Никто, кроме тебя 2

Глава 20

Когда первый испуг, вызванный столь неожиданной смертью мужа у Флоренции де Кастильего прошёл, к ней медленно вернулись столь привычные решимость и рассудительность…

Глядя на лежавшего на ковре дона Педро – черты лица старика уже заострились, – она подумала: «Надо срочно дать телеграмму Ортего Игнасио… Да, одна я тут явно не управлюсь… Ведь мужчин в доме больше не осталось… Прислуга не в счёт… Да, срочно, срочно дать телеграмму…»

Флоренция одновременно и верила, и не верила в то, что дон Педро, её престарелый супруг, только что действительно умер…

Только теперь она наконец-то ощутила, насколько она была подавлена, унижена, в буквальном смысле – уничтожена этим мелочным старым человеком…

Бросив на лежащего на полу старика де Кастильего прощальный взгляд, девушка вышла из кабинета, осторожно закрыла за собой дверь…

Рядом с ним уже суетился доктор Флорес – вытаскивал из своего кожаного чемоданчика какие-то стеклянные колбы, пузырьки, наборы шприцев, заполнял какие-то непонятные бланки…

«Да – подумала Флоренция, опускаясь по лестнице, – да, теперь надо заботиться о живых… О моей несчастной девочке… Боже, что же мне делать теперь?… Что, что?… И никто не в силах помочь мне – никто, разве что Ортего Игнасио…»

Пройдя в свою спальню, где стояла кроватка, Флоренция уселась рядом и умилённо посмотрела на маленькую – та крепко спала, и не подозревая о только что произошедшей в доме трагедии…

В комнату неслышно вошла сеньора Тереза.

Кто-кто, а эта старая женщина лучше других знала, какое унизительное существование вела Флоренция в этом особняке со времени своей свадьбы.

Она не единожды была свидетельницей того, как старик де Кастильего кричал на свою молодую жену по самым, казалось пустяшным предлогам, как он, намотав волосы несчастной, бил её головой о стенку…

Флоренция часто приходила в каморку Терезы – поплакаться…

Та, нежно гладя девушку, к которой Тереза испытывала самые нежные, почти материнские чувства, по голове, приговаривала:

– Терпи, терпи, дочка…

Конечно же, Флоренция молча сносила все обиды – а что же ей оставалось делать?…

Подойдя к молодой вдове, она уселась рядом и, тяжело вздохнув, сказала:

– Это не самая худшая смерть… Я старый человек, Флоренция, я много повидала в жизни, может быть даже – слишком много, и я тебе честно говорю – это не самое худшее…

В этой фразе девушка явно услышала подтекст: «Конечно же, об умерших принято говорить или хорошо, или никак, но, мне кажется, хорошо, что дон Педро умер… Если бы он пожил ещё несколько лет, то умерла бы ты, Флоренция… Умерла бы во цвете лет… И никто на всём белом свете не помог бы тебе».

Девушка прекрасно поняла старую горничную. Она давно научилась понимать эту достойную женщину безо всяких слов…

Тем более, что Тереза была для неё в этом доме единственной отдушиной.

Не поднимая головы, Флоренция очень-очень тихо произнесла:

– Надо бы дать телеграмму его единственному сыну, Ортего Игнасио…

Тереза медленно покачала головой в знак согласия со словами девушки.

– Да, конечно…

Вынув из кармана листок бумаги, где был записан столичный адрес единственного сына умершего, она развернула его и протянула Терезе:

– Если вам не сложно…

Старая сеньора, взяв из рук девушки листок, положила его в карман.

– Не волнуйтесь, я сделаю всё, что в моих силах… Всё, что потребуется… Только не волнуйтесь… – От волнения Тереза почему-то перешла с Флоренцией на «вы», хотя давно уже говорила ей «ты». – Только не волнуйтесь… Я сделаю всё для вас, я помогу всем, чем только смогу вам помочь…

Посидев рядом с Флоренцией несколько минут, сеньора Тереза, тяжело вздохнув, так же тихо поднялась и вышла из комнаты.

