Орден Змей

Глава 12 Точное попадание

Какими же наивными мы были. Как же рано мы порадовались, что нашли наставника! Я теперь со всей неотвратимостью понял Ормара. Не зря батюшка наш Спиридон сначала выжидал полтора месяца, а потом допрашивал нас, хотим ли мы тренироваться и зачем. Сами захотели — сами и получили. Приходилось теперь каждый день проливать пот на тренировках.

Бег с утра — тут священник начертил для нас карту города и маршрут, по которому мы должны были пробегать. Начинали и заканчивали мы бег на Конной площади — идти до нее было примерно одинаково всем. Пробежав весь город по кругу, мы шли по домам, завтракали, и дальше каждый отправлялся по своим делам, а с наступлением осени — на учебу. Погода значения не имела — каждый день неизменно начинался с бега.

Поначалу Спиридон контролировал нас — мог появиться в любом месте на маршруте и подбодрить парой ласковых церковнославянизмов. Иногда и с нами весь маршрут бегал, чем повергал в шок намоленных старушек.

— А ну, лежеумки, поднадбавь-ка! Мухоблуды, прибавь ходу! — кричал священник и со смехом свистел нам вслед.

— Принесла нечистая на наши головы, — сопел Шамон и крестился, — и откудова такой взялся?

— Из Петропавловской церкви, — отвечала со смехом Верка, — как раз сейчас пробегать будем.

— Да-да, оттуда его принесло, — смеясь, добавлял Старик.

Вообще, отец Спиридон, как начал нас гонять, сильно изменился, будто даже помолодел. Ему было уже, наверное, под пятьдесят, и раньше он не был замечен ни в особых издевательствах, ни в крепком словце, пусть даже он искусно и обходил собственно мат.

— Сквернословие — грех, — говаривал батюшка, — а ты попробуй без мата человека подбодрить. Вперед, трудопёрды! Бежим!

На самом деле, как тогда ошарашенным приемчиками и перелетами по воздуху, нам рассказал сам отец Спиридон, он происходил из казаков, с юга. Прошел большую школу — казачий бой, обращение со всеми видами оружия, участие в войнах. В Крымскую войну оборонял Севастополь, и в безвыходной ситуации, когда вражеские снаряды скашивали его ратных товарищей одного за другим, дал обет, что если выживет, то примет священный сан. Отучившись в семинарии, был отправлен в Ломокну, где обзавелся женой, а потом пятеркой ребятишек, мал мала меньше.

После таких откровений о жизни, казалось бы, совершенно обычного священника, мы совсем другими глазами стали на него смотреть. Авторитет его, поднятый перелетом через Ваську, теперь вознесся еще выше, и мы переносили все оскорбления от отца Спиридона. Ведь он действительно учил нас. Днем или по вечерам почти каждый день мы собирались в подземелье и тренировались с оружием. Сначала это были просто палки, но осенью постепенно стали брать и тренировочное металлическое оружие.

Батюшка каждый раз внимательно прочитывал мой дневник снов, задавал вопросы, и часто я что-то вспоминал из своих снов, какие-то детали. Это касалось, конечно, в первую очередь тренировок с оружием. Спиридону сразу стало понятно, что я сам не смог бы всё это выдумать — у меня просто не было знаний и опыта, чтобы продумать тренировочную систему.

Его вопросы всегда попадали в точку, его замечания заставляли меня вспомнить то, что, казалось, проходило мимо восприятия как неважное и несущественное. Я заметил, что батюшка постоянно использует те наработки, методы и приемы тренировок, которые я видел в своих снах. Он крайне серьезно относился к ним, что и меня теперь всегда заставляло идти вперед, быстрее бежать и усерднее тренироваться.

Как и застал нас тогда отец Спиридон с любимым оружием, так оно любимым и оставалось. Вера лучше всех стреляла из лука, Шамон махал тяжелыми предметами, Васька орудовал мечом, Заморыш полюбил совню. Я же, вслед за Ормаром и тренировками его мира, уделял равное внимание осиновым кольям, мечу и совне, особенно выделяя последнюю. Впрочем, я поменьше других занимался с оружием.

