Опергруппа, на выезд!

А. Ваняшова Стремительный майор

Этот весенний мартовский день был особенно удачным для молодого вора по кличке Пятнышко. В светлом элегантном пальто с меховыми отворотами, ловкий и красивый, Пятнышко действовал на глазах всей начинающей братии — Макони, Вафли и самого младшего Лопуха — с неугомонностью фокусника, не устающего изобретать все новые и новые номера.

Наступал женский праздник Восьмое марта, к витринам магазинов было трудно подступиться, и Пятнышко наслаждался своим скорым и безжалостным мастерством. Он нечаянно задел плечом бородатого профессора в очках, расшаркался в извинениях перед тоненькой блондинкой, небрежно оглядел стайку студентов, вежливо провел через тесную толпу людей приезжую старушку — и мгновенно исчез из магазина, чтобы через две-три минуты навестить другой…

— Ну, что, Лопушок, — ласковым баритоном советовал он курносенькому пацану, — учись скорее зарабатывать на жизнь! Держи-ка профессорское портмоне, его подруга-матушка перебьется в празднички и без подарка. У студентов поживиться нечем, остатки стипендии, однако и этот кошелечек… А блондиночка, оказывается, неплохо подрабатывает, жаль, не уточнил где… Наши глаза, Лопух, широки и пристальны — пригодится и небольшой старушкин ридикюль!.. Ну, да некогда разговоры разговаривать, помни, что я тебе сказал. Помни и служи!..

Пятнышко хотел заставить своих «шавок» служить ему верно и беспрекословно. Лопух только успел головой кивнуть в знак согласия.

Пятнышко понимал, что красоваться он мог только перед этими мальцами, несмышленышами, что его показного, рискового шика никогда бы не одобрил учитель Пятнышка по карманной части, хищный и хитрый Микеша. «Дурак, — сказал бы он резко, — мухи у тебя в голове все летают!» Пятнышко поминутно думал о том, что каждую секунду висит на волоске, вот сегодня жив-здоров, удачлив и молод, а кто знает, что будет через час, через два? Он уже несколько раз примечал вроде бы незаметного, сухого человека в штатском с быстрыми зоркими глазами. Пятнышко показал его своей шатии. Как только человек в штатском входил в магазин, Пятнышкину компанию как ветром выдувало. «Не пойман — не вор», — утешал он себя. — Микеша на воле, а ведь есть и другие «художники», как называет их уважительно Микеша, опытные мастера. Пятнышко никогда не видел их «в работе», в деле, зная о них понаслышке. Но они были где-то рядом — Фома, Худоба, Чихарь. «Не столкнуться бы где», — подумал он с беспокойством.

Передав украденное Лопуху и быстро спровадив его, несколько успокоившись, Пятнышко вошел в магазин на Кировской улице. Молоденький лейтенант вместе с двумя девушками выбирал часы. Трое друзей советовались, как лучше сделать надпись на серебряной пластинке, прикрепленной к дорогому портфелю. Здесь же покупали фарфоровую посуду, вазочки-конфетницы, изящные, отделанные серебром солонки, золоченые ложки, вилки, ножи. Милицейский капитан изучал под стеклом броши, серьги, кулоны. Пятнышко отошел в дальний угол, ждал, когда капитан ретируется, наблюдал за девушками и молоденьким военным. Косматый старик в бараньем треухе, в длинном нелепом пальто лез к прилавку. За плечами — мешок, то ли с буханками, то ли с барахлом. Тяжкое, с присвистом, дыхание. На улице начинало таять, а старик шаркал по полу старыми, подшитыми валенками с загнутыми носами, из дыр видны были портянки. У кассы он долго мусолил пятерки и десятки, пересчитывал, снова возвращался к прилавку. Увидал в стеклянной витрине золотые серьги с рубиновыми камешками, заклохтал, втиснулся между девушками, налег на милицейского капитана.

— Ты бы поосторожней, папаша, — поморщившись, сказал он.

