Николай Островский

16 Резонанс

К началу 1935 года роман Николая Островского выдержал несколько изданий на русском языке, был переведен на украинский и на польский. Читатели засыпали автора письмами, полными благодарности.

Николай Островский ждал, однако, и другой реакции: он хотел знать мнение профессиональных критиков. Он понимал, что книга «далека от совершенства». С жадностью ловил в печати все, что писали о книге.

Вот как обрисовывает современный исследователь реакцию профессиональной критики на появление книги Островского:

«…За пределами журнала («Молодая гвардия». — Р. О.) ее пока не замечает никто… Полное молчание толстых литературных журналов. Островского обсуждает комсомольская пресса.

Тогда было такое положение, что издательства сами выпускали библиографические вестники, рекламировали свою продукцию. Выходил тоненький справочник издательства «Молодая гвардия», посвященный «вопросам молодежной печати». Тираж был меньше пяти тысяч экземпляров. И выходил еще более тоненький его собрат, бюллетень критико-библиографического института, который назывался «Художественная литература» и имел тираж меньше трех тысяч. Вот эти-то два крошечных полусправочных бюллетеня и поместили в декабре 1932 года первые крохотные отзывы о книжке Островского. Молодежный справочник напечатал свой отзыв среди подборки о воспоминаниях бывалых людей (рядом был раздел «Творческий смотр молодняка», здесь фигурировали Решетов, Протва — «писатели»; Островский в «писатели» не попал, он прошел по разделу «В огне боев»). Справочник «Художественная литература» отметил молодого автора между перепиской с начинающими и «Трибуной консультанта», отзыв был благожелательным, в нем выражалась надежда, что в будущем автор лучше справится со сложностями художественной формы. О распространенности этого бюллетеня можно судить по тому, что сам Островский в течение почти полугода не мог достать его, чтобы прочесть о себе.

И еще выходил в ту пору такой же тоненький и очень злой журнальчик «Рост», созданный в свое время как организационный бюллетень РАППа. В середине 1933 года и он отрецензировал книжку Островского, простив автору «недостаточно богатую языковую культуру» ради правильности содержания…

Вот и все для начала.

Единственный орган печати, который с первой секунды регулярно и добросовестно поддерживал Островского, — это сама напечатавшая его «Молодая гвардия». Здесь бережно отрецензировали отдельное издание и выразили надежду, что в последующей работе автор избавится от стилистических несовершенств. Здесь поместили и первые отклики читателей, бурно приветствовавших Корчагина, — но даже и здесь никто еще не чувствовал, что придет за этими первыми разрозненными откликами. Здесь регулярно поминали «молодого рабочего автора» в обзорах и перечнях и столь же регулярно выражали надежду, что вторая часть повести будет более умелой в литературном отношении…»[30]

Первое время почти вся профессиональная критика хранила молчание. Однако потом она наверстала упущенное.

Приведу выразительный отрывок из речи ответственного редактора «Комсомольской правды» В. М. Бубекина на X съезде комсомола в 1936 году.

Бубекин:

— Молодежь жаждет видеть в книгах своих сегодняшних героев… Стахановцы — знамение нашего времени. Они вносят свои стахановские поправки и в требования к литературе. Одни произведения они отбрасывают прочь, другие произведения делают своими любимыми. Характерно, что очень часто это делается, невзирая пи на какие нормативы, установленные штатной критикой. Возьмите, например, книгу Николая Островского «Как закалялась сталь». Эта книга имеет большой заслуженный успех. А вы знаете, как критика встретила эту книгу? Заговором молчания. Сначала даже трудно было эту книгу издавать.

Секретарь ЦК ВЛКСМ А. В. Косарев бросает реплику:

— Книжка «Как закалялась сталь» была издана вопреки литературной критике силами ЦК комсомола и «Молодой гвардией».

