Опергруппа, на выезд!

А. Грачев Сотрудник губрозыска

С Константином Ивановичем Орловским я познакомился сначала заочно в областном архиве. Мне попался в руки один очень интересный документ. Относился он к деятельности Ярославского губернского управления милиции и рассказывал о событиях, связанных с опасностью и риском. Вот из этого-то документа я и узнал впервые о Константине Ивановиче Орловском. Человек этот заинтересовал меня, захотелось узнать о нем подробнее. С этой целью я и обратился в управление внутренних дел.

— Он живет в Ростове, — ответили мне там, — можете к нему съездить, можете написать письмо. Адрес мы дадим…

Я написал письмо, и вскоре из Ростова пришел ответ. Константин Иванович писал:

Заканчивалось письмо так:

Я тут же собрался и поехал в Ростов. Дом на Московском шоссе, второй этаж. Открывает дверь человек в зеленом военном кителе нараспашку, в сапогах, улыбающийся широко и приветливо:

— Я знал, что вы приедете…

Настоящая его фамилия — Трофимов, а Орловский — это псевдоним, взятый им для работы в уголовном розыске да так и закрепившийся за ним, можно сказать, навечно. Он уроженец Ростова Великого. Ставшая афоризмом фраза: «В детстве у меня не было детства» — вполне подходит и для Константина Ивановича, как и для тысяч детей бедняков. Окончив три класса церковно-приходской школы, уходит он из родительского дома «в люди».

— Эй, мальчик! — кричали ему мастера в монументальной мастерской по изготовлению памятников ярославского купца Леонтьева на Мологской улице.

— Подай молоток, подай зубило! Подай воды напиться да живо!..

— Эй, мальчик!..

Это уже в магазинах Найденова, Пастухова.

— Эй, мальчик! — неслось то и дело в магазинах Полякова и Гусева, уже в Москве, на Тверском бульваре. — Подай гири! Принеси дров! Вымети пол! Помоги госпоже донести покупки… Да живо!..

Не выдержал. Скитался по деревням в поисках работы. Был подручным у кузнеца, кидал тяжелый молот на матовый от угольного жара металл. Рос он высоким и сильным парнем, с крепкими плечами, крепкими мышцами… В шестнадцатом году вернулся в Ростов, где уже поджидала его повестка в армию. Костя Трофимов, путаясь в полах длинной шинели, бежал вместе с другими солдатами русской армии на турецкие укрепления под Трапезундом. Укрепления были взяты, а тысячи рязанских, тамбовских, ярославских парней так и остались лежать на голых скалах под холодным ветром и синим небом, под крылами орлов, спускавшихся в долины. Потом началась изнурительная позиционная война.

К. И. Орловский.

О революционном Октябре сообщили солдаты соседнего полка. Явились они с красными флагами, с красными бантами на шинелях, радостные, горластые. Кричали, размахивая папахами:

— Кончай войну, братва! Айда с позиций! Выбирай свой ротный комитет!

Константин Иванович вспоминает, как выбрали его солдаты председателем ротного комитета. Солдаты, которые шли при тридцатиградусном морозе на штурм крепости Эрзерум, шли на проволочные заграждения Трапезунда, израненные, измученные войной, они дружно подняли винтовки, когда в круг был вытолкнут Костя Трофимов.

— Давай командуй, Трофимов!..

Команда была одна — в Россию, на помощь революции. Разделили галеты, сахар, перекинули винтовки через плечо и двинулись в порт Трапезунд. Он встретил их январским штормом и свирепым норд-остом, угрожающим молчанием пушек кораблей на рейде, а еще — серыми лавами солдат Кавказского фронта, уходящих в Россию. Штурмом взяли румынский пароход «Констанца», на нем чадно пришлепали в Туапсе. А оттуда — в теплушках через Кубань, через Дон, где уже занималось пламя гражданской войны. Сквозь открытые двери теплушек видели солдаты сполохи пожаров, слышали выстрелы. На станциях к ним подходили какие-то люди в масляных блузах: «Давай, солдаты, за пролетариат». А то врывались офицеры Дикой дивизии, требуя сдать оружие, угрожая пулеметами, наставленными на вагоны. Щетинились штыками в ответ…

«А где же мое место? Конечно же, там, среди тех, кто охраняет революционный порядок». Так думал Константин Иванович, возвращаясь в родной Ростов.

