Орда

Глава 8

Событие двадцатое

Аполло́н (др.-греч. Ἀπόλλων, лат. Apollo) — в древнегреческой и древнеримской мифологиях бог света (отсюда его прозвище Феб — «лучезарный», «сияющий»), покровитель искусств, предводитель и покровитель муз, предсказатель будущего, бог-врачеватель, покровитель переселенцев и астрономов.

Занимаясь артиллерией, князь Владимирский почти забросил всё остальное прогресорство. Отложил на потом, на шесть часов вечера после войны. Разве с математиком и часовщиком приходилось возиться. Тут никуда не денешься. Сам купил, можно сказать, специалистов, самому и расхлёбывать. Оказалось, что отсутствие арабских или индийских цифр математику остановило. Даже простой таблицы умножения нет. С синусами и косинусами оба оказались знакомы, не как с названиями, а как с понятием «хорда». То есть, сначала всё это вписывалось в окружность и потом сложнейшим путём вычислялось. У Исаака Аргира — ученика известного учёного из Гераклеи Никифора Григора имелось с собой несколько любимых, так сказать, книг, в том числе главная книга всех астрономов и математиков целого тысячелетия «Альмагесте» астронома II века от рождества Христова Клавдия Птолемея. С помощью рясофора Егория и тыкания пальцем в закорючки малопонятные Андрею Юрьевичу удалось понять, что в этой книге, которой, если по голове ударить, то все знания из неё улетучатся, (килограмм пять весом) имеются пятизначные таблицы хорд для острых и тупых углов, с шагом 30 угловых минут. Для вычисления хорд Птолемей использовал свою же теорему, которая утверждает: сумма произведений длин противоположных сторон выпуклого вписанного в круг четырёхугольника равна произведению длин его диагоналей. Из этой теоремы нетрудно вывести две формулы для синуса и косинуса суммы углов, но Птолемей этого не сделал. Ну, а дальше некому было, надо полагать.

Пришлось кроме арабских цифр вводить понятие синуса, косинуса и тангенса. Потом, по наводящим вопросам греков и Егория, пришлось профессору в мозгах покопаться и изобрести для них декартову систему координат и котангенс с секансом и косекансом.

С тригонометрией у византийцев особых вопросов не возникло. Они пусть криво — косо, но были с ней знакомы, а вот с арабскими цифрами Егорий, уже их освоивший, и профессор Виноградов намучились, объясняя византийцам преимущество таких цифр над теми, что они привыкли использовать. Дело ведь не в нуле. С нулём оба грека легко смирились. Дело с позиционированием цифр. Ведь с помощью римских цифр если записать сто одиннадцать это три разные цифры (CXI). А тысяча сто одиннадцать это четыре разные цифры (MCXI). Записать же число один миллион сто одиннадцать тысяч сто одиннадцать ни у математика, ни у часовщика не получилось. Один стал над цифрами чёрточки рисовать и сам запутался вскоре, а второй просто рукой махнул, слушая путанные объяснения Аргира. Как понял из объяснения Исаака Андрей Юрьевич, над некоторыми цифрами сверху может быть добавлена горизонтальная черта. Она означает, что написанное число увеличивается в 1000 раз. Например, если над X стоит «–», значит, это уже не 10, а 10 000. А как просто с арабскими, тут элементарный набор единиц. При умножении и делении всё время купленные князем греки сбивались, рисуя свои крестики и буквы. Им нужны были камешки и доска — абака. Сбивались они и изучая арабские цифры. Это как дети, когда учатся считать, для них самое сложное одиннадцать, двенадцать и сорок. Почему сорок, а не четырцать? Вот и грекам нужно было привыкнуть, что одной и той же цифрой можно и десятки, и сотни, и тысячи рисовать.

Когда же дело дошло до десятичных дробей, то тут просто отключились мозги у византийцев. Как так-то? Разве так можно было?!! Их таблица Птолемея с подобием синусов и косинусов настолько сложно дроби выдавала, что уже сам профессор их не понимал. Там радиус круга не за единицу выбран, а за число R=3438. Дальше в цифрах можно просто запутаться. И плюсом сложнейшая запись римскими цифрами. Как там делили и умножали столбиком с использованием букв, Андрей Юрьевич так и не понял, и даже вникать не стал. Слишком заумно.