Девушка, растерянно смотря на спящую малютку, неожиданно вспомнила последние слова дона Педро: «Она не из детского приюта… Я не хочу перед смертью брать грех на душу…»

– Откуда же тогда она взялась в нашем доме?… – едва слышно, одними только губами прошептала девушка. – Откуда же её привёз дон Педро?… Почему он не сказал мне этого раньше?…

Да, по всей видимости, старик де Кастильего унёс эту тайну с собой, в могилу…

– Может быть, у неё всё-таки есть родители, если она не из детского дома?… – продолжала свои размышления вслух Флоренция. – Ну, конечно же, наверняка есть…

Девушка нежно поправила край сбившегося одеяла и тихо, стараясь не разбудить свою названную дочь, вышла из комнаты…

А в доме уже царила та самая суета, которая всегда начинается, если кто-нибудь умирает…

В гостиной стояли двое простоватого вида парней в накинутых на одни только плечи белых халатах – это были санитары из морга.

Флоренция, растерянно постояв в гостиной, оделась и вышла из дому.

Ей просто необходимо было посидеть в одиночестве и подумать…

Да, не только сеньора де Кастильего, но и все в доме прекрасно понимали, что она теперь остаётся такой же нищей, как и три года назад, когда невестой-бесприданницей впервые переступила порог этого жутковатого особняка – то, что отписал ей в наследство муж, было жалкими крохами в сравнении с его состоянием…

Все в этом доме – начиная от сеньоры Терезы и заканчивая самой Флоренцией, – все прекрасно понимали, что через совсем короткое время, сюда придёт частный поверенный, опишет всё имущество, которое, вроде бы, согласно последней воле покойного старика, должно перейти к каким-то монахам, и несчастной Флоренции ничего другого не останется, как поискать какое-нибудь другое пристанище…

Но, как ни странно, сама вдова не думала об этом – её мысли были заняты девочкой…

– Кто же ты такая, – шептала Флоренция, идя по присыпанной песком алее небольшого парка, который находился напротив особняка старика де Кастильего. – Кто же ты?… Откуда же ты?…

Она обращалась в своих мыслях непосредственно к девочке – будто бы та была рядом…

Действительно – кто же тогда эта малютка?…

Есть ли у неё родители?

Если есть – кто же они?…

Как она очутилась тут?…

Неужели родители девочки могли доверить её заботам дона Педро?…

Вряд ли…

Что же тогда означают последние, предсмертные слова дона Педро?…

И что же, наконец, побудило его взять маленькую девочку в свой особняк?…

Вопросы, вопросы…

Они возникали один за другим, как-то совсем невольно, вопреки желанию Флоренции, они постоянно путались друг с другом, образуя, какой-то совершено порочный круг…

Впрочем, будь теперь её маленькая названная дочь тут, на аллее, она вряд ли бы смогла ответить на эти вопросы – она ещё ничего не понимала…

К своему счастью…

Счастливая, она ещё не знала, не догадывалась, что кроме папы, мамы, тёти Марты, дяди Ортего Игнасио да этой доброй девушки, которую она, к счастью последней, уже несколько раз назвала «мамой», кроме них в мире бывают и мерзавцы, и подонки, отпетые негодяи, и просто бессовестные люди…

Вроде того смуглого дяди со злыми чёрными глазами, который вёз её сюда…

Флоренция так и не смогла найти какого-нибудь ответа ни на один поставленный ею же вопрос…

Единственное, что она теперь твёрдо знала, так это то, что дон Педро перед смертью впутался в какую-то тёмную запутанную историю, в которой одним из главных действующих лиц был уголовник Луис Трехо…

Впрочем, и от этого открытия Флоренции было не легче – скорее, наоборот…

«Надо обязательно посоветоваться с Ортего Игнасио, – решила девушка, возвращаясь домой, – иначе я просто не знаю, что и делать…»

Ортего Игнасио де Кастильего прибыл в Гвадалахару утренним поездом.

Он, едва появившись в доме, тут же направился в комнату Флоренции…

Девушка встретила его на коридоре. Маленькая, позавтракав, спала, и девушка не хотела будить её…

Глядя на своего пасынка, Флоренция решила, что пока ещё рано говорить с ним о дальнейшей судьбе девочки – она ведь прекрасно понимала сыновьи чувства молодого Кастильего…

Кивнув во двор, она сказала:

– Пройдёмся…

Ортего Игнасио послушно отправился за ней…

Усевшись на скамеечку, Флоренция скорбно посмотрела на молодого де Кастильего.

