Опергруппа, на выезд!

А. Вороненко Три звездных дня Леонида Сергеева

24 июня 1944 года тридцать вторая стрелковая дивизия вышла к Днепру.

Это был третий день наступления на Могилевском направлении. Началось наступление сокрушительной артиллерийской подготовкой. Две тысячи орудий на каждый квадратный километр — такой была плотность огня по позициям фашистов в районе Чаусы. А потом поднялась пехота. Через реку Проню, через проходы в проволочных заграждениях — от одной линии обороны к другой, три дня, пятьдесят километров — от боя к бою…

…И вот он, Днепр, Дошли!

Приказ: начать подготовку к форсированию. Застучали по всему берегу топоры: солдаты валили деревья, вязали плоты. Роте капитана Деменкова предстояло идти первой. Каждое ее отделение получило шестивесельную лодку. В три часа ночи солдатам — отбой, офицерам и сержантам — слушать боевую задачу.

Сержант Леонид Сергеев, невысокий крепыш, слушал, поглядывал да прикидывал. Днепр в этих местах не то чтобы очень широк, вроде Волги у Ярославля, но вот течение быстрое. А главное, левый берег низкий, а правый — двухъярусный: от воды этакий пляжик метров на сто, потом сразу взгорок круто вверх. Там, наверху, и засели фашисты. Молчат, изредка ракету над рекой подвесят или очередь дадут — так, для острастки. Завтра артподготовка, конечно, будет, а все же переправа как на ладони, да и на том берегу — пока еще добежишь до взгорка, уйдешь из зоны обстрела…

А в траншее спит отделение Сергеева. Умаялись солдаты. Молодые совсем, из пополнения. Как-то покажут себя завтра? В эти три дня старались, не подвели — и на мосту через Проню, и в рукопашных по трем линиям обороны. А все-таки Днепр не Проня. И фашист тут будет держаться отчаянно.

Спят солдаты. А сержанту не спится. Вспомнилось детство, родная деревушка Боловино в Борисоглебском районе Ярославской области. Потом — город, учеба в школе ФЗУ, работа на шинном заводе. Трудовую жизнь в самом начале перечеркнула война. Военно-пехотное училище. Курсант Сергеев одним из первых ушел добровольцем на фронт. В январе сорок второго — первый бой у озера Селигер. У деревни Корнилово под Великими Луками фашисты рвались из окружения. Три атаки целого полка отразила минометная рота, но отстояла большак — единственный выход из «мешка». А дальше — Великие Луки, Ломоносово, Духовщина, Смоленск Рудня. Двумя медалями «За отвагу» и двумя «За боевые заслуги» был награжден батальонный разведчик Сергеев. А после рукопашного боя под Витебском командир батальона писал в представлении к награде: «Сержант Сергеев первым ворвался в расположение врага и лично уничтожил семь гитлеровцев». За этот бой — орден Славы III степени. В марте сорок третьего стал Леонид Сергеев коммунистом, парторгом роты.

Ветеран милиции Герой Советского Союза Л. А. Сергеев.

…На рассвете ударила наша артиллерия. Выковыривали артиллеристы пулеметные и минометные гнезда на правобережном взгорке.

Первые отделения отплыли от берега. Не у всех гладко вышло: иные лодки стали вертеться, снова прибило их к берегу. Сергеевские ребята навалились дружно, сержант на середину выруливал. Тут этот самый дзот и заговорил. Его вчера разведка не засекла, и утром он молчал, пока первая лодка на середину не вышла. Замысел у фашистов был такой: другие пулеметы в лоб ударят, а этот в критический момент вступит и сбоку кинжальным огнем косить станет. Как начал он бить, так солдаты и легли на дно лодки.

Взялся сержант за весла. Тяжело грести, лодка крутится. Гребет Сергеев и смотрит, как пули о борт бьют и в воду шлепаются. Пулеметчик в борт целил, потопить хотел, да корд прочным оказался…

Течением отбросило лодку метров на двести. На берегу разбил сержант отделение по парам, и — перебежками к дзоту, В дзоте тоже сергеевское отделение заметили: опустили мушку и в упор стали бить.

Лежит Сергеев, в землю вжался, спиною пули чувствует. Ждет. Знает: раз огонь на себя отвлек, значит, легче тем, кто сейчас переправляется.

Умолк пулемет. Бросок метров на семь. Ложись! Снова бросок.

Гранату в амбразуру! Взрыв. Еще гранату — следом! В траншею — третью… За мной!

В траншее — несколько убитых, остальные убежали.

Собрал сержант солдат. Задача: закрепиться и держать рубеж любой ценой. Назад хода нет. Наши еще переправляются. А фашисты — вот они, во вторую траншею перебежали. Жди контратаки.

Расставил солдат. Недолго ждали: пошли фашисты в контратаку. На пятьдесят метров подпустил их Сергеев и встретил пулеметными очередями. Отошли.

Снова контратака.