Старик приподнял шапку над головой:

— Пардон, Иван Николаевич! — и отошел в сторонку считать свои барыши.

Капитан Цветков Иван Николаевич огляделся. Знакомых — никого. Не померещилось ли? Что за дед? Вероятно, из «бывших», По какому же делу он проходил? Не вспоминалось. Уходя, Цветков еще раз внимательно посмотрел на старика и недоуменно пожал плечами.

Покрутившись возле старика, Пятнышко притерся к молоденькому лейтенанту, тот уже выписал квитанцию, пробил чек, взял часы, положил их в карман шинели, стал подбирать ремешок. Пятнышко ужом проскользнул поближе, давал советы, подбирал ремешок к часам и себе. Старик ругался с девушками, Пятнышко невозмутимо шмыгнул носом, вынырнул из толпы, разжал кулак — позолоченным корпусом блеснули часы. В этот момент тяжелая рука легла на плечо. Пятнышко почувствовал, что его крепко взяли за воротник. Рванулся. Увидел высокого старика в бараньем треухе. Рядом с ним стояли две девушки, смотрели с брезгливостью и презрением.

— Пройдемте в кабинет директора, — предложил «старик» растерявшемуся лейтенанту твердым командирским голосом.

— А собственно, кто вы? — недоверчиво спросил военный.

— Старший оперуполномоченный угрозыска майор Лохматов.

Ветеран милиции В. А. Лохматов.

Карманник был взят с поличным. Налицо были и потерпевший, и свидетели. Дело по «выведению» Пятнышка пошло в суд.

— Ну и шутник же вы, Викентий Александрович, — смущенно усмехаясь, говорил Лохматову Иван Цветков. — Вам бы на сцену или в кино сниматься. В одном ведь кабинете работаем!..

— И по голосу не узнал? — допытывался Лохматов.

— И по голосу, — виновато соглашался капитан. — Гляжу, мешочник какой-то или спекулянт — все пятки обступал, прямо шальной. Да и мелькнуло: не из наших ли бывших подследственных?..

А Лохматов вспоминал, как вызвал его заместитель начальника УВД подполковник Павел Иванович Мелесов.

— Карманные кражи — не мелочь. Займитесь лично. Срок операции — неделя. Помощниками возьмите Трубникова и Захваткина из райотделов. Действуйте.

В тот год в Ярославле распространились карманные кражи. Деньги исчезали в троллейбусах, в кинотеатрах, в магазинах. Воровской угар вскружил и задурил голову изрядной группе подростков. За подростками угадывались фигуры и покрупнее. Пятнышко был одним из первых, кто попался в сети «чудаковатого деда». Карманники знали работников милиции в лицо, остерегались. Вот майор Лохматов и оделся под нелепого деревенского деда. Знакомые продавцы потом рассказывали: стоило в магазине появиться какому-нибудь мужику с котомкой — всех подозрительных будто метлой сметало.

Вместе с Лохматовым действовали Трубников и Захваткин, майор не был одиноким в поиске. Он помнил: срок операции — неделя. Вскоре Лохматов появился в поселке на Липовой горе, где жил его друг, инженер Андрей Померанцев, возглавлявший тогда лучшую в Ярославле народную дружину.

— У тебя много молодежи, — сказал майор. — Собери, побеседуем. Я научу твоих молодцов опознавать и ловить карманных воров. Город спасибо скажет.

Тридцать молодых дружинников взяли под свою опеку бойкие участки, и вскоре многие карманники сидели на скамье подсудимых. Город действительно ощутил помощь и вздохнул спокойно. Недолго гуляли на свободе Микеша и Худоба, Фома и Чихарь.

С «начинающими» — Маконей, Вафлей и Лопухом — Лохматов разговаривал сам — спокойно, по-взрослому обстоятельно и убедительно. Он понимал, что одним-двумя разговорами человека еще не перестроишь, не переделаешь, но верил, что этих ребят еще можно спасти для честной и трудовой жизни.

