Новенькая на факультете боевых магов (СИ)

ГЛАВА 8. Не успокоюсь, пока это не выясню, или Как ради новенькой Джед Фицрой Устав нарушал

Джед Фицрой был твёрдо уверен, что порядок в его жизни наступил в тот день, когда его назначили командиром отряда «Гидр». Всё, что происходило до этого, настырная и абсолютно невменяемая новенькая обозвала «счастливым детством», хотя у него имелось другое, более подходящее и, безусловно, самое мерзкое слово, которое только могло придумать человечество — «манипуляции».

Он знаком с ними как никто другой.

«Джедуардо, милый, — растягивая слова на ла риорский манер, стенала вечно недовольная мать, — прошу, не шуми, у меня ужасно болит голова. Если ты не хочешь, чтобы я раньше времени умерла, будь хорошим мальчиком и поиграй во дворе».

«Съешьте ещё одну ложку, мастер Джедуардо, — упрашивала няня, запихивая в рот остывшую овсянку, — если не хотите, чтобы ваша будущая невеста была рябой и сварливой, как жена сеньора Гарризо».

«Ты не уследил за своей матерью, как я велел тебе перед назначением в Альверию, — выпучив налившиеся кровью глаза, кричал на шестилетнего сына капитан сухопутных войск Джон Фицрой, — и какой ты мужчина после этого, если на тебя совершенно нельзя положиться?» «У тебя скоро родится брат и ты не должен огорчать свою новую мать, — спустя полгода разъярялся он же, — поди и сейчас же извинись, если не хочешь, чтобы я опробовал свой новый ремень на твоей тощей заднице!»

«Твой непутёвый отец женился на моей единственной дочери только ради гражданства, — попыхивая трубкой, пеняла бабуля Вальенде — настоящая ла риорская матрона, державшая в страхе всю прислугу и добрую половину города, — а затем свёл её в могилу, чтобы жениться на вертихвостке из штаба. Если ты пойдёшь по его стопам, я лишу тебя наследства в пользу твоих никчёмных сводных братьев».

«Почему ты никогда меня не целуешь, Джед? — надувала губки Эффи. — Когда любят, всегда целуют. Неужели ты меня совсем-совсем не любишь?»

«Если ты и дальше будешь делать вид, будто мы для тебя никто, — пыхтел постаревший и обрюзгший отец, — я сделаю всё, чтобы после окончания академии тебя отправили в Аластурию в самое пекло».

И вишенкой на торте стало недавнее письмо от той самой сеньоры Вальенде: «Твоя бабка, увы, не вечна и, если ты ещё надеешься получить свою долю наследства, уважь её и познакомь, наконец, со своей невестой». Джед слишком хорошо знал бабулю Вальенде, чтобы прочесть ненаписанную ею строку: «Иначе я найду её сама и только попробуй сорвать помолвку!»

Нет, дело вовсе не в наследстве. К старушке Вальенде, несмотря на её крутой нрав и прочие недостатки, Джед питал нечто вроде привязанности и её кончина безумно бы его огорчила. Он был готов простить её ворчание без всяких «если» и уж тем более отправиться туда, где желал видеть непокорного сына отец. Спорт, казарма, военная форма, не вызывающие лишних вопросов приказы и чёткая цель составляли смысл его жизни. Чувствам, каким бы то ни было, в ней не оставалось места от слова «совсем». Если бы Джеда спросили, ненавидит ли он эльвов и гончих, он бы, не задумываясь, дал утвердительный ответ, потому что так принято, но на самом деле он испытывал к ним не больше чувств, чем к паукам или крысам. И гордился тем, что никто и ничто не способно вызвать у него ярких эмоций, а человеком, не выказывающим чувств и эмоций, очень трудно манипулировать.

Вот только одна совершенно невыносимая девчонка, сама о том не подозревая, постоянно вскрывала болезненные раны, напоминая о не самом радужном детстве и воскресая те чувства, о существовании которых он не желал бы и знать.