Всё чаще, как начало получаться удерживать человеческое сознание в форме мертвяка, я ненадолго превращался. Но каждый раз перед этим надежно фиксировал себя оковами. Это была тренировка внимания, его раздвоения и удержания. Нужно было фиксироваться одновременно на сознании зомби и на сознании человека. Такие превращения выматывали меня, но улучшения были видны невооруженным взглядом, что сильно радовало. Несколько раз я срывался, но побоями и разговорами, зафиксировав мою шею прихватом, меня возвращали назад в человеческий облик.

Васька Старцев в своей домашней кузнице стал придумывать для нас разное тренировочное оружие. В подземелье, хоть и было много различного колюще-режущего, но часто это были богато украшенные парадные или боевые экземпляры. Использовать их для тренировок детей было бы и глупо, и опасно для нас самих. А железяки, которые приносил Васька, можно было пускать в ход до бесконечности.

В таких тренировках прошло почти четыре месяца, когда я потерял портфель с дневником Ордена Ормара. Мы значительно окрепли, стали увереннее в себе, и когда стало ясно, что дневник остался у аптекаря Юхневича, то почти не сговариваясь и безо всяких сомнений решили, что его надо вернуть обратно.

— Украсть, — сказал Генка.

— Вернуть свое, — возмутился Шамон.

— Навестить Юхневича и вернуть свой дневник, — предложил я компромиссную формулировку.

— В любом случае, надо решить, как это сделать, — заметил Васька.

— У нас как минимум два места, где он может быть — аптека и бывший дом Вани, — добавила Вера.

Было непонятно, как именно следует поступить. Мой бывший дом охранял огромный пес, сталкиваться с которым совершенно не хотелось. А аптека Юхневича находилась на главной Астраханской улице, где всегда где-то поблизости дежурил кто-нибудь из полицейских. Простого и очевидного решения не было.

Еще несколько дней мы, выкраивая время, пытались незаметно следить за домом и аптекой Казимира Казимировича, однако, ничего нового не смогли обнаружить или придумать. Я в это время стал вести новый дневник снов, попытавшись восстановить всё то, что было в старом дневнике. Полностью, конечно, не удалось, при этом принесло неожиданные плоды. Я смог разложить по полочкам многое из того, что было в снах. С одной стороны тетради я выписывал всё, связанное с превращением, а с другой — про обычные тренировки.

При этом дневник я больше не брал с собой в гимназию. Только вдвоем с Заморышем мы забирали его, когда отправлялись в наше тайное подземелье. Чтение дневника, а точнее, мой рассказ с опорой на записанное по горячим следам, стало традицией. Мы следили за новостями из мира Ормара, как отец Генки следил по газетам за новостями в империи и мире. Мальчишка-сирота из большого замка, за пределы которого еще ни разу не выходил, стал для нас другом, за которого мы переживали, когда он в очередной раз оказывался в руках целителей, и радовались, когда он побеждал ненавистного Эйнара.

Я же казался сам себе журналистом, который описывает события, в которых при этом еще сам участвует. Так и не смог определиться до конца, что же это за сны, почему я вижу Ормара, что меня с ним связывает. Но было приятно, что я не один с интересом слежу за судьбой мальчишки и учусь у него. Все мы, орден Ормара, стали его последователями. Отец Спиридон постоянно применял методики тренировок из моих снов. И даже баба Нюра, хоть и нечасто нас посещавшая, была в курсе жизни «змееныша», как она ласково, в отличие от Эйнара, звала мальчишку.

И всё же, как ни старался, я так и не смог вспомнить всё из старого дневника, теперь хранившегося где-то у польского дворянина. Да и просто обидно было, что нас так вот, среди бела дня, обокрали. Потому, вдоволь насмотревшись на аптеку и на дом, мы решили начать с дома. Аптека требовала более серьезного подхода. Надо было каким-то образом или вскрыть парадную дверь, выходившую на главную улицу города, или же незамеченными пробраться во двор. Ага, незамеченными пройти через никогда не засыпавший постоялый двор и взломать дверь, ведущую во двор — легче не бывает.

Поэтому в промозглый октябрьский вечер мы отправились на Ломокненскую улицу. План был в том, чтобы перелезть через соседский забор, потом проникнуть в сад, и дальше зайти в дом сзади. Я знал, какие окна легко открываются, да и внутри родного дома я легко мог сориентироваться. Эта часть плана была на нас с Генкой, как на самых щуплых и проворных. А остальные должны были в это время отвлекать пса и, как выразился тогда Юхневич, управляющего, стучась в ворота и требуя вернуть дневник.

