Новенькая на факультете боевых магов (СИ)

ГЛАВА 16. Притворись моей невестой, или Как Джед Фицрой ради новенькой на кота в мешке согласился

«Когда любят, всегда целуют», — словно надоедливый комар, жужжали в ушах слова Эффи. Причём вспомнились в самый неподходящий момент, когда представители семи академий теснились на плацу, делая вид, будто слушают торжественную речь ректора Косгроува. А у того она не менялась из года в год и Джед, прикрыв веки, мысленно прокручивал эту речь, лишь бы заглушить обличительную фразу: «Когда любят, всегда целуют».

— В седую старину, когда оставшиеся без трёх частичек магии люди болели, страдали и изводили друг друга вопросами, как вернуть утраченное, — кричал в микрофон ректор, отчего динамики трещали, хрипели и звенели на всю долину Валькорна, — Исидору Сальвадору Первому явилось божественное видение. Из чистейшего золота и редких драгоценных камней Великий Магистр изготовил кубок четырёх стихий и наделил его особой силой…

Далее следовала совершеннейшая дичь, будто с помощью того самого кубка можно успешно провести обряд объединения магии и соединить в одном человеке все четыре стихии, а главное, якобы тот самый легендарный кубок и стоит сейчас в административном корпусе у всех на виду. Никто в Балленхейде, будучи в здравом уме, не верил в эти россказни, но легенды есть легенды, и одна из обязанностей любого уважающего себя ректора — вспоминать их к месту и не к месту.

«Хочешь меня поцеловать?» — колом в сердце вонзилась фраза, сказанная голосом Фостер, и вслед за ней другая, содержащая совсем не вопросительные интонации: «Я тебе нравлюсь, да?»

Игнорируя последнее, Джед спрашивал себя: а был ли вообще поцелуй? Что он помнит о вчерашней ночи?

Ему бы хотелось убедить самого себя, будто никакого поцелуя не было и в помине и новенькая, испугавшись, вырубила его заклинанием прямо в кухне. А это она сделала совершенно напрасно, потому что доказательства их близости налицо. Частички магии, которыми она поделилась, всё ещё чувствуются, хотя и вполовину не так отчётливо, как ночью, и, если бы не они, сидеть бы ему на кухонном полу до самого утра. А если прикрыть глаза и отмотать время на полчаса назад, когда они отвечали на вопросы Косгроува, можно всё прочесть у неё на лице. Сегодня оно красноречиво как никогда прежде.

Она боится. Даже не так. Она в ужасе. И дело, скорее всего, вовсе не в гончей. С ней она держалась как настоящий боец, готовая пожертвовать собой, лишь бы спасти его. Она выглядит так, будто не может смириться с тем, что произошло до этого.

Странно, потому что, несмотря на порой весьма обидные слова, она выдавала совсем другие реакции.

Неужели он был настолько груб? При мысли об этом сделалось по-настоящему тошно и, несмотря на жару, тело пробрал озноб, сердце заколотилось болезненно и рвано, голова закружилась, колени ослабли.

«Лихорадка вернулась», — сказал себе Джед и, сделав над собой усилие, попытался сосредоточиться на том, что происходило на импровизированной сцене.

А там ректор Косгроув во всех подробностях, словно сам был тому свидетелем, расписывал подвиг какого-то сверхсмелого выпускника, голыми руками расправившегося с адской гончей. Джед не сразу понял, что играет в этом рассказе главную роль. Но вместо окрыляющей эйфории от осознания своего подвига он испытывал невыносимую боль. Оказывается, гораздо больнее не тогда, когда ранят тебя, а когда ты сам ранишь того, кого любишь.

Фостер часто говорит о честности. И дело не в том, что ей не хватает этого качества, а в том, что до сих пор не хватало ему. И признаться самому себе в том, что новенькая ему не просто нравится, равно… Да ничему не равно. Поражение и мучительная смерть на поле боя и рядом не стояли с теми чувствами, которые он проживает прямо сейчас.

На трибунах, укрытых тентом, раздались бурные овации. Чему они радуются? Его абсолютному провалу?