Бубекин:

— Правильно! А теперь литературные критики готовы приписать эту заслугу себе. Это с ними часто случается. Увидев, что книжка имеет успех, что ее берут нарасхват, они начинают шуметь: «Вот видите, а мы что говорили?» (Смех в зале.)[31]

К концу года на позиции признания книги встала и «Литературная газета». 26 ноября 1936 года в ней было напечатано следующее:

«Литературные снобы, пытавшиеся не заметить книгу Островского «Как закалялась сталь», вынуждены были в конце концов нарушить заговор молчания и признать, что ее появление является событием для советской литературы. Но, аллилуйски повторяя это, льстиво восторгаясь успехом книги «Как закалялась сталь», многие из этих жрецов искусства все же настойчиво пытаются, как это ни странно, вывести Островского из советской литературы. Отдавая дань его благородству и мужеству, они пытаются говорить о нем как о человеке, стоявшем или «выше» литературы, или в какой-то «почетной стороне» от нее…»

Огромное значение для признания романа профессиональной критикой имел очерк Михаила Кольцова. Кольцов посетил Островского в Сочи 1 ноября 1934 года. Беседовали они долго, расстались друзьями; Кольцов ушел от Островского, покоренный силой его духа, мужеством. Очерк Кольцова так и назывался: «Мужество». 17 марта 1935 года очерк появился в «Правде».

«Бойкие молодые человеки, — писал Михаил Кольцов, — нарифмовав похлеще пару страниц в толстом журнале, сорвав хлопки на ответственной вечеринке, уже рвут толстые авансы, уже бродят важным кандибобером по писательским ресторанам, уже пудрят фиолетовые круги под глазами и хулиганят на площадях в ожидании памятников себе… Маленький, бледный Островский, навзничь лежащий в далекой хатенке в Сочи, слепой, неподвижный, забытый, смело вошел в литературу. Отодвинул более слабых авторов, завоевал сам себе место в книжной витрине, на библиотечной полке. Разве же он не человек большого таланта и беспредельного мужества? Разве он не герой, не один из тех, кем может гордиться наша страна?

И главное — что питало эту мужественную натуру? Что и сейчас поддерживает духовные, физические силы этого человека? Только безграничная любовь к коллективу, к партии, Родине, к великой стройке. Только желание быть ей полезным… У него есть персональная пенсия, близкие люди — лежать бы, не утомляться, сохранять оправданное бездействие. Но так велико обаяние борьбы, так непреодолима убедительность общей дружной работы, что слепые, параличные, неизлечимо больные бойцы сопутствуют походу и героически рвутся в первые ряды».

Выступление М. Кольцова всколыхнуло читателей. А вскоре и критики принялись внимательно читать книгу о Павле Корчагине, заговорили о ней.

Но и теперь плоды этого чтения доставляли автору отнюдь не только радость.

Первым в апреле выступил критик Б. Дайреджиев. Его статья «Дорогой товарищ» была напечатана в «Литературной газете» 5 апреля.

В эти дни Николай болел двусторонним плевритом. Собрав последние силы, он пишет 2 апреля писательнице В. И. Дмитриевой: «В период наивысшего подъема тело изменило мне… Я не могу работать. Самое страшное, что может быть в моей жизни…»

5 апреля И. П. Феденеву: «Неожиданно захворал… Температура, сердцебиение, бессонница и пр. столь же приятные вещи. Врачи категорически запретили работать, даже читать… Все кругом зовет к труду и действиям, а я засыпался. Ведем борьбу с болезнью… Получаю много, откликов на статью Кольцова…»

Остановлена основная работа. Отложены газеты, письма читателей. Не до них. Снова борьба за жизнь. И только 11 апреля Николай почувствовал себя немного лучше. Лечащий Островского врал Михаил Карлович Павловский, как всегда, забежал после рабочего дня навестить своего подопечного. Врач беспокоился, так как последние дни Островский чувствовал себя не очень хорошо: болела голова, пошаливало сердце.