— Ну, здравствуй, «стремительный» майор, — сказал при встрече Мелесов. — Благодарю.

«Стремительным» Лохматова прозвали еще на пограничной службе. Правда, тогда он еще не был майором. На Белорусской земле, в местечке Плещиницы каждый житель знал командира конно-пулеметного взвода Лохматова. Чуть замечен «чужой» — сразу на заставу, к Лохматову — граница должна быть на замке. У Лохматова и конь был Замок. Достался ему заморыш-заморышем, до Викентия работал с ним человек неумелый, нечуткий. Лохматов лаской поднял его, выдрессировал. Бывало, порой коснется бока, даст условный сигнал, и Замок мягко подогнет передние ноги, упадет, завалится на бок. Мол, стреляй, целься, я — твоя защита от пули. А как ловко брал нарушителей Бек — восточноевропейская овчарка! Бек бесшумно крался и мгновенным прыжком валил нарушителя на спину…

…Около двух часов дня из сберкассы номер семнадцать на улице Кирова вышла Таисия Петровна Боровская, женщина средних лет. Возле дверей сберкассы она увидела черноволосого мужчину, который негромко переговаривался с прохожими, будто торговал чем-то… Таисия Петровна подошла ближе.

— Не купите ли шкурку каракуля? — спросил мужчина. — Спешу на поезд, жду, когда откроется ювелирный, хочу жене купить подарок. Покупайте, недорого возьму.

Таисия Петровна еще не успела разглядеть серебристые шкурки, как подошел еще один гражданин, любопытный, и тоже спросил: «Шкурки? Сразу видно — чистейшее руно!.. Беру», — и стал отсчитывать деньги.

— Но позвольте, — изумилась Таисия Петровна. — Кажется, я первая заинтересовалась…

— Первая, гражданочка, иногда оказывается последней, — мягко улыбнулся подошедший. — Простите великодушно! — он уплатил деньги. Собравшись уходить, остановился и доверительно спросил продавца: — Может, и подороже что найдется? Я бы купил…

— Есть кое-что, да не для продажи, — уклончиво ответил мужчина. — Камушки, например. Жду, когда магазин откроют.

— А я в камушках толк знаю, — не отставал любопытный. — Не брильянты ли случаем? Редкая вещь!

Любопытство охватило и Таисию Петровну.

— Сколько вы просите? — горячо спросила она.

— Гражданочка, вы хоть на товар посмотрите! Не зная броду… — одернул ее любопытный.

— Да цену-то сказать точно не могу, — тихо проговорил мужчина. — Зайдем в ювелирный, там скажут. А я больше государственного не запрошу.

До открытия магазина оставалось сорок пять минут.

— Да чего там ждать, — вмешался любопытный. — Пошли к директору, к самому Прохору Прохоровичу. Он здесь живет, напротив.

Продавец бриллиантов, любопытный и Таисия Петровна вошли в двухэтажный дом рядом с «Яхонтом», миновали лестничный пролет. Навстречу им неторопливо спускался директор магазина.

— Прохор Прохорович, милый! — обрадованно воскликнул любопытный. — А мы — к вам!

— Вечно ты мне, Коробицын, дел прибавляешь, — недовольно заговорил Прохор Прохорович. — Откроется магазин, пожалуйста…

— Войдите в положение, спешит же человек…

— Ну, ладно, — милостиво кивнул директор. — Что у тебя там?

— Оценить… самую малость, — сказал мужчина и достал синюю дерматиновую коробочку. На белой ватке сверкнули три глазка…

Директор вынул из кармана лупу, зажал стекло веками, как это принято у часовщиков и ювелиров, и начал поворачивать камешки, рассматривая алмазные грани.

