнард, господин...

— И что с того?! Скажи ему, что я занят! Что снова нужно этому треклятому змею?!

— Но, господин... Он сказал, что у него к вам дело крайней важности. Говорит, не уйдет...

— Мерзкий ящер. Постоянно вмешивается, когда не нужно, — шикнул Рагнар, разжав пальцы и опустив руку с ножом, а затем оттолкнул от себя девушку и быстрым шагом вышел из клетки. — Закрой ее.

Откашлявшись, Микаэлла отползла к дальней стене и, дрожа всем телом, сжалась, словно загнанный в угол маленький зверек. Она следила за стражником до последнего, пока он не вышел из темницы.

Дверь с противным скрежетом закрылась, лишая пленниц света и вновь погружая их в слепящую тьму, и Мика не сдержалась — расплакалась, думая о том, что случилось бы, если бы вождя не отвлекли и он закончил начатое.

Возможно, это клеймо — кровавый сокол — навсегда осталось бы с ней.