– Как это произошло?… – спросил тот.

И девушка без утайки рассказала ему обо всём…

Она не скрывала ничего – ни своего последнего разговора, ставшего, по всей видимости, для дона Педро роковым, ни его обидных слов…

Она старалась быть совершенно беспристрастной – насколько удалось это Флоренции, трудно было судить – всё-таки, она ещё никогда не видела, как умирает человек, и была очень взволнованна…

Да, она рассказала своему пасынку обо всём, точнее, почти обо всём, сознательно умолчав только об очень загадочной истории появления в этом доме маленькой девочки…

«Ещё рано, ещё не время, – напряжённо думала Флоренция, пристально вглядываясь в лицо Ортего Игнасио, – ещё не время… Ему надо прийти в себя… Не надо его травмировать – с моей стороны это было бы слишком жестоко…»

Ортего Игнасио, молча, ни разу не перебивая, выслушав этот монолог, неторопливо, стараясь скрыть свою нервозность, закурил сигарету и, подняв тяжёлый взгляд на Флоренцию, спросил:

– Он не мучился перед смертью?… Флоренция, умоляю тебя, ответь мне, честно… Он не мучился перед тем, как умер?…

Девушка вспомнила слова дона Педро: «О, как мне больно… Сердце… Сердце болит…»

«Не надо ему об этом знать, – решила она, – пусть думает, что его отец принял лёгкую смерть…»

Де Кастильего повторил свой вопрос. Теперь он прозвучал более резко:

– Он не мучился?… Что же ты молчишь, Флоренция?… Ответь мне всё, как есть, скажи мне правду… Не бойся за меня – у меня достаточно сил выслушать всё… даже самое страшное… Мой отец… Мой несчастный отец… Скажи мне, как он умер?… Скажи мне, ответь мне, он не мучился?… не мучился?…

Флоренция отрицательно покачала головой – какой может быть обман?…

– Нет…

Напряжённо посмотрев на свою молодую мачеху, сын покойного спросил:

– Ты не обманываешь меня?… Скажи мне честно, Флоренция, скажи правду… Ты, действительно не обманываешь меня?…

– Нет, нет…

– Ты правду говоришь?…

Флоренция отвела взгляд.

– Нет, не волнуйся…

Голос Ортего Игнасио был очень взволнованным – девушка ещё никогда не слышала его таким…

«Боже, как же он разволновался, – подумала Флоренция, искоса поглядывая на молодого пасынка. – Боже, кому действительно плохо… Нет, ему теперь нельзя рассказывать об этой маленькой, нельзя… Как-нибудь потом… Когда он придёт в себя…»

Оретго Игнасио продолжал всё тем же взволнованным голосом:

– Не надо меня жалеть – если ему действительно было плохо, скажи мне об этом… Но только правду… не надо жалеть меня… Флоренция, ты слышишь? Я говорю – не надо меня жалеть… Это мой отец – и я должен знать всю правду о нём…

– Нет, он принял спокойную смерть…

Оретго Игнасио переспросил срывающимся от волнения голосом:

– Ты не обманываешь меня?…

Девушка приложила руку к груди и, взглянув де Кастильего в глаза, сказала:

– Нет, я говорю честно…

Выпустив из носа струйку табачного дыма, Ортего Игнасио произнёс:

– Да… Да, Флоренция, ты, наверное, удивишься, но я любил своего отца… Несмотря ни на что.

Это «несмотря ни на что» крепко врезалось в сознание Флоренции.

«Да, что ни говори, – невольно подумала она, – что ни говори, а отец – это всегда отец… Конечно же, Ортего Игнасио – очень умный человек, он прекрасно понимает все недостатки покойного дона Педро… Но ведь он его сын – и этим сказано всё…»

Молодой де Кастильего вновь задумчиво повторил, обращаясь, скорее, к самому себе, нежели к сидящей рядом девушке:

– Я любил своего отца… Да, многие не понимали меня, но я любил его…

Девушка едва заметно кивнула в ответ.