— Около трех с половиной каратов, — волнуясь, сказал он. — Чистейшей слезы алмазы. Редкая красота. Вероятно, фамильные ценности?.. Откроем магазин — заходите. Лучше через час, другой. Тысячи четыре рублей — а у нас перед обедом кассирша деньги сдала. Ну-с, молодые люди, засим я откланиваюсь, — и директор вышел.

— Прошу прощения, — стал извиняться любопытный. — Четыре тысячи… Такой суммой не располагаю.

— Я бы уступил, — нерешительно сказал мужчина. — Берите за три…

— Нет-нет! Разве что, вот гражданочка… Придется уступить свое первенство.

— Но я могу найти только две тысячи, — оправдывалась Таисия Петровна, — да и то дома.

— Ну, бросьте! — обиделся владелец бриллиантов. — Это же половина цены! — и он захлопнул коробочку.

— Ну, что вам стоит! — упрашивала его Таисия Петровна. — Подумайте еще, дорогой, прошу вас!

— Была не была, — остановился мужчина в раздумье. — Деньги нужнее. Берите за две с половиной. Я провожу вас.

Таисия Петровна перетряхнула весь дом. Взяла деньги взаймы у свекрови, собрала нужную сумму и завладела драгоценностями.

Она была возбуждена состоявшейся сделкой и чувствовала себя счастливой. Редкие алмазы — раз! Выигрыш почти вдвое — два! Поистине глупцы живут на белом свете, выбрасывая за полцены такие сокровища!

После двух Боровская появилась возле ювелирного магазина. Она спросила, как пройти К директору и распахнула дверь кабинета. Навстречу ей из-за стола приветливо поднялась полноватая, приятной наружности женщина.

— Я директор…

С Боровской стало плохо…

Она почти не помнила, что было дальше. Выбежала, взяла такси, объехала бойкие улицы, съездила на вокзал, все было напрасно. Тогда обратилась в милицию.

Лохматову сообщили о происшествии в 15 часов. Он быстро допросил потерпевшую, внимательно записал приметы преступников, позвонил на вокзалы, на железнодорожные станции, в ближайшие районные центры, где могли появиться мошенники. Везде отвечали ему люди верные и надежные, постоянные друзья милиции, опора в ежедневной и трудной работе. В поиск включились десятки людей — работники вокзалов, поездные бригады, шоферы такси.

— На грузовике уехали в Ростов, — сообщила ему одна из женщин.

— Берут билет до Александрова, — доложила работница Ростовского вокзала.

В Ростове в поезд вошли сразу три группы «контролеров». В купе мягкого восьмого вагона сидели заезжие гости — все трое. Они уже успешно осуществили «бриллиантовые операции» в Иванове, Воронеже, Новосибирске и были удивлены, что их «побеспокоили» на перегоне Ростов — Александров.

— Коин, Браиславский, Найштетик, — назвались они при знакомстве. В Ярославль пожаловали из Полтавы. В 18 часов мошенников увезла в КПЗ милицейская машина. Час пути до Ярославля. Три часа напряженных поисков.

— Где стекляшки-то доставали? — весело спросил Лохматов.

— Это вы про дамские подвески? — поинтересовался у майора Коин и охотно пояснил: — Рубль двадцать. Отшлифованы, как говорится, на рукаве. А вата простая, аптечная. Однако смотрятся…

На другой день Лохматов вызвал Боровскую.

— Не кажется ли вам, уважаемая Таисия Петровна, что вы и сами в этой истории выглядите не лучшим образом. Да-да! — резко сказал он. — Ведь вы не только потерпевшая. Будь вы честным человеком, вы и мысли не допустили бы о возможности наживы… И преступники руки бы не погрели. Подумайте: страсть — весьма болезненная и опасная!

— Мы на машину откладывали, — всхлипнула Таисия Петровна и достала из сумочки носовой платок. — Теперь один бог свидетель, когда их разыщут.

— Ну, почему же бог? — улыбнулся Лохматов. — Целехоньки ваши деньги. Полностью вам вернем. На ваше счастье, преступники просто не успели их промотать.