Часто, лёжа в душной спальне без сна, он наблюдал, как медленно ползёт лунный луч по разметавшимся по подушке золотистым волосам, освещает выглядывающее из-под простынки круглое плечо, очерчивает нежные изгибы девичьего тела, щекочет ногу ниже колена и, блеснув на мозолистой пятке, плывёт дальше по дощатому полу. Когда месяц пошёл на убыль и света перестало хватать на пятку, Джед передвинул свою кровать ближе к окну, уверяя себя, что делает это исключительно из-за любви к свежему воздуху, но по-прежнему не мог уснуть до тех пор, пока тело ненавистной новенькой не скроет темнота. Стоп. Он сказал «ненавистной»? Нет уж, если даже лютый враг не удостоился такой чести как «ненависть», то заносчивая девчонка без гражданства и подавно её недостойна. Он просто иногда немножко на неё злится — это допустимо, это не в счёт, беспокоиться не о чем.

А кстати, прозвище Одуванчик очень ей идёт. Цвет её волос напоминает то состояние вышеупомянутого цветка, когда из жёлтого он превращается в белый. И волосы наверняка у неё мягкие, как пух одуванчика. Но он, конечно же, проверять не станет.

Он видел, как парни по ней слюни пускают и среди них его лучшие друзья. Если она прибыла в Ла Риору за гражданством, то у неё неплохая как для девчонки выдержка, потому что желающих дать ей это гражданство немало (как оказалось, не одного Джеда родня мечтает поскорее женить и дождаться известия о предстоящем пополнении в молодом семействе перед тем, как посадить его главу на корабль, плывущий на Четвёртый Континент), а переборчивая новенькая ещё никому не отдала предпочтения.

Можно подумать, всё, что ей нужно — это учёба. Почти всё свободное время она уделяет практическим занятиям по огненной магии (правда, не особо успешно), одно за другим поглощает методические пособия по магии огня, до изнеможения занимается на спортплощадке и спит ночь напролёт как убитая. У неё неплохие показатели как для девчонки, хотя Джед совершенно не в курсе, какие для девчонок они в принципе должны быть и знать вообще не желает. Конечно, она уступает парням в силе и скорости, но при этом неплохо показывает себя в стихийном баскетболе. Он даже рискнул назначить её центровым защитником и ни разу не пожалел. А когда Пламфли подсунул ему бумажку, где чёрным по белому было напечатано, что он, Джед Фицрой, обязан отпускать кадета Фостер с тренировок по баскетболу с шести до половины восьмого ежедневно с целью подготовки к участию в конкурсе красоты, он не на шутку рассердился. И только когда ректор Косгроув дал понять, что от Фостер в этом дурацком конкурсе зависит репутация всего факультета, Джед был вынужден пойти на компромисс. Но уж когда ему представлялась возможность отыграться на ней по полной, она добровольно выкладывалась на все двести и при этом делала вид, будто его ненависть только её подзадоривает.

Стоп. Снова «ненависть»?

Нет же, это что-то другое. Лёгкая неприязнь, подозрительность, недоброжелательство и сомнение. Вполне понятное нежелание видеть в своей команде девчонку, наконец. Потому что из-за неё они могли сдать позиции и уступить «Фениксам», буквально наступающим на пятки. Пока этого не случилось, но радоваться рано. Джед на своём опыте знал, что женский пол чрезвычайно ненадёжен во всех отношениях. Он подвержен болезням, капризам, перепадам настроения и, что самое неприятное — чувствам, которые, подобно вирусам, способен насаждать другим. А там, где замешаны чувства, как известно, буйно расцветают манипуляции. Девчонки сразу секут, из кого можно начинать вить верёвки и делают это так умело, словно их учат этому с малых лет. А он не станет плясать под дудку какой-то девчонки. Он никогда не подстраивается. Не старается угодить. Не принимает во внимание их капризы.

Только новенькая почему-то не капризничает.

После того случая на занятии профессора Прингла она сменила тактику. Он и сам толком не понял, что именно произошло. Возможно, она попыталась применить какие-то женские штучки и… Ладно, он признаёт, что у неё даже что-то получилось, но ужасно коряво и он давно всё переборол и забыл. И всё же для надёжности поставил щиты и броню нарастил, чтобы ни одна её хитроумная уловка не просочилась внутрь.

Но почему-то каждый раз, лёжа в кровати без сна, он прокручивал тот инцидент в глубинах своей памяти и предусмотрительно не обещал больше так не делать, потому что не хотел давать слова, которого не сможет сдержать. И это ещё хуже, чем питать к новенькой чувства. Слишком много чести для какого-то одуванчика.