Вот что рассказал мне впоследствии М. К. Павловский:

— Я собирался уже уходить. Николай Алексеевич меня остановил. «Михаил Карлович, — обратился он ко мне. — Если вас больные не ждут, посидите еще. Просмотрите газеты». Я остался. Быстро просмотрели с ним газеты «Правда», «Комсомольская правда». «А теперь давайте просмотрим мою, профессиональную газету — «Литературку», как мы ее называем…» Читаю Островскому заголовки статей. Назвал и эту: «Дорогой товарищ». Быстро, про себя пробегаю первые строки. И вдруг читаю: «Оптимизм Островского…» «Николай Алексеевич, а это статья о вас». — «Да ну? Читайте, читайте…» Откровенно сказать, первый абзац об оптимизме, идущем «от глубокого постижения путей истории», и об «оптимизме свиньи, роющейся на задворках истории», — я так и не понял. Да и Николай Алексеевич пропустил это. А вот следующий абзац уже касался Островского, который, как писал рецензент, «тем и велик, что он не самодоволен, не жирен»… Это насторожило Островского. «Ну, ну, читайте, что там еще есть?» Я продолжал читать…

В статье говорилось… о преемственности поколений революционеров, о стойкости Корчагина, о большевистском упорстве Корчагина и т. д. и т. п. В заключение вывод: «Дело в том, что Корчагин — это Островский… Он сделал все, что в силах сделать Павел Корчагин, но написанная вслепую в полном смысле этого слова книга нуждается в инструментовке, в технической шлифовке, в озвучании рукой мастера… Я позволю себе обратиться с публичным вызовом к писателю Всеволоду Иванову… о том, чтобы он взял на себя труд инструментовки книги Островского…»

Несколько дней Николай был подавлен, лежал молчаливо, никого не хотел видеть. Потом, собравшись с силами, телеграфировал Анне Караваевой:

«Прочел вульгарную статью Дайреджиева. Сердечно болен, однако отвечу ударом сабли «Литературной газете»…»

Весь месяц апрель Николай Островский был под впечатлением этой статьи. В письмах к друзьям он все время возвращается к выступлению Дайреджиева.

15 апреля пишет своему другу А. Солдатову:

«С 12/IV чувствую себя лучше, температура более-менее нормальная, и я уже начал работать. Заставляют, черти. Кажется, мертвого и то заставили бы написать ответ на заметку или, вернее, статью в «Литературной газете»… И ответил же я ему хорошо, если поместят в «Литературке», то сообщу, в общем, началась передряга, самая безалаберная статья, какую только может выдумать человек. У него счеты с «Молодой гвардией», и он через меня лягает журнал «Молодая гвардия», но и мне изрядно достается. То превозносит до небес, даже путевку транспаранту моему в «мировую литературу» дал, то предлагает Вс. Иванову озвучить, т. е. отшлифовать, мою книгу. Разве не гад после этого? Тогда чье же это будет произведение?»

16 апреля — в письме к Р. Шпунт:

«Между прочим, первый раз меня лягнули в печати — Дайреджиев в «Литгазете» своей статьей «Дорогой товарищ». Этот человек нашел нужным оскорбить меня, сказав, что я через книгу жалуюсь на окружающую меня действительность и т. д. и т. п. И под конец отослал меня на переделку к Вс. Иванову. Я ответил ему как следует».

Этот ответ не был опубликован при жизни автора. Только после смерти Николая Островского читатели получили возможность прочесть это письмо. Вот его текст, с небольшими сокращениями:

«Только сегодня прочел в «Литературной газете» от 5 апреля статью Бориса Дайреджиева «Дорогой товарищ». И хотя я сейчас тяжело болен — воспаление легких, но должен взяться за перо и написать ответ на эту статью. Буду краток.

Первое: решительно протестую против отождествления меня — автора романа «Как закалялась сталь» — с одним из действующих лиц этого романа — Павлом Корчагиным.

Я написал роман. И задача критиков показать его недостатки и достоинства, определить, служит ли эта книга делу большевистского воспитания нашей молодежи.