– Понимаю… Что ты, Ортего Игнасио… Я прекрасно понимаю тебя…

Флоренция почему-то вспомнила похороны своих родителей – после того, как обгоревшие останки «Боинга» были разобраны, в кровавом месиве тел никого нельзя было опознать…

Спасательные службы тогда прислали в её семью два наглухо запаянных цинковых гроба – были ли там останки её родителей или же кого-то другого – сказать было невозможно…

Флоренция задумчиво повторила – скорее, это были мысли вслух:

– Да, Ортего Игнасио, я понимаю… Понимаю тебя прекрасно…

Да, она действительно понимала сыновьи чувства своего пасынка…

Понимала, уважала их, но, при всём своём желании, не могла разделить…

Молча докурив сигарету, де Кастильего аккуратно затушил окурок и выбросил его в мусорку.

Вопросительно посмотрев на Флоренцию, он очень тихо спросил:

– Ну, всё?…

Та замешкалась с ответом.

«Нет, не буду говорить, – решила она, окончательно укреплясь в мысли, что де Кастильего вряд ли будет теперь интересно выслушивать её личные проблемы. – Не надо… Ему и так теперь несладко…»

Кивнув в ответ, девушка произнесла как-то очень неуверенно, очень несмело:

– Да… Пока – всё…

…По особняку де Кастильего ходили какие-то совершенно незнакомые Ортего Игнасио люди, невесть откуда взявшиеся краснолицые старухи с запавшими ртами, дряхлые старики со слезящимися глазами, какие-то верткие сеньориты – скорее всего, соседи из ближайших домов… Все они с притворным сочувствием долго и надоедливо трясли Ортего Игнасио руку, выражали искреннее и непритворное соболезнование, и даже лезли целоваться…

От стариков уже разило каким-то дешёвым спиртным – Ортего Игнасио едва сдерживался, чтобы не выгнать этих людей из дому…

«Откуда они все возникли? – недоумённо думал молодой де Кастильего. – Я ведь никогда раньше в своей жизни не видел их тут…»

В своём завещании старик де Кастильего оговорил всё, до мельчайших подробностей – в том числе и ритуал собственных похорон…

Скупой при жизни, он отписал на собственное погребение кругленькую сумму – во всяком случае, по тому завещанию Флоренция получала куда меньше…

Такие богатые люди, как Педро де Кастильего, давно не умирали в Гвадалахаре – совершенно естественно, что на его похороны в костёл собрался весь город…

Для многих зевак это было просто бесплатным театральным представлением, и они никогда и ни за что не упустили бы его…

Почему-то из всех обрядов похороны всегда собирают наибольшее количество любопытствующих – ещё больше, чем свадьбы…

Тем более, что похороны дона Педро были очень пышные – с чёрным лаковым катафалком, запряжённым шестёрней откормленных лошадей, с часовым отпеванием в самом богатом костёле Гвадалахары…

Дон Педро лежал в гробу почти молодой – тогда, на отпевании в костёле он почему-то казался Флоренции даже по-своему красивым…

Конечно, настолько, насколько красивыми могут быть человеческие останки.

Флоренции всё время казалось, что на лице старого сеньора Педро де Кастильего застыло какое-то недоумённое выражение.

И молодая вдова, пристально, в последний раз вглядывалась в его черты, думала, что она почему-то жалеет этого человека, который как-то незаметно, непонятно и бесцельно прожив свою мелочную, суетливую и – по большому счёту! – бестолковую жизнь, так и не постиг настоящего счастья…

Как ни странно, на кладбище людей было очень мало – может быть, человек десять…

Зеваки, пройдя за катафалком по улицам, поотстали по дороге – это было вполне естественно, тем более, что маленькое кладбище неподалёку от собора святых Петра и Павла не смогло бы вместить всех желающих посмотреть на погребение дона Педро…

Да, людей на этом старинном кладбище было действительно немного…

Но это было вполне естественно и объяснимо – надо было знать умершего…

Близких родственников у старика де Кастильего не было, так же, как, впрочем, и друзей…

У него были только клиенты, слуги и компаньоны – и всех этих людей старик де Кастильего при жизни ненавидел или презирал…

Чаще же всего – он ненавидел и презирал их одновременно.