А ещё эта мозоль на пятке… Почему она её не вылечит? Можно подумать, мозоль причиняет дискомфорт не столько ей, сколько её командиру.

Почему именно её прислали к нему на континент? Он прекрасно знает, чего ждать и как вести себя с такими, как Эффи, Иона и Бонни. Даже Эффи, которая всколыхнула в душе нечто похожее на влюблённость и официально считалась его девушкой целых три недели, не вызывала столько мыслей, как эта странная новенькая.

Что же ей нужно на самом деле?

Он не успокоится, пока это не выяснит.

Когда луч соскользнул с острой коленки и отправился гулять дальше, новенькая пошевелилась. Джед прикрыл веки и продолжал наблюдать из-под опущенных ресниц. В конце января ночи были особенно душными и Фостер, не ожидая подвоха, почти не укрывалась. Да она вообще проявляла исключительную беспечность! Парням надоело строить из себя джентльменов и задвижку в душевой часто ломали. Джед собственноручно чинил её пару раз и стабильно дважды в неделю напоминал о том сержанту Ортеге. Новенькой же на отсутствие задвижки было абсолютно начхать. Она приноровилась ходить в душевую к подружкам на военмед или принимала душ вместе со всеми. Говорят, она никогда при этом не снимала белья, и каждому, от кого Джед это слышал, прилетал нехилый удар правой, но сам Джед всякий раз перед тем, как туда войти, предпочитал убедиться, что новенькой там нет и это ужасно его раздражало.

Она рывком поднялась с постели и, чего Джед никак не мог ожидать, подошла и остановилась прямо напротив. Так, что её лицо с помятой из-за складки на подушке щекой оказалось прямо на уровне его глаз.

— Подсматриваешь, Фицрой? — упрекнула она.

— Кто тут? Ты, Фостер? Вообще-то я сплю, — покривил он душой. — Чего тебе? Живот болит?

Она почесала плечо. Задумчиво повела головой, поворачиваясь к окну и… Чёрт, никакой это не след от подушки, а самая настоящая язва.

— Не чеши! Дай посмотрю! — прозвучало обеспокоенно и оттого неожиданно для самого Джеда.

К счастью, новенькая, озабоченная появлением язв, этого не заметила.

Джед молниеносно и совершенно бесшумно, не желая будить на все лады храпящих парней, спрыгнул на пол.

— Идём на свет, здесь темно, как у чёрта в штанах.

Она безропотно поплелась за ним. Не придумав ничего лучше, он включил в душевой электричество и из-за отсутствия защёлки прислонился к двери спиной, отстранённо констатируя тот факт, что впервые оказался в душе с новенькой, к тому же наедине. Несмотря на распахнутое настежь окно, здесь царила удушающе влажная жара. И этот запах… В общей спальне в первую очередь в нос бросались совсем другие запахи, здесь же, кроме ядрёной крапивы, которой Фостер, очевидно, мыла голову и сладкого аромата земляничного мыла, улавливался взрывающий рецепторы настоящий запах её тела. Джед давно научился контролировать жившие в нём две стихии — воду и воздух. Но именно в этот момент они, будто сговорившись, развернули в душе настоящую бурю, сражаясь не одна с другой, а со своим хозяином. Там, за мнимыми щитами, гремел ураган, обрушивались цунами и лил грозовой ливень. Как выжить в таком хаосе — непонятно.

Но Фостер, не обращая на его мучения никакого внимания, оглядывала руки-ноги и ругалась себе под нос. Джед бы тоже выругался, если бы не захлёбывался собственными чувствами.

На самых видных местах, не прикрытых одеждой, мокнущими красновато-коричневыми пятнами расползалась странная хворь.

— Ужас! Какой ужас! — причитала она. — Что это?.. Как же?.. На лице тоже есть, да? И в такой неподходящий момент! В субботу конкурс, а меня так некстати обсыпало! Что же делать теперь? Снимать заявку?

Чёртов конкурс!.. Как пить дать, это дело рук Эффи или какой-то из её подружек. Никогда они подобным не занимались, но эта новенькая просто не оставила им шанса. Она, чёрт возьми, слишком красивая. Непозволительно красивая. Даже в этих скромных пижамных шортах и с язвами на коже.

— Не станем дожидаться рассвета, идём в медпункт, — решил Джед, кое-как справляясь с бурей внутри. — Накинь только что-нибудь. Разберёмся, кто наслал на тебя порчу. Безнаказанным это оставлять нельзя.