Во второй половине своей статьи критик Дайреджиев… пишет вещи, мимо которых я не могу пройти молча. Например: «Но здесь мы должны отметить ошибку редакции «Молодой гвардии». Дело в том, что Корчагин — это Островский. (Его история недавно была рассказана М. Кольцовым… в «Правде».) А роман — человеческий документ. И вот, по мере того как мир смыкался железным кольцом вокруг разбитого параличом и слепого Островского, семейная неурядица борьбы с обывательской родней жены Корчагина начинает занимать центральное место в последней части романа. Прикованный к койке, Островский не замечает, как мельчает в этой борьбе его Павка. Типичные черты Корчагина начинают вырождаться в индивидуальную жалобу Островского через своего героя. Редактор книжки т. Шпунт оказалась политически более чуткой, чем редакция журнала. Она свела к минимуму перипетии семейной ссоры, заострила политическую суть этой борьбы, тогда как журнал дал целиком эту растянутую часть романа, чем способствовал разжижению гранитной фигуры Павки Корчагина».

Зачем понадобились Дайреджпеву эти сенсационные сообщения, что Корчагин — это Островский…

Как все это режет ухо! Зачем понадобилось Дайред-жиеву написать неправду (я с трудом воздерживаюсь от более резкого выражения) об авторе романа и Павле Корчагине, которых Дайреджиев отождествляет? Когда и где увидел Дайреджиев индивидуальную жалобу автора на окружающую его действительность? Конец последней главы, о которой пишет Дайреджиев, в книге не опубликован. Но пинок, которым наградил критик редакцию журнала «Молодая гвардия», пришелся как раз мне в лицо. Я должен ответить на удар ударом.

Если вы, тов. Дайреджиев, не поняли глубоко партийного содержания борьбы Корчагина с ворвавшейся в его семью мелкобуржуазной стихией, обывательщиной и превратили все это в семейные дрязги, то где же ваше критическое чутье? Никогда ни Корчагин, ни Островский не жаловались на свою судьбу, не скулили по Дайреджиеву. Никогда никакая железная стена не отделяла Корчагина от жизни, и партия не забывала его. Всегда он был окружен партийными друзьями, коммунистической молодежью и от партии, от ее представителей черпал свои силы. Сознательно или бессознательно, но Дайреджиев оскорбил и меня как большевика и редакцию журнала «Молодая гвардия».

Дальше тов. Дайреджиев обращается с публичным вызовом к писателю Всеволоду Иванову взять на себя «инструментовку», «техническую шлифовку и озвучание» книги, после чего «она станет в уровень с лучшими образцами социалистического эпоса». Я ценю Вс. Иванова как писателя. Убежден, что он тоже был смущен этим театральным жестом Дайреджиева. Мы, молодые писатели, только что вступившие в литературу, жадно учимся у мастеров мировой и советской литературы. Берем лучшее из их опыта. Они пас учат.

А. С. Серафимович отдавал мне целые дни своего отдыха. Большой мастер передавал молодому ученику свой опыт. И я вспоминаю об этих встречах с Серафимовичем с большим удовлетворением. Анна Караваева, будучи больной, читала мою рукопись, делала свои указания и поправки. Марк Колосов привез эту рукопись в ЦК комсомола.

Из их указаний я делал выводы и своей рукой выбросил все ненужное. Своей рукой! Так большевики помогали «озвучать» книгу. Книга имеет много недостатков. Она далека от совершенства. Но если ее вновь напишет уважаемый Всеволод Иванов, то чье это будет произведение — его или мое? Я готов учиться у Всеволода Иванова. Но переделывать свою книгу должен сам, продумав и обобщив указания мастеров литературы. Эти указания и советы нам, молодым, нужны как воздух: товарищеская творческая их помощь, большевистская критика. Ничего этого нет у Дайреджиева.

С коммунистическим приветом — Н. Островский.

11 апреля 1935 г. Сочи…»

На защиту Островского встала «Правда». 14 апреля 1935 года в газете было опубликовано коллективное «Письмо в редакцию». Авторы письма недоумевали по поводу статьи Б. Дайреджиева: «книга Н. Островского, оказывается, «написана вслепую в полном смысле этого слова» и под конец «вырождается в индивидуальную жалобу Островского через своего героя».