Джеду не нужно оглядываться, чтобы увидеть среди почётных зрителей сеньору Вальенде. Он живо представил её в широкополой малиновой шляпе (бабуля обожала кричащие тона), с неизменной трубкой в зубах и левреткой подмышкой. Нет, аплодировать своему внуку она не станет. Изобразит некое подобие удовлетворения на лице, мол, а чего вы ещё ожидали от сына моей единственной дочери, в девичестве носившей славную фамилию Вальенде? Но перед построением, позабыв о всякой гордости, она вновь напомнила ему о невесте.

— Надеюсь, тебя не успела охмурить какая-нибудь вертихвостка из первокурсниц? — говорила она. — Есть у меня на примете девочка из хорошей семьи. Красивая, покладистая. И приданое приличное.

«Для той, кого ненавидят, не ищут одуванчики по всей долине Валькорна», — ответил за него голос Фостер.

Он допустил кучу ошибок с этой новенькой. Как теперь исправлять?

— Джедуардо? — вопросила бабуля и её левретка вяло тявкнула. — Значит, всё решено? Я приглашу семейство Кавальканти на ужин, скажем, в следующее воскресенье. Возьми увольнительную.

— Нет, не решено, — отозвался он и скосил глаза. Там, на дорожке у клумбы с цинниями Кёртис обнимал невесту, которую ему совсем недавно подсунули. Лично его в этой ситуации радовало только одно: Кёртис теперь не подкатывает к Фостер.

Зато подкатывали приезжие, и это ужасно выматывало морально и физически. Он уже забыл, как давно видел на своих костяшках здоровую гладкую кожу.

— Я позвоню Косгроуву, чтобы тебя отпустили, — настаивала бабуля. — Бедный мальчик, выглядишь ужасно! Тебе нужно отдохнуть.

— Не звоните, я всё равно не приду.

— Всё-таки вертихвостка? — прищурилась старушка. — Та самая, на которую ты спустил приличную сумму?

— Вы по-прежнему контролируете мои счета? — как можно спокойнее спросил Джед.

— Я вовсе не против, если у неё имеется какое-никакое приданое. Она из Ла Риоры, надеюсь?

— Нет.

— Давай-ка подробнее, Джедуардо. Не доводи меня!

— Мне пора, извините.

— Позже поговорим.

Тут на сцену, словно богиня возмездия, выплывает Фостер в том самом красном платье и золотой короной на голове и на грешную землю будто небо падает. Континенты раскалываются на множество островов, цунами смывают остатки цивилизации, хлещет ливень, сверкают молнии, повсюду грохот, визг, вой, скрежет… Но сквозь неимоверный гвалт отчётливо слышится её мелодичный голос:

— Доброе утро, уважаемые участники восьмидесятых юбилейных игр среди военно-учебных заведений Союза Трёх Континентов! Доброе утро, уважаемые гости, преподаватели и кадеты! Мы рады видеть вас в Академии Балленхейд снова. Но, прежде чем познакомить вас с расписанием мероприятий на эту неделю, разрешите представиться. Меня зовут Элла Фостер, и я, как видите, ношу корону, которую доверили мне мои товарищи и преподаватели. Я впервые стою на этой сцене так же, как чуть больше месяца тому впервые ступила на благословенную землю Ла Риоры, а с сегодняшнего дня я — ваш проводник в волшебный мир зимних игр в честь кубка четырёх стихий. И да, как вы, верно, уже догадались, я — та самая девушка, которую вырвали из когтей адской гончей, и шрамы на руках тому доказательства…

Каждое её слово — как укус гончей. Как стрела в сердце. Как отсроченное заклятие смерти. Это более чем странно, но Джед готов слушать её до скончания веков. А ещё… целовать. По-настоящему, а не так, как раньше, когда он мнил, будто мстит ей за мысли о ней, за бессонницу, за потерю контроля. И чтобы она тоже хотела…

Джед глаз с неё не сводил, а она будто нарочно его не замечала. Улыбалась так, как только она одна умела. Ослепляла красотой, точно десять тысяч звёздных светил. Поворачивала головой, вела рукой, переступала с ноги на ногу так грациозно, что от недостатка крови в верхней части тела сердце останавливалось.