— А у тебя? Чисто? — спросила она.

— Как видишь. Разве не очевидно, что это порча?

На удивление, она не перечила, не язвила, как обычно бывало. И не хныкала, как на её месте поступила бы Эффи. Молча вернулась в спальню и облачилась в рубашку с длинными рукавами и брюки.

По пути в медпункт нарвались на патруль, но, благодаря тому, что в числе дежурных был старый приятель Фостер по Хендфорду — Флинт, нарушителей не только не остановили, но и любезно провели до дверей медпункта. Там сонная медсестра, наскоро оглядев Фостер и записав её фамилию в журнал, заявила, что на этом её полномочия заканчиваются и придётся ждать доктора.

Сидя на подоконнике и обхватив колени руками, Элла терпеливо дожидалась рассвета.

— Иди поспи, не нужно меня сторожить.

— Сам решу, что мне делать, ясно? — не скрывая раздражения, бросил Джед.

Она нарочно молчит, когда ему крайне необходимо выплеснуть гнев? Хочет выставить его неадекватом? А ведь в том, что он злится, за редким исключением виновата именно она. Внутри до сих пор отголоски шторма бурлят и корабли тонут, а ей хоть бы хны.

— Я же дал тебе адрес мастерской, где можно починить часы. Почему не пошла?

Ну вот, точно неадекват. Можно ведь было смолчать. Или заговорить о другом. Нашёл к чему прицепиться! Обычные маги не заметят подвоха, но Джед давно разглядел, что это не обычные часы. Это блокирующие магию часы с ложной застёжкой из специального сплава ртутного металла и адамантия. Снять их самостоятельно невозможно, но старый Ферреро знает толк в своём деле.

Скривившись, Фостер потёрла запястье и натянула рукав пониже. То ли браслет давил, то ли на командира злилась — поди разбери.

Нужно было за руку её к Ферреро отвести, что ли? Нужно было. Только свою увольнительную Фостер потратила на выбор платья к конкурсу красоты, как будто ничего важнее и придумать нельзя. Шлем бы лучше купила, а то до сих пор парни своими по очереди делятся.

— Часы снова идут, не заметил? — Она прибавила презрения в свой ужасный фелильский акцент.

Заметил. Но у Ферреро её сто процентов не было — старик врать не станет.

— И вообще, — добавила она, — я сама буду решать, куда мне ходить в свободное время.

— Свободного времени больше не будет, — выпалил Джед, удивляя самого себя.

— Почему это? — взвилась Фостер.

— Впереди юбилейные игры за кубок четырёх стихий. Времени в обрез. Не готовимся только тогда, когда спим и посещаем основные занятия.

— Столовка тоже отменяется? — прищурилась она.

— Нет. Не цепляйся к словам.

— Как скажешь.

Обычно после этого «как скажешь» шли пространные отступления о природе Третьего Континента, разнице в учебных планах Хендфорда и Балленхейда или психологии гончих и эльвов. О последнем слушать, в принципе, было интересно, но было бы лучше, если бы эта информация шла не из уст новенькой.

Но сегодня она смолчала. Сидела, уставившись в одну точку и пряча лицо так, что на щеке и подбородке не было видно язв.

— Болят? — не удержался Джед.

— Тебе какая разница? — огрызнулась она.

— Да никакой. Думаю, кем тебя заменить на игре с «Фениксами». Ты хоть мешаться под ногами не будешь.

Обиделась, хотя упорно делала вид, будто ей всё равно. Уткнулась подбородком в колено и брови сдвинула. Всё-таки девчонки все одинаковы, но эта противнее, коварнее и лживее остальных. Кого хочет обмануть, когда магом земли себя называет? Ну какая из неё земля? Огонь — неуправляемый и взрывоопасный. Браслет специально нацепили, чтобы хоть как-то его сдерживать, и сбагрили проблемного кадета подальше из Хендфорда. Вот за что ему в «Гидре» такое несчастье в виде взрывчатки с неисправным таймером?

— Доктор Коутс приглашает кадета Фостер на осмотр, — выглянула из кабинета медсестра.

Джед отлепился от стены. Почти одновременно спрыгнула с подоконника и Элла. Но задержалась и смерила командира полным презрения взглядом.