Сумерки встретили нас небольшим, но надоедливым дождиком, в городе была осенняя распутица, приходилось в темноте каждый раз выбирать место, куда ступить. Поеживаясь от холода и недовольно корчась на собак, лаявших на нас из-за проемов усадебных ворот, мы продвигались вверх по Спасской улице.

— Зачем ты лук с собой взяла? — в который раз пробубнил Шамон.

— На всякий случай, — в очередной раз невозмутимо отвечала Барышня.

Мы пытались ее отговаривать, но бесполезно, лук со стрелами Вера упрямо тащила с собой.

Справа от моего бывшего дома находился участок Шепелевых, который охраняла обычная дворняга, брехастая, но чрезвычайно добродушная. Вот и сейчас, когда я подошел к забору и позвал ее, она сначала пролаяла, но, узнав меня, тут же завиляла хвостом и стала прыгать за забором, стараясь добраться до меня и получить свою порцию внимания. На остальных ребят она даже не обращала внимания, видимо, сразу записав в друзья.

Я перелез через невысокий деревянный забор, и тут же был выпачкан грязными собачьими лапами. Чернавка, так звали собаку, пыталась лизнуть меня в лицо, и только обняв мокрую псину и прижав к себе, я смог ее немного успокоить. Но когда забор перелез Генка, то и на него обрушилась новая порция собачьего счастья. Немного успокоив «верного охранника», мы, пригибаясь, стали пробираться внутрь двора, направляясь к забору Юхневича, конечно, сопровождаемые радостной собакой, получившей немного внимания в такую непогожую погоду.

В это время мы услышали стук в ворота моего бывшего дома и тут же — громкий лай того громадного пса. «Демон» — так мы между собой обозвали черную, как ночь, зверюгу. Шамон и Васька стучали в ворота, и кричали, требуя открыть. Мое сердце забилось сильнее. Дальше нужно было перелезть через забор и надеяться, что наши друзья надежно завладели вниманием Демона, и он не решит проверить, что там происходит в глубине двора.

Забор к соседям Шепелевым оставался таким же, каким был, когда мы жили тут. Помогая друг другу, мы легко и бесшумно его перелезли, если, конечно, не считать обиженно пыхтящую Чернавку, оставленную в одиночестве. Она даже пыталась лаять, расстроенная нашим уходом, но на этот случай у нас было заготовлено лакомство, которое тут же, уже сквозь забор, было скормлено неугомонной псине.

Особых изменений в саду и огороде заметно не было, разве что бросалось в глаза некоторое запустение. У нас-то мама постоянно занималась огородом, а Юхневичу, видимо, это было не нужно. Хотя, в темноте я разглядел какой-то небольшой аккуратный участок с растущими растениями.

— Аптекарский огород, похоже, — прошептал Генка, а я кивнул.

Мы подходили к дому, и чем ближе мы были, тем страшнее было. Страшно попасться Демону или хозяевам, и страшно было увидеть внутри дома всё по-другому. Вроде бы и дом уже не мой, а все-таки хотелось еще раз взглянуть на нашу счастливую жизнь, где были мама с папой, а все вещи стоят на своих местах. Со стороны забора всё также раздавался шум — собачий лай перекрывал крики друзей и стук в ворота.

В окнах дома было темно, нигде не было хоть малейшего намека на свет свечи, а тем более лампы. Похоже, мы выбрали правильное время, и дом пустовал, только лохматый охранник был занят непрошеными гостями, ломившимися в ворота. Мы с Заморышем, тем временем, добрались до кухонного окна. Эта форточка часто была открыта у нас, даже в морозы во время готовки. Вот и сейчас она была распахнута настежь. Генка подсадил меня, и я с трудом пролез внутрь — всё-таки отъелся за прошедшие полгода, подрос.

Чудом не разбив ничего, я открыл окно полностью, и впустил Заморыша. Мы принесли с собой свечи и зажгли их. Теперь мы плохо слышали то, что происходило у ворот, лишь неясный шум продолжал доноситься. Причем казалось, что не спала уже вся улица — окрестные собаки тоже лаяли, кажется, доносились еще какие-то человеческие голоса — то ли соседи вышли, то ли кто-то из дома. На кухне с неясным светом от свеч я разглядел, что в основном всё осталось на своих местах — мебель была практически та же.