Когда она закончила, сорвав целую бурю аплодисментов, Джед с удивлением отметил, что небо по-прежнему затянуто облаками, а Ла Риора цела и невредима. Но Фостер представила своего бывшего ректора и осталась на сцене рядом с ним. Улыбающаяся и почему-то вмиг побелевшая, как будто румянец с её щёк ветром сдуло.

А ректор (Уоллингтон, кажется) выглядел странно. Тощий, высохший и обескровленный, как сморчок. Ростом Фостер и до носа не доходил, в тёмных очках и с тростью в руке. На мифического вампира похож. Прежде Джед никогда его не видел — на зимние игры в Ла Риору от Хендфордской академии всегда приезжал кто-то другой. «Вампир» говорил о гордости за своих кадетов, приехавших учиться в Ла Риору, о великой чести участвовать в юбилейных играх, о мотивации и силе воли участников и прочей ерунде. Если бы не стоявшая рядом Фостер, было бы совсем тоскливо. А когда она ушла, уступив микрофон представителю академии Гуаталайи, Джед еле дотерпел до конца.

Но и после легче не стало.

Новенькая тщательно его избегала и делала всё, лишь бы не оставаться с ним наедине и секунды. На любые его фразы, даже самые невинные, реагировала агрессивно, и в те редкие минуты, когда с ней не было подружки Васкеса, как привязанная таскалась за Беккетом или Торберном. Джед бы им всё популярно объяснил, как объяснил Карсону, который, точно медаль, носил оставленный им фингал, но ведь ничего не изменится. Он понимал, что следует извиниться, но чем дольше тянул и выказывал в адрес новенькой бестактность и грубость, тем острее сознавал, что на данном этапе извинения вряд ли будут приняты.

Раньше Джед из кожи вон лез, лишь бы его академия выбилась в лидеры в первый же день игр. Теперь ему было абсолютно всё равно. На конкурсе интеллектуалов он и рта не раскрыл, как, впрочем, и Фостер. На эстафете, где команды соревновались в прохождении полосы препятствий, едва не сорвался с рукохода в грязь, как никчёмный первокурсник. А когда настала очередь Фостер, он, несмотря на строжайший запрет, про себя читал заклинания ловкости и генерировал воздушные подушки. И пусть они ей вовсе не пригодились, так ему было спокойнее.

— Собери свою команду, Джед, и сам соберись, хватит лажать, — шипел лидер «Фениксов» Слейтер Сайм.

— Да пошёл ты, — отмахивался тот.

И снова лажал. И, что самое страшное, не только в спорте.

В первом туре стихийного баскетбола сборная Балленхейда заняла позорное четвёртое место из семи возможных. В стрельбе, правда, немного реабилитировалась, уступив первенство академии Калаорры, но из-за конкурса начертательной магии, где кадеты Балленхейда показали наихудший результат, съехала на пятое. Как было бы просто всё свалить на стресс и поглощающий магию браслет, однако Джед понимал, что браслет — лишь малая часть проблем.

Всю свою жизнь худшим типом людей Джед считал манипуляторов, пока не осознал, что в отношении Фостер поступает точно так же.

— Сколько ты ещё будешь делать вид, будто ничего не случилось? — процедил он, перехватив её однажды вечером после душа.

— Чего тебе? — взвилась Фостер.

— Устал ждать отмщения. Давай уже. Начинай.

Она явно не ожидала такого поворота. Взгляд остановился, глаза округлились. Прошло как минимум полминуты, а она не моргнула ни разу.

— Не будет никакого отмщения, — наконец отмерла она. — Считай, что мы квиты и отстань уже. Ты мне не интересен. Иди к своей — как там её?.. — блондинке.

Она… ревнует? Это неплохо. Да это настолько круто, что давление резко вверх летит и дыхание срывается.

— Меня только одна блондинка интересует, — нахально заявил он.

— Вот и иди к ней, а меня в покое оставь!

Она бы и ушла, если бы Джед за руку не схватил. Она покачнулась и влажное полотенце сползло с плеча, обнажая загорелую кожу с едва заметными шрамами от укусов дионеи.

— Оставлю в покое, когда часы свои снимешь.

— Они не снимаются!

— Ты из-за них команду на дно тянешь.