Восемнадцатого февраля 1918 года пришел он в уездное управление милиции. Выдали здесь ему винтовку, драгунскую шашку, наган с кобурой и красным, как помнится, шнуром, и пошел он на свой первый милицейский пост, первым, может быть, в уезде советским милиционером встал у вокзала. Ночью, метельной и черной, выбежала к нему какая-то женщина с узлом:

— Спаси, солдатик. Грабители, последнее отнять хотят…

Кинулся первый милиционер в темноту с винтовкой наперевес, как будто в атаку. Исчезли тени, нашел он лишь тишину. А женщина плакала от испуга и уже от радости. Вот эти-то женские слезы, может быть, и оставили в душе Константина Ивановича твердую веру в высокое призвание работника милиции, определили всю его дальнейшую жизнь раз и навсегда.

Милиция в том далеком восемнадцатом году была не такой, какой мы ее знаем сейчас. Милиционеры жили в казармах, как солдаты, и очень часто они по боевой тревоге подымались в ружье. Были случаи, когда вооруженные карабинами всех образцов, винтовками, гранатами, милиционеры цепью рассыпались у вокзала, защищали советские учреждения и граждан от озверевших подстрекателей, кулаков и белогвардейских элементов.

Летом восемнадцатого года Ростовская милиция для борьбы с дезертирством неоднократно организовывала специальные рейды в сельской местности, в большом количестве захватывая оружие и боеприпасы.

К исполнению своих прямых обязанностей агента уголовного розыска Константин Иванович приступил после подавления Ярославского мятежа, в августе восемнадцатого года. Конечно же, никакой специальной подготовки, никаких знаний ни у него, ни у его товарищей не было и быть не могло.

Первое самостоятельное дело ему выпало такое: у одного из жителей города пропала корова. Дело было после дождя. На дорогах лужи. На коленях искал хоть какой-нибудь след. Все же разглядел он капли крови в колее, по этим вот каплям вышел Константин Иванович на окраину города. Здесь следы вдруг пропали. Но ему больше ничего и не надо было. Он знал: живут здесь два вора-рецидивиста, только что вышли оба из тюрьмы. У одного из них и обнаружил он пропажу, в бочках, уже готовую для продажи.

Потом пошли и другие дела разной сложности. В 1922 году преследовал он известного в уезде бандита Савку Филина. Высокорослый, быстрый Савка легко уходил от преследователей, метко стреляя из ружья. Он совершил несколько убийств, в том числе убийство двух сотрудников Ростовской уездной милиции. Константин Иванович все же настиг его, на границе Тверской губернии в глухой деревушке. Вышел один на один с ним.

За короткий срок Константин Иванович завоевывает себе авторитет не только среди своих товарищей, но и в губернском уголовном розыске. И когда формировался отряд из опытных работников розыска для поездки в Белоруссию для организации помощи, — в отряд был включен и Константин. Он тепло вспоминал своих товарищей по оружию, с кем вместе вел яростную борьбу с бандитизмом и спекуляцией: Саросека, Шананина, Белявского, Червоткина, Козельского, Балдива.

В 1923 году Константина Ивановича, уже Орловского, переводят на работу в губернский уголовный розыск. Сначала — инспектором отдела милиции, а затем инспектором Центрального района, самого неблагополучного в губернии по статистике уголовных происшествий. Надо вспомнить, что это было за время. Расцвет частной торговли, роскошь и сытость мелкой буржуазии, заводчиков, подвалы корпусов и ночлежки, полные беспризорников-бродяг, длинные очереди на бирже труда, землистые лица голодных беженцев из Поволжья, сожженного засухой, наглые вылазки бандитских шаек.

Константин Иванович с головой уходит в работу. Его можно было видеть и в подвалах, беседующим с беспризорниками, и в воровском притоне во время облавы, на вокзалах, на пристанях, в теплушке на каком-нибудь безвестном перегоне, гоняющимся за «поездушниками», на собрании партийной ячейки и, наконец, засыпающим прямо на столе в «дознанщицкой», как звалась одна из комнат в уголовном розыске. Два-три часа сна — и снова за работу.

В 1923 году в Ярославль прибыли бывшие колчаковские офицеры. Имея своей целью бежать за границу, они организовали здесь ряд вооруженных налетов на граждан, на кассы магазинов. Бежать им все же не удалось. На их пути встал инспектор Орловский.