Таисия Петровна была ни жива ни мертва, смотрела во все глаза на Лохматова и не могла вымолвить ни слова.

Товарищи Лохматова рассказывают, что нравственная сила его воздействия на преступников необычна. С Лохматовым невозможно разговаривать бесстрастно, с ним нельзя быть неискренним, лицемерить или актерствовать, он заметит любую, даже самую малую неточность в интонации собеседника. Он знает психологию воров и мошенников, разношерстных преступников разного толка, не скрывает своей ненависти к социальным выродкам, кажется, он слышит в человеке то, что скрыто от других, чего не может рассмотреть обычный глаз. Крестьянский сын из деревни Исаково Переславского района, в мальчишестве землепашец и плотник, Викентий Лохматов унаследовал от отца своего, Александра Филипповича, богатую природную сметку, умение понимать человека. Бывало, приведет Филиппыч сына в поле и скажет:

— Слушай, Витя, как шепчутся колосья, примечай, как буян-ветер клонит колос к земле. А сильный колос поперек его буйства стоит. И человек по-разному по земле ходит, по-разному на земле стоит. Один прям, а другой все юлит под ветром, ищет, как бы погреться за счет других, чужую спину под удар поставить. Примечай, поперек того буйства стой. И еще учил: «Плохой дровосек стукнет колуном по полену раз, другой, третий. Не поддается. Не расколол. Бросил. Нет, повозись с поленом-то!.. Посмотри, где сучок, где трещина, как древесные кольца крутятся. Найди угол и ударь точно.

В осеннюю пору, около полуночи, в Фибролитовом поселке выстрелом из нагана была смертельно ранена Тамара Баскова, сменный мастер завода. По дороге в больницу она скончалась. Мягкое, страдальческое выражение лица ее рассказывало о добром характере, скрывая загадку гибели. При Тамаре оказались все ее вещи — не были тронуты ни сумочка, ни часы… Кому помешала эта девушка, недавно окончившая с отличием Московский химико-механический техникум и приехавшая в Ярославль по распределению? На выстрел прибежал старик-сторож с улицы Свердлова и мальчик. Но след убийцы уже простыл, они его не видели.

Лохматов пошел на завод. На заводе вспомнили: за день до убийства, 13 октября, позвонили из города через коммутатор и спросили, в какую смену работает Тамара Баскова.

— Выходная, — коротко ответили в трубку.

— А завтра?

— Завтра? С трех до одиннадцати вечера.

Голос в трубке был мужской, приятный. Совпадало многое, почти все. Очевидно, преступник делал разведку. Но как найти в полумиллионном городе этот единственный голос? Вся надежда на телефонисток заводского коммутатора — две из них слышали голос. Телефонистки дежурили на коммутаторе сутками, может, и появится голос в телефонной трубке? Возникнет вновь, хотя, естественно, надежды было мало.

И вдруг — сигнал с коммутатора — голос на проводе! Ведет разговор с мастером лакового цеха. Сигнал проверили. С мастером лакового беседовал сотрудник областной молодежной газеты. Он подтвердил Лохматову, что действительно интересовался Басковой. В редакции газеты «Юность» планировали материал о комсомолке Басковой, молодом специалисте, передовике производства. Но журналисту так и не довелось встретиться с девушкой. Лохматов побывал у редактора, все было так, как рассказывал журналист. Одна из версий не состоялась. Можно было приниматься за вторую, и более подробно, хотя самые разные варианты обрабатывались одновременно.

К этому времени была досконально изучена биография Тамары, образ ее жизни, знакомства. Оказалось, что еще в период учебы в московском техникуме Тамара проводила практику на этом заводе, некоторое время жила в Ярославле. На практике ходила в ученицах у старшего аппаратчика Сергея Юрасова, простосердечного, веселого парня. Свободное время они проводили вместе, бывали в театре, кино, ездили за город в Белкино на лыжные прогулки, читали одни и те же книги. Расставались тяжело — Тамаре пора было возвращаться в Москву на учебу. Она успокаивала Сергея: «Попрошусь на работу в Ярославль…» — «Не уезжай, прошу тебя, — молил Сергей. — Уедешь — значит, не любишь… Пошлют в тьмутаракань!.. И не свидимся больше».