— А ты куда? По-моему, кадет Фостер здесь я, а не ты.

Яда в её словах было несравнимо больше, чем во взгляде, и Джед с такой силой стиснул зубы, что едва не сломал.

— Иди, — велел он. — Я подожду результат. И про мозоль на пятке не забудь.

Уже держась за дверную ручку, она обернулась. Так медленно и так красноречиво, что у Джеда против воли перед глазами пролетели все самые неприятные моменты, связанные с чёртовой новенькой — её появление в Балленхейде, удар мячом и её падение, пощёчина, ночное дежурство, занятие по начертательной магии, слухи о том, что они пара и, как следствие, участившиеся разборки с парнями и, наконец, его постыдное признание в том, что он разглядывает её по ночам.

— О твоей бессоннице упомянуть? — елейным тоном проговорила она. — А о том, — она понизила голос, — что ты возбуждаешься, как озабоченный пацан, когда запираешься со своей подчинённой в душе, тоже рассказать?

— Не льсти себе, Фостер, — Джед сам не понял, как оказался в непозволительной близости от неё, — меня больные не возбуждают.

— Тебе разве маменька не говорила, что девушек обманывать нехорошо? — задрала подбородок она.

— По части лжи ты любому фору дашь, — прошипел он, выставляя ладонь вперёд и, едва не задевая её чистую нежную кожу, упёрся о дверной косяк рядом с её шеей.

А ведь не так давно, несмотря на то, что в принципе не касается девушек выше пояса, он держал свои ладони на её шее. Чувствовал, как отчаянно бьётся её пульс. Да он до сих пор этого забыть не может. Но разве он этого хотел? Она сама довела, манипуляторша чёртова.

Вот и сейчас стоит перед ним с расширенными от ужаса глазами и ждёт чего-то. Розовые губы приоткрываются и дрожат. Жилка на шее тоже дрожит, а мерзкое красновато-коричневое пятно прямо на глазах увеличивается в размерах. Он задерживает дыхание, но это не помогает. Стойкий запах земляничного мыла и чего-то будоражаще-сладкого, минуя рецепторы и обонятельный тракт, пробирается глубоко внутрь и рождает там новый разрушительный циклон.

— Кадет Фостер! — напоминает из-за двери медсестра.

— Отпусти, не имеешь права! — шепчет она так, как будто он её силой удерживает, а ведь не касается даже.

Джед чуть отстраняется и дверь хлопает у него перед носом.

Всё, это последняя капля. Он держался как мог, видят боги, но ненависть в нём взяла верх. И если сегодня кто-то в его присутствии рискнёт упомянуть имя ненавистной новенькой, он ему как минимум башню снесёт.

День без неё тянулся как ядозуб на прогулке в выходной день. Три с половиной года Джед прекрасно чувствовал себя в роли командира «Гидр». Теперь же было что-то не то. Ни радости, ни успокоения. Даже мысли о неминуемой мести не приносили удовлетворения. До обеда он трижды наведывался в медпункт узнать, как дела у новенькой, но всё, что могла сказать медсестра, так это то, что Фостер пробудет под наблюдением доктора в лазарете. Нет, как надолго, она не знает. И нет, навещать её категорически запрещено. Да, её здесь кормят. Да, книги читать можно. Да, молодой человек, это заразно. Вас осмотреть? А что это за новая ссадина на скуле? Её не было утром.

— Я здоров, — бросил Джед и побрёл на занятие по тактике боя.

Внутри всё ещё штормило. Сорвать бы злость, да под горячую командирскую руку никто лезть не рискнул. На простой тренировке по стихийному баскетболу выкладывался так, будто на кону кубок Ла Риоры стоял. Вызвал Эффи прямо с занятия и напугал до полусмерти, приказав не трогать новенькую и вообще в сторону её не дышать. Потому что сам хотел заглянуть в её лживые глаза. Вытрясти из неё всю правду, даже если снова придётся к ней прикасаться. Высказать всё, что о ней думает. Сломать, подчинить, уничтожить, вытравить сам её запах, чтобы пахло на Ла Риоре как до её появления.

И после отбоя, пялясь на пустую постель, где должна была спать Фостер, не выдержал и направился к лазарету. Из-за духоты все окна были раскрыты настежь, но он с первого раза безошибочно попал куда надо.