Нет-нет да оглянется сержант: наши-то скоро ли? Ах, поживее, ребятки, трудно стало держаться, трое ранены, впятером остались, а фашисты с флангов зашли, вот уже по траншее бегут…

И тут сзади: «Ура-а!..»

Раненых в траншее оставили — и за ротой. Надо было углублять плацдарм. Пять километров прошли одним махом. А на лесной опушке ударило термитными снарядами самоходное орудие «фердинанд». Под его прикрытием пошли фашисты в контратаку. Отбили раз, другой. Повернул «фердинанд», за ним и пехота.

И тихо стало, так тихо, что Сергеев не решался подняться, недоверчиво прислушивался. А потом встал во весь рост и огляделся.

Кончен бой! Они стояли разгоряченные, усталые и улыбались, говорили что-то, почти не слыша, оглушенные внезапной тишиной.

Потом ротный расцелует их всех: «Спасибо, братцы, вы сами не знаете, какие вы…», Сергееву скажет: «Будем представлять к Герою». И уже официально сообщит, что плацдарм углублен на пятнадцать километров. Путь на Могилев открыт.

И будет впереди у сержанта Сергеева еще форсирование Березины, освобождение Минска, потом Литва, и тяжелое ранение на подступах к Восточной Пруссии, госпиталь в Ижевске. А в сорок пятом курсант военно-политического училища Леонид Сергеев узнает о том, что ему присвоено звание Героя Советского Союза.

Десять лет — с пятьдесят второго по шестьдесят второй — изо дня в день он являлся сюда.

Приходил и утром, и днем. Но всем было известно: около часа ночи его коренастая фигура непременно появится у этого дома. По нему можно было проверять часы. Летом и зимой, в метель и в дождь. За исключением отпуска. А бывало, и в отпуск.

Кто и когда назвал этот дом «Батумом»? Говорят, еще до революции, когда Республиканская была Духовской. Четыре этажа, а на каждом длинный сквозной коридор с двойным рядом дверей, сундуками, ларями и прочей утварью густо заселенного коммунального дома.

С виду обычный дом. Но если бы набросать нечто вроде схемки, то именно к этому дому потянулись бы стрелки от многих улиц — с той же Республиканской, Мукомольного переулка — и дальше — вплоть до улицы Некрасова. Не было, конечно, такой схемы, и стрелки эти воображаемые известны были только участковому да еще инспекторам детской комнаты милиции. И участковый инспектор Кировского райотдела города Ярославля старший лейтенант Сергеев шел туда, где сходились стрелки…

В подъезде — кучка парней. Есть постарше, есть и совсем еще пацаны. Покуривают, карты тасуют. И винишком тянет. На приветствие отвечают по-разному: одни — весело, другие — насмешливо, с вызовом. Иные хмуро помалкивают.

Вот Гаркуш — детина лет двадцати трех — прислушивается к разговору, усмехается, а лицо напряженное. Тут есть что-то. Не он ли пацана к «делу» пристраивает? Выяснить у родителей, когда тот вчера был дома, куда отлучался. Проверить в райотделе, какие вчера были заявления. Связаться с детской комнатой…

Усмехается Гаркуш. Три дня тому назад тоже усмехался, когда заявил: я, мол, старика в трамвае ограбил. Деньги тут же передал. Кому? Не помню, память плохая стала. Ищи-свищи, участковый.

— Не собьешь, Гаркуш. Веревочка-то вьется…

Кому из этих пацанов мог передать Гаркуш деньги? Думай, думай, старший лейтенант.

Еще забота: нет Рожкова. Тут уж надо на квартиру к нему. Может, все и хорошо, сидит себе дома. А может… Последний завсегдатай «батумского» подъезда уходит. Сергеев возвращается с обхода, погруженный в свои думы.

Ах, какая это мучительная штука — то, что на служебном языке именуется «неполными данными»! Есть сигналы, кое-что вроде бы подтверждается, и интуиция подсказывает, но — улик, улик нет! А человек на месте не стоит, он движется — куда?

Так что же — спокойненько копить улики, терять драгоценное время, когда можно хоть что-нибудь сделать? Нет!

И Сергеев идет к родителям. Предупреждает, доказывает.

А родители — разные.

— Что я с ним поделаю? Луплю, луплю — и никакого толку…

— Постараемся, товарищ участковый. Вы только почаще приходите, может, вместе и вразумим оболтуса-то нашего…

Кроме Гаркуша, был еще Розов. Тот, по всему судя, готовился к большему. Дома у него изъяли пистолет. А сам Розов скрылся. Вроде бы в городе и видели его, а дома не застать. Но не прошли даром для Сергеева ночные походы в «Батум». Прошел там слушок, будто это Гаркуш «навел» милицию на розовский пистолет. Стали долетать до Сергеева дальние отзвуки грызни между двумя «королями». И сразу почувствовалось, как разлаживается годами сложившаяся «батумская» компания.

Самая пора была брать Розова. Но требовалась подготовка: по слухам, у того новый пистолет появился. Сколько ни берегся Розов, пришел-таки домой. Там его и взяли пьяным, в постели. И пистолет нашли.