Отлично, похоже внутри мало что поменялось, а значит, я мог свободно ориентироваться. Мы зашерудили по комнатам, пытаясь найти мой дневник. Как и договаривались, разделились и стали перебирать многочисленные вещи. Если мебель почти вся была наша, то вот всё, что на ней… Дом напоминал какое-то сборище сумасшедшего библиофила. Книги, книги, книги.

Множество изданий по медицине, религии, истории, какие-то рукописи, то сшитые в целые книги, то просто сложенные в папки, а то и вовсе разложенные на столе — будто кто-то смотрел их прямо сейчас, но что-то его отвлекло… Мое сердце рухнуло куда-то вниз, когда всё значение этой мысли дошло до моего сознания. Я остановился и прислушался. С улицы доносился лай собак и человеческие голоса.

Я вышел из комнаты и, сделав пару шагов вперед, очутившись в прихожей, поняв, что входная дверь открыта. Неверяще глядя сквозь распахнутую дверь, я увидел, что и калитка на улицу открыта, а в проеме, чуть во дворе, стоит высокий мужчина. В левой руке он держал лампу, а правой с трудом удерживал заходящегося в лае Демона.

— Вон отсюда, — прокричал мужчина, — сейчас спущу Дружка!

— Отдавайте дневник, — испуганно, и от этого истошно кричал, кажется, Илья Шамонкин.

— Хорошо, — неожиданно пошел на попятную мужчина, — заходите, отдам ваш дневник. А то всю Ломокну разбудим. Заходите, не бойтесь, держу его.

Юхневич, а это точно был он, пятясь, сделал три шага назад. Шамон и Васька, настороженно глядя на Демона (на Дружка такими глазами не смотрят), зашли во двор. Аптекарь двинулся в сторону забора, и чтобы оказаться подальше от пса, мои друзья отошли в сторону от калитки, и Казимир закрыл ее.

— Вот теперь можем поговорить, сопляки! — осклабился Юхневич. — Взять их!

Демон уже давно ждал этой команды, и рванулся вперед. Тут произошло сразу несколько событий. Илья и Старик, не сговариваясь, рванули в разные стороны, отчего пес немного растерялся, выбирая, кем закусить сначала. Во внезапно наступившей тишине раздался знакомый свист, и я с ужасом увидел, как, вскрикнув, аптекарь роняет лампу и хватается за стрелу, торчащую у него из груди. Взглянув направо, я увидел сидящую на высоком заборе Веру с растерянным лицом.

Всё это пронеслось перед моим сознанием за считанные секунды, и я заорал во всю мочь, стуча ногами по полу:

— Эй, Демон, сюда! Я тут! Какой же из тебя охранник! Уже весь дом обчистили!

Могу поклясться, что я разглядел на морде пса промелькнувшее удивление и страх — страх наказания? Он, тут же забыв о других целях, огромными прыжками направился в мою сторону, и я еле успел закрыть прямо перед его мордой хлипкую деревянную дверь. Свечку я уже выронил и она затухла на полу, или я же и растоптал, когда пытался привлечь внимание собаки.

В наступившей тьме я нащупал засов и смог, благодаря тому, что отлично знал свой дом, примастырить его на место, надежно зафиксировав дверь. Сделал шаг назад — и очень вовремя. Бешено бившийся в дверь Демон пробил дыру и его лапа рассекла воздух в том месте, где секунду назад находился я. Завороженно глядя на расширяющуюся дыру, я замер на месте. Где-то рядом должны были находиться осиновые колья и топор. Попытался нащупать их, и действительно — топор был на месте.

Внезапно наступила тишина. Кажется, пес ушел, но я не стал проверять это, опасаясь получить удар лапой. Развернулся и пошел в глубину дома.

— Эй, что там? — раздался оттуда крик Заморыша. — Что за тишина? Всё в порядке?

— Генка, быстрее сюда! — я шел на голос друга, держа топор наготове.

Увидя свет свечи и озабоченное лицо друга, с облегчением выдохнул. Теперь надо было придумать, как отбиться от пса. Ни о каком дневнике и речи быть не могло. Уйти бы живыми.

— Что случилось? Почему без свечи? — не унимался Генка.

Только собравшись говорить, чтобы обрисовать умудрившемуся всё пропустить Заморышу, я так и замер с открытым ртом. Через распахнутое окно кухни в дом влетал Демон.