Самое интересное, что несмотря на все эти закидоны с римскими цифрами, конструкцию колёс для часов с криками, дёргание друг друга за бороду и бородёнку у Исаака, но смогли греки нарисовать. Пусть и с помощью князя. Он в принципе им показал, как управляется минутная стрелка, которая крепится на оси, что проходит внутри оси часовой стрелки и как передать вращение главного колеса на ось часовой стрелки, и греки дальше всё сами сделали. Вопрос застопорился с подсчётом количества зубьев на колёсах в зависимости от диаметра колеса. Пришлось Андрею Юрьевичу вводить понятие модуль. Как отношение диаметра к количеству зубьев. (m = D/Z) Дальше сложнее, нужно ведь вычислить высоту зуба, а Виноградов так давно чертил редуктор в институте, что и позабыл уже всё. Посидел он с палочкой в песочнице, где и греки считали, и вспомнил всё же, что высота зуба равна модулю, умноженному на два. Попутно и главную формулу вспомнил про передаточное отношение. Передаточное число — отношение числа зубьев большего зубчатого колеса к числу зубьев меньшего зубчатого колеса.

— Всё, товарищи учёные, дальше сами. За что я вам деньги плачу? Начинайте чертить. Ну, или рисовать. Вы же понимаете, что по вашим рисункам мне потом чертежи делать, а по ним столярам изготавливать деревянные колеса. На них проверим и только потом отдадим модельщикам, там ведь усадку ещё нужно заложить и обработку.

Ромеи пребывали в состоянии постоянной прострации. И это он им ещё не успел рассказать, что на самом деле не Солнце движется вокруг Земли, а наоборот, и что все эти фантастические пути планет, которые нарисовал Птолемей их любимый с петлями и стояниями на месте, и даже движениями вспять — тупость. И если представить, что Земля не центр вселенной, а маленькая песчинка движущаяся и вокруг Солнца, и вокруг центра галактики, то все встанет на свои места. А если добавить к этому, что круговых орбит не бывает, а все орбиты в той или иной степени эллипс, то вообще жизнь наладится.

Но решил пока Андрей Юрьевич проблему с когнитивным диссонансом у византийцев не усугублять, пусть сначала часы рассчитают — размеры шестерён, а потом он их загрузит астрономией.

Событие двадцать первое

Иси́да (Изи́да; егип. js.t, др.-греч. Ἶσις, лат. Isis) — одна из значимых богинь Древнего Египта, представлявшаяся образцом для понимания египетского идеала женственности и материнства. Имя «Исида» означает «трон», который является её головным убором.

Анька, она же жена, всё время первую неделю плакала. Потом вторую плакала. А потом и третью собиралась. Причина всё та же. Муж ею пренебрегает. Она готова ему богатыря родить, а он её в постель к себе не пущает.

'Кабы я была царица, —

Третья молвила сестрица, —

Я б для батюшки-царя

Родила богатыря'.

А когда та припёрлась в неглиже посреди ночи и попыталась рядом пристроиться, то отшлёпал по костлявой заднице.

Надо было чем-то занять девчонку. Посадить ковры вязать вместе с рабынями? Там чисто женское общество… Нда, там никто русским не владеет. Не сильно разговоришься.

— Ань, мысль мне тут пришла, — оторвавшись на пару часов от артиллерии Андрей Юрьевич решил всё же жене дело найти, — Ты же латынь знаешь?

— Знаю, — сидит чего-то рисует стилом на глиняной табличке и куксится.

— У меня, помнишь же, два оболтуса из Царьграда сейчас часы изобретают. Не хочешь к ним присоединиться?

— Они рабы?

— Рабы? Нет. Они учёные. Монахи. И с ними ещё рясофор Егорий. Он русский знает. Ты включись с ними в работу. Пусть они тебе всё объясняют.

— Так всё равно не вместно одной с тремя мужчинами…

— Да, не вопрос. У тебя же две напарницы есть. С ними там будь. Пусть они в уголке сидят и честь твою блюдут. Зато общаясь с этой троицей, ты и греческий выучишь, и математику, и механику, и астрономию.

— Зачем мне это? — фыркнула пигалица, — Я — княгиня.

— Да я им кучу золота плачу за работу, а они может там сидят лясы точат и не работают, разорят. Вот, а если ты рядом будешь сидеть, то они отвлекаться не будут и быстро часы изобретут. Мы начнём для всего мира изготавливать часы башенные и станем очень богатые. Вся посуда будет золотая, а ты будешь вся в шелках и парче ходить и лалами сверкать.