Недавно в областном архиве смотрел я несколько судебных дел тех лет. Во многих из них неизменно видел протоколы, составленные инспектором Орловским. Протоколы, составленные по поводу грабежа, спекуляции, содержания притона, бандитизма… А иногда — и выстрелов…

В 1925 году Константин Иванович вместе со своими товарищами-агентами вел дело Хрусталя. Хрусталь был старым питерским налетчиком, имевшим немало дел в Ленинграде и его окрестностях. Высланный в Ярославскую губернию в административном порядке, он и здесь взялся за свое обычное ремесло. В делах я видел первый протокол, составленный на Хрусталя Константином Ивановичем. В графе «прежние судимости» стояло «одна судимость за мелкую кражу». В дальнейшем из ленинградского архива было переслано старое дело Хрусталя. В нем значилось восемь судимостей за кражи, грабежи, вооруженные налеты. Числились за ним и два побега из тюрьмы. Третий он совершил морозной зимой 1925 года, бежал он из камеры, разобрав стенку, нацарапав на кирпичах стихотворение, в котором излил всю свою тоску по воле и разгульной жизни.

Константин Иванович очень точно и умело организовал поиск. Банда была ликвидирована постепенно — один за другим участники ее уходили под конвоем за решетку. Чувствуя, что кольцо замыкается вокруг него, Хрусталь с одним из соучастников решил скрыться из города. Под Костромой их ждала засада уголовного розыска. Вместе с Константином Ивановичем Орловским работали в то время надежные товарищи, верные его друзья и помощники.

Это Николай Николаевич Николаев. Он и поныне живет в Ростове Великом, на берегу озера Неро, в высоком деревянном доме, из окон которого видны густые камыши, лодки, да еще крепостной ров, оставшийся со времен татарского нашествия. Николай Николаевич — участник империалистической войны. Потом служил в уголовном розыске на Украине. Всего повидал: испытал и радость от сознания исполненного долга, и острое чувство опасности во время схваток с бандами, которых там, на Украине, в ту пору было множество. Затем вернулся в Ярославль, где жил до войны, работал в комиссии по борьбе с дезертирством. А вскоре поступил в губернский уголовный розыск. И вскоре доказал, что является опытным и трудолюбивым сыщиком.

Живет в Ярославле еще один бывший товарищ Орловского. Это Алексей Александрович Бородин. Он тоже участник мировой войны. В окопах на Двине встретил он известие о революции. Запомнились митинги тех времен: молодые офицеры из студентов — за прекращение войны, старшие офицеры — за ее продолжение. Потом эти старшие куда-то исчезли, а сами солдаты приняли решение кончать войну.

После демобилизации Алексей Александрович попадает на родину, в Ярославскую губернию. Служит в военкомате, а с 1921 года — в губернском уголовном розыске.

Недавно я побывал у него в гостях. Далеко уже отступили те годы, когда он в полушубке и шапке-ушанке, с кольтом в кармане выходил на оперативное задание по задержанию преступников, когда писал протоколы на задержанных карманников, когда сидел в засадах с Константином Ивановичем. Но вот стал рассказывать, разволновался, весь пришел в движение — вот сейчас вскочит с дивана, накинет пальто и ходом — на Большую Февральскую, где в те годы размещался губернский уголовный розыск. Значит, дорого ему все то, что было, дороги и близки те события, дороги товарищи…

Есть старинный дом на улице Большой Октябрьской, рядом с кондитерской фабрикой «Путь к социализму». Деревянная лестница ведет на третий этаж, в квартиру, расположенную как бы на антресолях. Здесь живут четыре сестры Чистяковы. Все уже старушки, живут коммуной, помогая друг другу во всем: и в домашних делах, и советами, в лечении, в ходьбе по магазинам. Кажется, старшая среди них она, Екатерина Николаевна. Сухая, строгая, она прикладывает ладонь к уху, долго думает, вспоминает тот год, когда пришла на работу в губернский уголовный розыск. Ее направили в отдел дактилоскопии. Она — живая история Ярославского губрозыска. Подумать только — проработать с 1919 по 1947 год! К сожалению, работу своих товарищей помнит плохо, да это и понятно. Ведь она сидела тогда в отделе, классифицируя тысячи отпечатков пальцев. Екатерина Николаевна, улыбаясь, говорит:

— Каждый человек имеет свой узор.

Под этим словом «узор» она имеет в виду не только отпечатки пальцев, а весь склад жизни человека, его характер, его увлечение, его судьбу.

Ее собственный «узор», как и «узоры» ее старых товарищей по работе, — красивые и правильные узоры людей, нашедших в себе силы заниматься, может быть, одним из самых трудных в то время дел — борьбой с преступностью, оставшейся нам от старого режима.

Екатерина Николаевна награждена орденом Ленина, орденом Трудового Красного Знамени за свою долголетнюю и безупречную работу в управлении внутренних дел. Я спросил ее об Орловском. Она улыбнулась:

— Костя-то Орловский? Ну, как же. Как же мне не знать его!.. Высокий такой, сильный, порывистый всегда. Входил, как ветер. И так же быстро исчезал. А вот дел их не помню, не рассказывали они об этом, помалкивали больше, да и занимались мы каждый своим.