«Книга нуждается в инструментовке, технической шлифовке, в озвучании рукой мастера» — она, стало быть, не только слепая, но и немая…

Но дискредитации Дайреджиеву мало, — писала далее «Правда», — он доходит до издевательства над Островским. «Николай Островский пишет сейчас новую книгу, теперь уже, нужно надеяться, с помощью секретаря», который, очевидно, должен «озвучить и инструментировать» произведение Островского — поставщика сырья.

Нечего говорить, что подобная неумная путаная болтовня, выдаваемая «Литературной газетой» за критику, представляет собой клевету на человека, являющегося образцом большевистского мужества».

Письмо в «Правду» подписали А. Серафимович, A. Караваева, С. Салтанов, А. Безыменский, М. Колосов, Т. Киш, П. Бирюлин.

Николай Островский поблагодарил редакцию за поддержку. 1 мая 1935 года он послал следующую телеграмму:

«Москва. «Правда», Михаилу Кольцову. Пламенный первомайский привет. Глубоко признателен центральному органу партии «Правде» за большевистское внимание, защиту. Уважающий Вас Н. Островский».

С лета 1935 года статьи о романе появляются в журналах «Октябрь», «Литературный критик», «Знамя», «Советское студенчество», «Резец», «Красная новь». Об Островском пишут А. Александрович, В. Бойчевский, Б. Бялик, И. Виноградов, О. Войтинская, А. Волков, B. Герасимова, М. Голодный, В. Ермилов, В. Инбер, Г. Ленобль, Е. Усиевич и другие.

В два последних года жизни Островского о нем узнала вся страна. Узнали и зарубежные читатели. Более сорока изданий выдержал роман «Как закалялась сталь» за эти последние два года: 1935-й и 1936-й. Он был издан в десятках городов. Перечислю некоторые из них: Москва, Ленинград, Ростов-на-Дону, Минск, Пятигорск, Свердловск, Казань, Саратов, Новосибирск, Горький, Вологда, Оренбург, Куйбышев, Уфа, Курск, Хабаровск, Омск, Красноярск, Минск, Смоленск, Ереван (на армянском языке), Тбилиси (на грузинском языке), Кудымкар (на коми-пермяцком языке), Тирасполь (на молдавском языке), Киев (на украинском языке)…

И по-прежнему потоком шли письма в адрес Островского. Читатели не знали точного адреса. Мы получали письма с такими адресами:

«СССР. Писателю Островскому».

«Сочи. Дорогому Николаю Островскому. Автору романа «Как закалялась сталь».

Эти конверты любовно хранились в особой папке. Окрыленный вниманием и любовью читателей, Островский писал Караваевой: «Тысячи писем, полученных мной со всех концов Союза, зовут меня в наступление…»

А в статье «Мой день 27 сентября 1935 года», написанной Островским для известного горьковского сборника «День мира», читаем:

«…Письма. Они идут ко мне со всех концов необъятного Советского Союза — Владивосток, Ташкент, Фергана, Тифлис, Белоруссия, Украина, Ленинград и Москва.

Москва, Москва! Сердце мира! Это моя Родина перекликается с одним из своих сыновей, со мной… автором единственной книги «Как закалялась сталь», молодым, начинающим писателем. Тысячи этих писем, бережно разложенных в папки, — самое дорогое мое сокровище.

Кто же пишет? Все. Рабочая молодежь фабрик и заводов, моряки-балтийцы и черноморцы, летчики и пионеры — все спешат высказать свою мысль, рассказать о чувствах, разбуженных книгой…»

При жизни Островского его роман успел перешагнуть и границы нашей Родины. Его издали в Чехословакии. И в знак благодарности сотрудники издательства прислали Островскому золотые часы с боем. Они били каждые четверть часа. Николай был очень рад этому подарку — теперь он сам мог следить за временем.

Напечатали роман и в Японии. Велись переговоры о его издании в Англии: там собирались выпустить роман в сокращении и дать ему название «Рождение героя». Спросили разрешения у автора.

Сначала Островский огорчился. Но, подумав, сказал:

— Пусть печатают в сокращении! Всего не сократят! Все равно молодежь Англии узнает о борьбе нашей молодежи!

Впоследствии роман «Как закалялась сталь» издали в большинстве стран мира.

Но автор не дожил до этого.