Тамара опять успокаивала его: «Мне навстречу пойдут, у нас отличников распределяют по желанию…»

Спустя год ее действительно направили в Ярославль. На этот самый завод. Пока Тамара заканчивала последний курс и сдавала экзамены, Сергей Юрасов женился.

— Зачем, почему так жестоко? — думала она. — Так горько и несправедливо! Мучить и меня, и себя…

Мысль о том, что нужно ехать в Ярославль на место работы, казалась ей невыносимой, но сменить назначение было сложно. Послали Тамару в тот же цех, к тому же Сергею Юрасову. Теперь он не казался Тамаре ни веселым, ни простосердечным, она заставила себя забыть обо всем. Да и отношения их по должности на заводе стали другими. Теперь Тамара стала сменным мастером, а Юрасов — ее подчиненным по службе. Не здесь ли, думал майор Лохматов, во взаимных обидах и подозрениях кроется причина преступления? Он заинтересовался женой Сергея. Воспитанница детского дома, она была связана прежде с темными личностями. Двое ее знакомых совершили тяжкие преступления и отбывали заслуженный срок наказания, третий — из той компании — был на свободе. Не он ли убрал соперницу Тамару? Приятеля Юрасовой взяли под наблюдение. Дня через два он попался — сорвал часы с руки одного гражданина, дело пошло в суд, однако к Басковой этот «приятель» никакого отношения не имел.

— В ходе следствия, — сказали Лохматову, — твой «приятель» указал важную деталь. У Юрасовой хранится револьвер системы «наган».

Новые размышления, бессонные ночи.

Наган изъяли. Провели специальную экспертизу. Пуля, смертельно ранившая Баскову, была послана из другого ствола. Историей нагана занялись коллеги Лохматова, а майор разрабатывал третью версию. Каждая отнимала бездну времени.

В заветной шкатулке Тамары Басковой хранились письма. Ярославский паренек с улицы Победы вспоминал в них совместные прогулки по Стрелке, по Волжской набережной. Объяснялся в любви, посвящал Тамаре стихи, просил свиданья. И, судя по письмам, получал отказ за отказом. Опять посылал стихи: «Прощай! Не нужно мне участья. Не жалуюсь, не плачу я. Тебе — вся прелесть бытия. Тебе — весь блеск земного счастья. Тебе — любовь, тебе — цветы, тебе — все жизни наслажденья; мне — сердца тайные мученья да безотрадные мечты. Прощай! Пришла пора разлуки… Уйдем в печальный, долгий путь…»

«Сам сочинил? Или выписал у кого? — удивлялся Лохматов. — Вот тебе и «сердца тайные мученья». Придется проверить». Библиографы ответили Лохматову, что строки эти паренек выписал из сборника стихотворений поэтессы Юлии Жадовской, нашей землячки, писавшей еще в прошлом веке.

— Последнее, что мне сказала Тамара, — говорил паренек Лохматову, — «Встречаться не будем…» — и уронил голову на грудь. Нет, паренек этот явно вне подозрений. Майор видел — погибает он буквально от страшной утраты, готов помочь следствию.