Встречами этими я доволен по той причине, что и о Николаеве, и о Бородине, и о Чистяковой Константин Иванович отзывался с уважением, называя их своими боевыми друзьями по УРу. Это подтверждается и архивными документами. Так, познакомился я с делом о ликвидации на территории Ярославской губернии в 1927 году крупной банды Соколова. В ее ликвидации принимала участие большая группа сотрудников уголовного розыска Ярославля и Рыбинска. В списке участников рядом с фамилией Орловского стояли и фамилии его боевых товарищей.

Начались эти события весной двадцать седьмого года, когда Соколов (вторая фамилия Бутенин) со своими сообщниками бежал из тюрьмы. Банда прошла ряд уездов, оставляя за собой ограбленные почтовые отделения, сельсоветы, церкви. По пятам двигалась группа агентов, теряя следы, находя их вновь. Банда рассыпалась, пропадала в крупных городах — в Рыбинске, в Москве, в Вологде. И снова собиралась вместе, и снова шли слухи об их новых преступлениях. Но уже стали известны маршруты банды, стали известны адреса притонов, где они останавливались, были взяты на контроль все деревни и хутора, где бандиты отдыхали от налетов, лечили раны, готовились к новым нападениям.

Сначала были арестованы несколько сообщников Соколова. Сам он сумел бежать от преследования. Под контроль уголовных розысков Мологи, Углича, Рыбинска, Ярославля были поставлены поезда, гужевой транспорт, телеграф, телефон, даже многие проселочные дороги. Наконец, поступило сообщение, что Соколов должен прибыть на станцию Козьмодемьянск. В засаду ушли три сотрудника во главе с Константином Ивановичем. Несколько дней таились они в полуразрушенном старом доме возле станции, в кустах.

— А больше всего комары помнятся…

Константин Иванович даже щелкнул пальцем по столу — так сердит был до сих пор:

— Время летнее — июнь стоял, влажный от дождей. Комаров — тучи. Костра не разведешь, снадобий разных отпугивающих тогда еще не изобрели, видно. Вот и мучились, корчились, сражались втихомолку с комарьем все эти дни…

Как-то под вечер с московского поезда сошли двое — мужчина с небольшим чемоданчиком и женщина — по приметам Соколов и его последняя любовница Агафья. Быстро двинулись они по дороге на Курбу. В версте от станции около леса из кустов к ним навстречу вышли все трое агентов. На окрик «руки вверх!» Соколов, бросив чемоданчик, выхватил наган. Выстрелить ему не удалось.

Губерния постепенно очищалась от банд и другого преступного элемента, снижался процент крупных происшествий, исчезали профессиональные громилы, меньше становилось беспризорников. Большое внимание уделяли теперь милиция и уголовный розыск не только оперативной работе, но и работе воспитательной. Так, в 1926 году состоялось заседание Ярославского горкома партии, в решении было записано:

Это дело было не менее трудное, чем открытые схватки с преступниками. Надо было воспитывать, убеждать.

Константин Иванович Орловский рассказывал:

— Смотришь, бывало, на беспризорников: чумазый от угольной пыли, голодный, худущий. Руки в ссадинах, грязные, весь в цыпках. Думаешь: кто из тебя выйдет, паренек? Что будут делать твои руки: орудовать ли «фомкой», набором ключей и отмычек или же строгать, пилить, тесать? Что будут делать? А ведь этот вопрос и нам приходилось решать. И от нас зависела жизнь такого паренька или девчонки. От работников милиции, от воспитателей, просто от добрых, отзывчивых людей. Воспитатель — это тот же стрелочник. Куда повернул стрелку, туда и пошел поезд.

Работа, полная напряжения, связанная с риском для жизни, работа, по существу, без отпусков, с редкими спокойными ночами сказалась в конце концов на здоровье. В 1929 году Константин Иванович приехал по служебным делам в Рыбинск. В центре города его валит сердечный приступ на тротуар. Приказ врачей сводился к тому, что, мол, работка тебе, Орловский, нужна более спокойная теперь… Не допустим в розыск…

Константин Иванович, рассказывавший об этом, улыбнулся и добавил:

— Ну, ладно. Отдохну тогда. А еще раньше было предложение работать преподавателем в милицейской школе.