— Так прикажи дать им плетей, раз плохо работают, — не повелась жёнушка.

— Ну, монахи же? Разве можно светской власти монахов пороть?

— Так не плати тогда, раз плохо работают.

— Ох-хо. Я договор с ними заключил. Не могу. Ну, Ань, давай попробуем, ты бери завтра девиц своих, и я тебя отведу и команду им дам, чтобы они тебя во все свои действия посвещали и попутно греческому учили.

— И что я за это буду иметь? — ну, Гедимин, подсунул.

— Как греческий выучишь, я тебя целоваться научу.

Глаза у княгини стали по юбилейному рублю.

— Чего тут уметь⁈ — но потом чего-то дьявольское во взгляде полыхнуло, и она согласно кивнула головой, — Будь, по-твоему, князь.

Ну, видимо решила, что поцелует её в сахарные уста придурок муженёк и не удержится, кроме языка ещё чего куда сунет.

Андрей Юрьевич, пошёл к грекам, ковать железо пока оно горячо.

— Товарищи учёные, просьба у меня к вам…

Монаси после озвучивания просьбы тоже глаза по рублю с вождём мирового пролетариата на аверсе вылупили.

— Греческому научить, математике и астрономии? — переспросил Исаак, видимо решил, что Егорий перевёл неправильно.

— Не просто научить, а в процессе работы над часами. Методом глубокого погружения.

— Погружения?

— Темнота, лета не видели. Если с человеком разговаривать только на греческом, скажем, и не за партой сидеть, а увлечь его процессом, то он быстрее язык выучит.

— А зачем это нам? — часовых дел водник видимо ту же школу прошёл, что и Анька.

— А вы, мать вашу — Родину нашу, общаясь с княгиней, выучите русский и вежество, а то вон уже сколько живёте на Руси-матушке и не бельмеса на посконном. Мне Егорий нужен, а он с вами тут сидит. А потом нужно будет с мастерами общаться, а потом учеников к знаниям тянуть, как всё это делать без обладания в совершенстве великим и могучим.

— Язык науки греческий и латынь! — Исаак ткнул пальцем в побеленный недавно потолок.

— А скажи мне, носитель, почему если тебя подбросить, то ты на землю упадёшь? Ага, не знаешь, так вот если выучите княгиню греческому, то как часы закончите я вас астрономии и математике буду учить, а нет, так нет. Умрёте со знанием греческого с латынью и не узнаете, как устроена вселенная, что такое звёзды, почему бывают приливы и отливы и почему Земля наша не плоская, как вы думаете, и ни шар, как некоторые предполагают, а на яйцо похожа. Не узнаете, что будет, если плыть всё время на юг. Не расскажу, как… Ничего не расскажу. Теперь понятно, зачем княгиню учить греческому, и у неё учиться русскому?

— Птолемей…

— Ошибался во всём. А в чём и как ошибался, узнаете, когда часы на башне пробьют, и Анна Гедиминовна заговорит по-гречески. Do you understand me?

— Земля имеет форму яйца?

— Часы… Аня…

— Звёзды?

— Аня… Часы…

— А подать мне Ляпкина-Тяпкина… — Почти. — Веди же князь Анну Гедиминовну, почему не приобщить к этому прекрасному языку нашу госпожу⁈

Событие двадцать второе

Ло́ки (др.-сканд. Loki) — сын ётуна Фарбаути и Лаувейи, также упоминается в качестве бога хитрости, обмана и коварства в германо-скандинавской мифологии, происходит из рода ётунов, но асы разрешили ему жить с ними в Асгарде за его необыкновенный ум, хитрость и мудрость.

Боярин Владимир Батык щурил глаза, рассматривая подъезжающих к нему конников. Вчера выпал снег и теперь он белоснежным ковром лежал на земле, сверкая в лучах высунувшегося из-за облаков солнца. Трое всадников подъезжали неспешно. Фыркали кони, позвякивали уздечки и высоко в небе кричал сокол. Рядом с боярином были трое воев его дружины и сокольничий, так что нападения со стороны подъезжающих всадников опасаться не следовало. Всё же сила на стороне Батыка, но неспокойно было на душе боярина.

Предателем, не предателем, но человеком, нарушившим слово, боярин себя ощущал.

— Владимир Святославович, — подъехавший первым боярин Святослав Рогоз сверху вниз глянул на рассматривающего его Батыка. И сам был на голову выше низкорослого боярина, и конь под ним был на пядь выше в холке, — Владимир Святославович, куда же ты исчез? Прибыл уже неделю и не слышно, не видно тебя. Думали, али захворал ты?