Оперативная группа опросила уже всех, кто оказался поблизости от рокового места. Но даже старик и мальчик, бывшие почти рядом с местом происшествия, не успели заметить преступника. Тогда Лохматов начал последовательно и методически обходить дом за домом, квартиру за квартирой — из тех, что располагались вокруг. Дуся Воронцова из дома номер двадцать один встречала с работы мать и видела, как вслед девушке быстрыми шагами шел парень. Воротник демисезонного пальто поднят, рука заложена за борт. Заметила также, что в подъезде дома, мимо которого проходила, стоял подросток. Пальто длинное. Воротник тоже поднят, как и у того, который шел за девушкой. «Мне показалось, — объяснила Дуся, — что они чем-то похожи. Хромовые сапоги. Серая кепка. Почему не заявила?.. А вдруг это и не они вовсе?.. Напраслину на кого возведу…

Оперативники внимательно проверили домовые книги. Кто живет в этом доме? Есть парни постарше, есть совсем пацанье. Но… то не видели на них хромовых сапог, то не могли припомнить серую кепку. Один оказался похож. Славка Морокин. Не учится, не работает. Живет с матерью. Славке скоро шестнадцать. Дружит с Аликом Авдеевым, тот рядом живет.

— А Славки дома давно уже нет, — ответила мать встревоженно. — Он с Аликом вместе по вербовке уехал в Волгоград. Устроился. В общежитии живет. Бог даст, учиться поступит.

Запрос в Волгоград. Да, были такие — Морокин и Авдеев. Работали немного. Выбыли в Липецк.

Запрос в Липецк. Работали месяц. Выехали на Север. Точного адреса нет.

И вдруг весточка — Славка Морокин к матери приехал.

— Вспоминаю, — сказал Славка. — Говорили, будто девушку убили. Но я ничего про это не знаю.

— Нам все важно, — настойчиво повторил Лохматов. — Все, что вспомнишь. Тут ведь рядом все было. Ты куда побежал?

— Туда и побежал. На крик. На улицу.

— А стрелял кто? Может, мимо тебя пробежал?

— Нет, ничего не видел.

На лице у мальчишки появилась растерянность и недоговоренность, как будто он сказал что-то недозволенное, то, чего и вовсе не следовало говорить. Он действительно все сочинил, Славка Морокин, не побежал он на крик, не было его там…

— Так куда же все-таки ты побежал? — опять спросил Лохматов, иронически сделав ударение на слове «куда».

— Домой, — занервничал Славка, почувствовав иронию. — Я-то при чем? Кто то стрелял. Понятно? Кто-то… А не я. А я испугался. Дома свет включил. И сразу выключил. Вдруг увидят!

— Кто?

— Не знаю. Но вдруг увидят!

— Ну и что — увидят?

— Подумают.

— О чем подумают?

Славка не знал, как выйти из этого странного круга, куда завел его милицейский майор. Лицо побледнело, губы стали сухими. Он облизывал их и кусал, но губы все равно были сухие.

— А друг твой Авдеев Алик, где был?

— Не знаю, — как-то отчаянно проговорил Славка. — Спал, наверно. И я спать собрался, да вышел покурить. Мать не любит, когда в квартире курят.

— Где сейчас Авдеев?

— Не знаю.

Славку можно было бы отпустить, не держать же его под стражей, если прямых улик против него не имелось. Но в оплошности Славки — «побежал на крик», «не побежал», «увидят» — была психологическая зацепка, его, Славкин, провал. Ложь по глупости, привычка не отвечать за себя самого тоже могла иметь место, и все-таки Лохматов снова и снова хотел говорить со Славкой.

Подоспели вести об Авдееве. Он был задержан органами правопорядка и осужден за ограбление. Содержится в Н. Самолетом доставили Авдеева из Н. в Ярославль. На его квартире произвели обыск и в тайнике обнаружили наган и браунинг.

— Вы знали Тамару Баскову?

— И не слыхал про такую!

— Это пуля из вашего нагана. Экспертиза подтвердила, что именно этим оружием была убита 14 октября Тамара Баскова.

— Этим ли, точно не помню. У меня их всяких побывало!

— Очную ставку с Морокиным Вячеславом устроить?

— А чего устраивать? Он со мной не был. Дрожал в подворотне. Добудь я деньгу, он примазался бы сразу, не отлепить, а так — зубы стучали, как у продрогшего волка. Добычу ждал.

— Убитая не была ограблена.