И поехал Орловский преподавателем в том же году во Владимирскую школу милиции. Но быстро заскучал он в тиши, без товарищей по уголовному розыску, без выездов и обходов. Заскучал и снова запросился в боевой строй.

В дальнейшем он работает в управлении милиции Горьковской области, потом начальником уголовного розыска Кировской области.

В годы Великой Отечественной войны Константин Иванович уходит на фронт. Судьба снова забросила его на Кавказ. Шагая в рядах бойцов истребительного батальона, смотрел он на эти горы в снежных воротниках, на парящих орлов, на белые облака, похожие на льды, сползающие бесшумно в ущелья, и видел себя тем же молодым парнем Костей Трофимовым. Вот там он — за этими горными вершинами, только обогнуть их, спуститься, — и побежит он, путаясь в длиннополой шинели, с трехлинейкой в руках, крича что-то. А впереди пулеметный огонь, проволочные заграждения, свет прожекторов…

Шагал улыбаясь, вспоминал все до мельчайших подробностей, шагал под мерный топот сапог, тихое звяканье прикладов, приглушенные команды…

Вернувшегося с фронта в сорок шестом году Константина Ивановича Орловского назначают начальником уголовного розыска Ивановской области. Что такое должность начальника уголовного розыска — лучше всего, наверное, рассказал бы сам начальник уголовного розыска. Можно только тут добавить, что о всех крупных происшествиях начальник ставится дежурным по розыску в известность. Пусть это глубокая ночь. К дому подъедет машина, и ты мчишься или на городскую улицу на место крупного происшествия, или же в район, в далекую деревню. Тебе надо организовать немедленный поиск, тебе надо использовать все для того, чтобы происшествие было раскрыто быстро, по «горячим следам».

Я перебираю в руках документы тех лет, фотографии. Высокий человек с привычно сунутыми в карман руками, строгим лицом. То ли у склада, который «обран», то ли в квартире, где случилось преступление, то ли в толпе свидетелей, то ли на заседании, среди товарищей по службе.

В 1951 году в курительной комнате Ивановского управления милиции новый сердечный приступ. Теперь уже приговор врачей окончательный: покой, покой и еще раз покой.

Но — нет! Не был он рожден для спокойной жизни! Переехав на родину в Ростов, Константин Иванович не сидит без дела. Он один из организаторов озеленения города, председатель товарищеского суда при домоуправлении, он часто выступает перед молодыми милиционерами с воспоминаниями о работе, делится опытом. Было что рассказать ему, коммунисту, полковнику в отставке.

Тридцать три года отдал он своей тяжелой работе, с восемнадцатого по пятьдесят первый. И никогда не забывал их — они приходили к нему на память средь бела дня, они будили его по ночам. Рассказывал немного с грустью: «Проснешься, начинаешь думать. Надо было бы тогда вот с этого свидетеля выходить на преступника. А ты, Орловский, кругами петлял. Вот ушло время, вот и натворил налетчик лишних хлопот. Ах, черт. Заволнуешься, встанешь, бродишь по квартире, ругаешься, переживаешь, точно ты там где-то, в двадцатых годах, в погоне за Савкой Филином»…

В одну из последних встреч он мне признался:

— Трудновато бывает, что там говорить. Иду иногда по улице и чувствую — сейчас упаду. Вцеплюсь в дерево или в решетку ограды и головой верчу по номерам домов, по вывескам. Показываю, будто дом ищу нужный. Это чтобы прохожие не видели, как слаб стал Орловский.

…Вскоре его не стало. В том письме на вопрос, что дала вам работа в милиции, он ответил:

В завершение написанного мною о Константине Ивановиче Орловском мне хотелось бы сказать вот что. Иногда ко мне, как автору двух книг «Уроки агенту розыска» и «Выявить и задержать», обращаются читатели, понятно, читатели пожилого уже возраста с вопросом: «Не есть ли главный герой этих книг Костя Пахомов бывший агент Ярославского губрозыска Константин Иванович Орловский?» Отвечу: в повестях много из того, что рассказал мне при встречах Константин Иванович, но образ Кости Пахомова — образ собирательный. В нем немало штрихов от Константина Ивановича, но есть штрихи и от биографий других бывших агентов Ярославского губрозыска. Следовать строго путем одной жизненной биографии — сильно стеснило бы меня, как литератора, в определенные рамки. А во-вторых, сам Константин Иванович просил меня не писать только о нем. «Мы все сообща делали одно общее дело, — любил говорить он, — и потому писать надо обо всех: и о тех, кто живет сейчас, и о тех, кого уже нет среди нас, а, главное, может быть, о тех, кто погиб на заре зарождения нашей славной советской милиции».