— Кроме меня, в команде ещё куча людей. Не во мне одной проблема! За собой лучше следи!

Фостер права. Но ведь не скажешь ей, что из-за этих часов она выглядит болезненной. Тогда точно не простит.

— Ты не понимаешь. Они тебя убивают. Ради чего ты это терпишь?

— Это ты не понимаешь! Они нужны мне, как… Как доказательство!

А это уже что-то новенькое. Нужно дожимать, пока позволяет.

— Элла! — В дверях показался Беккет. — Всё в порядке?

— Да, вполне, — отмахнулась она.

— Точно? — не унимался тот.

— Иди куда шёл, Беккет, — не сдержался Джед, — видишь, мы разговариваем. Просто и мирно.

— Ну, если мирно, — протянул он и с места не сдвинулся.

— Иди, Брайс, всё хорошо, — дала добро Фостер. — Мы обсуждаем стратегию к завтрашнему конкурсу. Потом с командой поделимся.

Беккет переступил с ноги на ногу, оглядел недоверчивым взглядом Джеда и, когда тот был готов оторваться от Фостер и дать ускорение, развернулся и ушёл туда, откуда пришёл.

Чтобы не подслушал никто, Джед увлёк новенькую на крыльцо и оттуда — под тень акации, где пели сверчки и головокружительно пахло мёдом и свежескошенной травой.

— Стратегия такова, — начал Джед, — завтра же после подъёма идём к Косгроуву и снимаем часы…

— Нет-нет, только не к нему! — испугалась Фостер. — Ещё слишком рано! У меня мало доказательств!..

Вытрясти бы из неё всю правду про часы и какие-то там доказательства, но сейчас она только замкнётся и разговор будет отложен на неопределённое время. Если она готова рассказать десятую часть правды, надо выслушать десятую и ни о чём больше не спрашивать.

— Тогда такой вариант, — решил Джед. — Едем в город и снимаем там. Я знаю одного мастера, он поможет. Сделает застёжку и можно будет надевать на людях, если так хочешь скрыть магию. Закажем реплику и будешь носить безобидные часы.

— Может быть, я и подумаю, если… — Она опустила взгляд и томно вздохнула, отчего ресницы задрожали, будто крылья бабочки. Если бы Джед не знал, что Фостер в принципе флиртовать не умеет, подумал бы, что она испытывает на нём свои женские штучки. — Если поможешь мне в одном деле. Только я не могу сказать, в каком!

— И как же я тебе помогу, если не знаю, на что подписываюсь?

— А тебе и не надо знать! В процессе поймёшь. Ну так что, — тараторила она, — соглашаешься? Пожалуйста!

Джед понимал, что соглашаться не стоит. Но разве он мог ей отказать?

— По рукам, если выполнишь одно моё условие.

— Какое ещё условие? Я ничего непристойного делать не собираюсь! — прошипела, точно потревоженная кобра, разве что капюшон не раздувала.

— Ничего непристойного я тебе и не предлагаю.

— Нет, без всяких условий! Помогаешь или нет?

— Доброй ночи, Фостер.

Расчёт удался. Теперь новенькая сама схватила его за руку. И вместо свежескошенной травы по воздуху поплыл сводящий с ума аромат её земляничного мыла.

— Подожди. Что за условие?

— Притворись моей невестой. Всего лишь на один вечер. Представлю тебя своей родне.

Фостер выронила полотенце и оно растянулось на траве светлым пятном. Моргнула и залилась румянцем — это даже в полутьме было видно.

— Только на один вечер? Поужинать с твоей роднёй? И сделать вид, будто ты мне не противен? — перечислила она. — И всё?

— И всё.

— Только никаких поцелуев!

— Даже ради обмена магией?

Элла проигнорировала вопрос и задала свой:

— И ты безоговорочно помогаешь мне в моём деле, каким бы оно ни было?

— Я же сказал.

— Даже если оно тебе не понравится?

— Тебе сто раз повторить?

— Просто скажи «да».

— Ты звездец какая упрямая, Фостер. Да, чёрт возьми. Да.

— Отлично, — расплылась в улыбке она. — Тогда я согласна. Но учти, если обманешь, я тебя прокляну.

— Это исключено.