…Рожков, Крупнов, братья Семеновы, братья Романовы… И еще, еще встают в памяти юные лица. Так хотелось бы порадоваться нынешней зрелой их поре! Но работнику милиции, как никому другому, известны крутые и жестокие повороты человеческих судеб. Помнят ли эти люди, как дрался за них старший лейтенант Сергеев?

— Здорово, товарищ участковый!

Улыбается. Руку жмет. Ясное лицо, уверенный взгляд.

— Здорово, Николай. Жизнь как?

— В порядке. Вот — женат. Дети имеются. На моторном работаю. Квартиру получил новую. Словом, порядок.

А у Сергеева в памяти пятьдесят третий год. Угрюмый здоровяк, только что отбывший десять лет за коллективный грабеж. Первое знакомство с участковым инспектором. В беседе — настороженность, мрачное: «Завязал я, гражданин начальник. Все. Точка». Были еще проверки, беседы, запросы на завод — все реже, реже… И вот — встреча.

— Участковому наш пламенный привет!

Братья — Сергей и Валерий. Небольшого роста, худощавые, подвижные. Спешат на завод топливной аппаратуры — скоро их смена.

А Сергееву вспоминается шестьдесят второй год. Семья: две сестры и три брата. Из них трое имели судимость. Младший, Валерка, на учете в детской комнате милиции. Мать устало отмахивалась: «Что с ними сделаешь, не маленькие». Сколько раз торил дорожку капитан Сергеев в эту квартиру — самому теперь не вспомнить. Особо за Валерку переживал: дотянуть бы подростка до армии… И дотянули. А теперь вот рассказывают о своих семьях, в гости приглашают…

— Здравствуйте, Леонид Александрович…

— Да никак Надежда? Точно!

Ах, Надежда, Надежда, тебе и невдомек, что именно перед тобой, как, может, ни перед кем другим, держал Сергеев самый свой трудный экзамен.

Жили с матерью две девочки. Мать… что ж мать? Как вечер — картина одна: нетрезвые гости, на столе бутылки, закуска, окурки… Взяли семью на учет как неблагополучную. И Надежда впервые столкнулась с участковым инспектором. Да что он, Сергеев, круглые сутки работает, что ли, или забот других у него нет, кроме нее? Плотно сбитая невысокая фигура инспектора возникала перед нею в самое непредвиденное время и в самых неожиданных местах. «Здорово, Надежда. Из кино, что ли? Ну-ну. А это — знакомый новый? Так-так. Здравствуйте, гражданин. Участковый инспектор Кировского райотдела милиции капитан Сергеев. Вы не нервничайте, гражданин, чего же нервничать, если, как сами говорите, вы тут ни при чем? Давно знакомы с несовершеннолетней? Ах, не знали? Так вот, довожу до сведения. Счастливо, гражданин. Не спеши, Надежда, домой провожу. Мне по пути».

Частенько же ему оказывалось «по пути» к этому дому на проспекте Октября! И посреди дня, бывало, не раз заглядывал: мать на работе, а Надежда уже с компанией, и снова: «Здорово, Надежда!», и разговор с «гостем», подобный вышеописанному.

Учебу она завершила на третьем классе. Четвертый, можно сказать, они с Сергеевым одолевали вместе. Бывало, и в школу провожал. Устроили на фабрику «Североход». Сергеев самолично за руку привел в отдел кадров. Пока стоял рядом, оформлялась, как ушел — забрала документы. Назавтра: «В чем дело?» — «Раздумала. Не хочу работать, буду учиться. В вечернюю школу пойду. С января». В январе: «Ну как, учишься?» — «Нет. Хочу работать». Снова поход в отдел кадров. На этот раз оформилась. Смену отработала — и все.

А девчонка подрастает, шестнадцатый идет годок, семнадцатый… Пятый год эта борьба продолжается. Твердо знал Сергеев одно: не бесплодная эта борьба. И только усмехнется, бывало, когда иной раз на киноэкране или в книге ему сообщали, как вдруг превращались в ангелочков люди с тяжелым, изломанным прошлым.

Что было бы, пусти он Надежду на «самотек»? Ведь и пьянки были, и среди «гостей» стали попадаться такие, что проходили у инспектора по другим делам, посерьезнее.

Когда, уже в семьдесят четвертом, сказал: «Ну, милая, восемнадцать стукнуло, детство позади, теперь и спрос с тебя другой. Что делать будешь?», ответила: «На работу устроюсь, — и твердо добавила: — сама». Устроилась на тот же «Североход». И все реже стали сходиться их дорожки. Конечно, сначала приходил с проверкой, потом узнавать стал — через мать, соседей. Раза два встретились на улице. А однажды увидел: идет Надежда с парнем, серьезным разговором заняты, принял участковый инспектор вид чрезвычайно озабоченный и — прошел, не заметил…

…Он идет, бывший участковый инспектор, майор милиции в отставке Леонид Александрович Сергеев.

Идет небольшого роста, плотный пожилой человек с Золотой Звездой на лацкане пиджака.