— Как же захворал, вона с кречетом на охоте, — вторым подъехал боярин Демид Силыч, чёрные глаза блестели, выделяясь на фоне совершенно белой бороды и усов.

Третьим ехал волынец. Владимирский боярин Тимофей Юрьич Хромой был в кольчуге, в отличие от первых двух, и меч на поясе у него был не украшенный каменьями, как у галицких бояр, а длинный боевой, без лишних украшений, разве что с червленым серебром на рукояти.

Боярин Батык глянул в упор на волынца. Из-за него ведь, в принципе, их задумка провалилась. Может и хорошо… Нда, чего уж плохого. Отвечать за чеканку монет, собирать мыто… Нда, банки эти опять же… Ох, сколько золота может к рукам умелым прилипнуть при этом… Нда, и опять же почёт. Нет, точно хорошо, что у этого волынца ничего не вышло.

— Я, бояре, теперь сам по себе. Не с вами.

— Предательство сие, — положил руку на рукоять меча боярин Святослав Рогоз. На ножнах и навершии меча были вставки из слоновой кости, и смарагды посверкивали в лучах опять высунувшегося из-за тучи солнца. (Изумруд). Вот конь под боярином переступил, и зелёная искорка попала прямо в глаз Владимиру Святославичу.

Батык сощурился и от искорки этой и от презрения к проделавшему то же самое владимирцу.

— Демид Силыч, ты мужам сим поясни, что меч он с обеих сторон острый. И вынешь его из ножен ежели, то назад ужо важко засовывать, — в это время сокольничий за его спиной свистнул и руку вытянул, и большая коричневая птица камнем стала пикировать в сторону всадников. Лошади услышали хлопание крыльев, клёкот и шарахнулись в сторону, еле подъехавшие бояре с ними справились.

— Не желаешь, Владимир Святославич, встретиться с мужами, поговорить. Объяснить свое решение? — справившись с конём соловой масти, поинтересовался излиха громко боярин Демид Силыч, поглаживая и успокаивая норовистого жеребца.

— Нет. Не желаю. Доносить на вас, понятно, не буду, а токмо одумайтесь. Ничего плохого вам владимирский князь покуда не сделал. А что с погаными ратиться надумал, так и я хочу. Сколько терпеть нехристей над собой можно и баскакам вонючим кланяться, улыбаясь при этом. Не довольно ли⁈ Неужто поражение унгров вас задуматься не заставило.

— Что тех унгров было, а там тьма придёт. Тумен целый, а то и два соберёт раззадоренный хан.

Птица руке сокольничего забила вновь крыльями и злобно зашипела, и кони бояр вновь отступили.

— Как знаешь Владимир Святославич, как знаешь, — зыркнул на него Тимофей Юрьич Хромой и развернул коня, огрел того плетью по крупу. Вороной жеребец скакнул на всех четырёх ногах вперёд и намётом стал удаляться в сторону Галича.

Поворотили коней и двое оставшихся бояр, тоже стали охаживать ни в чём не повинных животных плетьми, стремясь догнать умчавшегося владимирца.

Боярин Батык, играя желваками, смотрел вслед удаляющейся троице. Боялся? Если князя природного, Рюриковича и Романовича решились отравить, то на него и подавно решатся покуситься. Правда в их едином до того строю наметились бреши. Вчерась к нему приезжал в терем боярин Константин Богуславыч и исподволь так, между чарками мёда пытался вызнать, не передумал ли в сговоре их принимать участие самый богатый из Галицких бояр.

— И тебе не советую, — провожая гостя, подмигнул ему будущий князь над монетой.

— Подумаю я над твоим советом, Владимир Святославич.

Так что сейчас, смотря вслед уезжающим боярам, Батык как лист осиновый не трясся, у них там нет теперь единства. Да и он тут, в Галиче задерживаться не собирается. Приехал за семьёй, за женой с чадами. За птицами, вот. Опять же добро нужно во Владимир перевозить. Там сейчас на первое время нанятые плотники срочно ему терем новый возводят. Пара недель и отбудет он во Владимир, а там эти… хм, соратники его не достанут. Руки коротки. Ну, а здесь можно пока в сопровождении дружины передвигаться. Есть три десятка, можно и ещё пару набрать. Деньги, заработанные в последнее время это позволяли.