А ни те, ни другие, как правило, никогда не ходят на похороны человека, с которым их, кроме мелких и крупных обид, ничего не связывало…

День похорон выдался пасмурным – с самого утра накрапывал мелкий моросящий дождик, и люди, то и дело поглядывали на небо, спрашивали себя, когда же вся эта тягостная процедура закончится…

В сентябрьских кронах кладбищенских деревьев как-то очень ожесточённо дрались, кричали пронзительные вороны; неожиданно начался мелкий дождь – похоронная процессия ощетинилась зонтами…

И вот, наконец, всё…

Сейчас дона Педро закапают в сырую от дождя землю, и спустя год вряд ли кто в этом городе вспомнит, что он вообще существовал…

Неожиданно могильщики закричали – их голоса очень гулко летели над покосившимися крестами и обросшими мхом памятниками этого старинного кладбища:

– Всё, всё, прощайтесь…

Католический священник на скорую руку сотворил заупокойную молитву, после чего лакированный белый гроб с телом старого кабальеро Педро де Кастильего стал медленно, но так неотвратимо опускаться в глубокую влажную щель гробовой ямы…

Всё исчезло – недоумевающее лицо дона Педро, сложенные крест-накрест руки…

Застучал молоток, полыхнул последним пламенем крик сеньоры Терезы, послышался дробный грохот посыпавшейся на крышку гроба комьев сырой земли, шлёпанье блестящих лезвий лопат могильщиков, и уже скрылась от глаз белая глазетовая крышка гроба…

А спустя каких-то несколько минут комья мокрой земли уже не стучали, а как-то чавкали, яма сравнялась с землёй, и вскоре на месте недавней ямы вырос могильный холмик…

Металлическая табличка с изображением креста и фамилией «Педро де Кастилего», два венка, бутоньерка, много цветов…

Флоренция, держа под руку Ортего Игнасио, чтобы не упасть, медленно двинулась с ним в сторону кладбищенских ворот…

Вечером, зайдя в кабинет покойного, Флоренция обнаружила, что Ортего Игнасио разбирает какие-то бумаги отца…

Тяжело вздохнув, девушка каким-то растерянным тоном произнесла:

– Нам необходимо поговорить…

Молодой де Кастильего, не отрываясь от бумаг, произнёс в ответ:

– Да… Конечно же, Флоренция, поговори со мной… Ты ведь знаешь – я всегда помогу тебе добрым словом, помогу советом… Что-нибудь серьёзное?…

Флоренция наклонила голову в знак согласия с Ортего Игнасио.

– Да, боюсь, что да… Ортего Игнасио, у меня к тебе очень важный разговор… Есть ли у тебя время выслушать меня?…

Де Кастильего, отложив бумаги в сторону, уселся напротив девушки.

– Конечно же…

Он почему-то подумал, что Флоренция заведёт разговор о наследстве…

Однако девушка, к его удивлению, имела в виду нечто совершенно иное…

– Послушай, – сказала она, осторожно усаживаясь на стул рядом с пасынком, – послушай… Ты ведь знаешь наверное, что у нас в доме перед самой смертью твоего отца, дона Педро, появилась какая-то маленькая девочка… Притом я никак не могу понять – кто она и каким образом появилась в этом доме…

Ортего Игнасио молча кивнул – действительно, сеньора Тереза говорила ему об этом, но де Кастильего не придал должного значения её словам, посчитав, что эта маленькая девочка – незаконнорожденный ребёнок кого-то из прислуги…

Кроме того, все эти дни Ортего Игнасио был занят печальными хлопотами, связанными с предстоящими похоронами отца…

До девочки ли ему было?…

Де Кастильего ответил Флоренции с несколько рассеянным видом:

– Да, слышал… Мне, ещё вчера говорила об этом Тереза…

Флоренция, несколько минут помолчав, очень печально произнесла:

– Мне нужна твоя помощь… Кроме тебя, никто на целом свете не может помочь мне разобраться в этой истории… Никто, кроме тебя…

Ортего Игнасио, прищурившись, с видимым недоумением посмотрел на девушку.

– Это касается ребёнка?…

Вдова кивнула.