— Не успел. Я наган приставил, она вскрикнула, руку мою обхватила, видно, отвести хотела. А палец-то на курке был… Нам перед отъездом деньги были позарез нужны. Не успел монеты взять — из сторожки кто-то бежал…

Девятнадцать лет было этому преступнику. Свое подобие он хотел выработать в Морокине. Славка не мог вырваться из бандитских сетей — мешала трусость. А жажда легкой наживы заставляла забывать о жутких замыслах Авдеева. И Славка катился по темной дорожке, слепо веря в геройство своего приятеля. Как же он, Славка, раскаивался потом, что не внял совету майора сразу рассказать всю правду, не «темнить».

На очной ставке Авдеев процедил сквозь зубы, глядя на Славку: «Сгинь, шкура! Думаешь, мне — «под завязку»… Знай — расквитаюсь!»

Авдеев смотрел на Славку холодно и презрительно, а Славка ждал хотя бы поддержки «за преданность». Крупная слеза сползла по Славкиной щеке, едва покрытой первым пушком.

Люди не рождаются подлыми. Где, когда допущен тот просчет, который превращает человека в преступника? Легкомыслие, случай судьбы?.. Нет, ответственность должны чувствовать все. Семья — готовить к труду, школа и общество — учить быть достойным гражданином. Иногда на каком-то этапе человека теряют. Разумеется, эту ответственность должен нести в себе прежде всего сам гражданин, и никто не снимает с него вины, если он совершает преступление. Эти мысли часто одолевали Лохматова. По многим делам вел розыск майор, и не притупилось в нем чувство горечи, когда он встречался с молодыми преступниками. «Легкая жизнь за чужой счет…» — вот этой жизненной философии майор не мог простить никому.

Сам Викентий Александрович со своей верной подругой Евдокией Васильевной воспитал и вырастил четырех сыновей. И может быть, потому, что главные свои университеты они прошли в напряженном и постоянном труде, они выросли и стали людьми настоящими, дельными, человечными. Борис — главный технолог на московском заводе, Николай — инженер-металлург Череповецкого гиганта металлургии, Владимир — научный работник, Виктор — инженер-конструктор.

Когда сыновья собираются вместе, они любят рассматривать отцовские фотографии, награды. Орден Красного Знамени. Орден Красной Звезды. Медаль «За боевые заслуги». А вот — памятный документ, Грамота МВД СССР, полученная Лохматовым спустя некоторое время после раскрытия дела по убийству Тамары Басковой.

И еще один эпизод из биографии «стремительного» майора. …Когда Уинстон Черчилль выходил из Ливадийского дворца или прохаживался в свободные минуты по берегу моря, он всегда видел рядом русского старшего лейтенанта, подтянутого, молодцеватого и очень спокойного. Русский офицер молчаливо сопровождал английского премьера на прогулках. То было время Ялтинской конференции в Крыму… Порой Черчилль вонзал в старшего лейтенанта пристальный взгляд, казалось, он искал в его серых глазах ответ — откуда у русских парней такая спокойная уверенность?.. Война еще полыхает, уносит тысячи жизней. А союзники, как та хитрая бабушка из русской присказки, еще могут ответить «надвое» о втором фронте. А могут и вообще не ответить. Промолчать.

Фотография 1944 года хранит о тех днях память. Трое офицеров из личной охраны Черчилля. Иван Седельников, Андрей Лукьянов и Викентий Лохматов, гордые своей миссией — охранять покой мировой важности совещания.

«В холеном лице лорда, — говорит Лохматов, — мы угадывали беспокойные мысли. Он боялся нашей победы…»

Викентий Александрович задумчиво рассматривает фотографию 1944 года. В январе сорок четвертого года он стал коммунистом. После службы в Советской Армии он продолжал оставаться на переднем крае, придя на работу в уголовный розыск. А должность у «стремительного» майора нелегкая и почетная — служить трудовому серпу и молоту, охраняя и защищая их щитом и мечом.