– Да…

– А что – какие-то проблемы?

Вздохнув, Флоренция сказала:

– Да, и притом – очень большие… Я не знаю, что мне делать…

– Хорошо… Я сделаю всё, что только в моих силах… – ответил де Кастильего. – Я сделаю всё, что смогу… Для тебя, для девочки…

Внимательно посмотрев на молодого де Кастильего, Флоренция спросила ещё раз:

– У тебя есть время и желание слушать меня?… Ответь мне…

Она прекрасно понимала, что после похорон ему вряд ли захочется решать такие вопросы, однако мысли об этом ребёнке постоянно одолевали Флоренцию – и она с ужасом поймала себя на том, что даже сегодня в костёле, на отпевании тела усопшего мужа, она вновь думала об этом несчастном беззащитном ребёнке…

– Может быть, тебе теперь не до этого?… Может быть, отложим… ну, хотя бы, до завтра, до послезавтра?… Может быть… Скажи, есть ли у тебя теперь силы выслушать меня?… Скажи мне…

Де Кастильего осторожно перебил её:

– Ну, конечно же… Ты меня об этом только что спрашивала…

– Тогда слушай внимательно… Послушай, что я расскажу тебе…

Де Кастильего, усевшись поудобнее, приготовился слушать…

– Да, пожалуйста…

И Флоренция начала свой рассказ…

Спустя час серебристый «мерседес» покойного дона Педро мчался по автобану, ведущему в сторону Мехико. За рулём сидел Ортего Игнасио.

Флоренция сидела позади – на руках её мирно дремала маленькая Пресьоса…

– Что же ты мне сразу не сказала?… – не оборачиваясь, спросил Ортего Игнасио. – Почему ты не рассказала мне об этом с самого начала?… Сразу, как я приехал?!

За сегодняшний вечер он задавал своей молодой мачехе этот вопрос, по крайней мере, раз сто или двести – если не больше…

Флоренция как-то очень виновато ответила своему пасынку:

– Я ведь говорила, я не хотела лишний раз волновать тебя, Ортего Игнасио…

А де Кастильего тяжело вздохнул и ничего не ответил девушке…

Да, Ортего Игнасио сразу понял, кто же эта малютка – сразу же, как только Флоренция упомянула об этом подонке, Луисе Трехо…

Он просто не верил своим ушам…

Как?…

Маленькая Пресьоса – здесь?…

Да быть этого не может!…

Оказалось, что это так… К великой радости молодого человека.

«Да, – думал он, следя за огнями встречных автомобилей. – Да, оказывается и в наше время ещё бывают чудеса…»

А когда де Кастильего вбежал в спальню и увидел, как маленькая протягивает ему куклу…

Нет, он не в силах был удержаться от слёз – а кто бы смог удержаться на его месте!?

Но на этот раз это были слёзы радости…

Сосредоточенно следя за дорогой, Ортего Игнасио приговаривал:

– Только бы успеть, только бы успеть… Только бы Марта не наделала никаких глупостей!… Только бы она не связалась с этим негодяем!…

Он понимал, что теперь, когда главный козырь выбит из рук Трехо, этот человек, как загнанный в угол зверь, может пойти на всё – даже на самый низкий подлый поступок…

Флоренция задремала. Они – и Флоренция, и названная дочь – мирно спали на заднем сидении… Пресьоса – потому, что время было позднее, а сеньора де Кастильего наконец-то заснула, окончательно добитая переживаниями сегодняшнего дня…

Ортего Игнасио включил четвёртую передачу… Да, теперь всё решало время – притом, не дни, не часы, а какие-то считанные минуты, может быть даже – секунды решали в его судьбе всё или почти всё…

Да если бы только в его, Ортего Игнасио судьбе… В судьбе Марты, дона Антонио, Ракель, Флоренции, этой маленькой девочки…

– Только бы успеть…

Машина неслась по ночной трассе на предельной скорости, но де Кастильего постоянно казалось, что она едва плетётся…

И он, будто бы заклинание, всё время повторял сквозь сжатые зубы:

– Только бы успеть… Боже, если я не успею в Мехико до рассвета, я навсегда потеряю Марту… Я, никогда себе этого не прощу!…