Орден Змей

Глава 22 Говорящий кирпич

Казалось, мы сменили один подвал на другой. Вернее, огромное подземелье в доме бабы Нюры на подвал Заморовского дома. По договоренности с призраком Вера и Васька также были посвящены в историю приведений. Меня сильно смущало, что теперь еще и Демарко знал про мои превращения в мертвяка, но тут уж ничего нельзя было сделать. Воспитательную беседу мы с ним провели, а дальше всё зависело от его говорливости. Собрались на следующий день в штабе Ордена Змей.

— «Карл Ломокка от семени Ормова», — задумчиво произнес Васька Старик, — ничего не напоминает, Зло?

— И не говори, — усмехнулся я и перечислил — Ормар, Орм, Братство Орма или Змей, Ормбург.

— А еще помните про бабу Нюру? — спросила Вера.

— Что про нее? — уточнил Заморыш.

— Когда Ванька рассказал про свои сны, она еще уточнила, точно ли того мальчишку из сна звали Ормаром, — напомнила Барышня.

— Да, точно, — воскликнул я, припоминая давний разговор в подземелье, — но с тех пор она будто и не интересовалась этим.

— Ага, только дает нам там тренироваться и иногда заходит, чтобы «внучат проведать», — Генка правдоподобно изобразил хрустящий голос старушки, рассмешив нас.

— Как бы все-таки узнать, что она скрывает, — задумчиво протянула Вера, поправляя сбившийся локон за ухо, а я засмотрелся на это движение, и похоже, не я один.

— Было бы интересно, — подхватил Старик, не спуская глаз с девушки.

— Зло, ну что думаешь? — вывел меня из задумчивости Заморыш.

— А? И как вы предлагает это узнать? Вломиться в дом и наткнуться на не пойми что? — воспоминания о столкновении с Юхневичем в моем бывшем доме не давали мне покоя.

— Ну если по уму всё сделать, то почему бы и нет, — произнес Васька.

— У нас что — заняться больше нечем? — я не понимал, почему всегда самый рассудительный Старик — прозвище ему шло — решил затеять авантюру. — Приведение, Шамон израненный лежит, последнее время толком не тренировались. А вам эту бабу Нюру подавай!

— Ну так интересно же! — у Генки уже горели глаза.

Я хорошо знал этот блеск в глазах: когда он чем-то загорался, то его уже невозможно было переубедить, он сразу же брался за дело со всем пылом нерастраченной юности. Переводя взгляд с одного на другого змееныша, я видел, что все они по каким-то причинам хотят пробраться в дом, а лучше сказать, небольшой дворец хрустящей старушки.

— Ванечка, — Вера наклонилась и положила руку мне на плечо, — ну что ты такой скучный? Мы за бабой Нюрой будем следить, и когда ее дома не будет, то тогда к ней и пролезем.

— Это плохая идея, — уже скорее из принципа возразил я, — нам нужно тренироваться и становиться сильнее, а не лазать незнамо зачем по чужим домам. К тому же, если попадемся, то не видать нам больше того подземелья.

— Смотри, Зло, какая штука, — сказал Васька, — почему, по-твоему, наш Орден Змей развалился?

— Лентяи потому что, — буркнул я из принципа, сам так не считая.

— А вот и нет. Потому что непонятно, зачем тренироваться, цели нет. А если нет цели, то нет и общего дела. — ответил Старик, а Вера закивала.

— Вот таким вот хоботом, — беззаботно произнес Генка.

— Сам ты почему не бросил, а еще и учишься сразу по всем ломокненским учебникам? — спросил я у Васьки.

— У меня небогатая семья, а всю жизнь заниматься кузнечным делом я не хочу. Вот и хватаюсь за всё, что потом мне сможет помочь. Нет денег на образование — учусь у всех вас. Могу бегать и учиться сражаться у наставника — делаю это, — вполне по-взрослому ответил Васька, а Вера как-то по-новому, оценивающе, взглянула на него.

— Хорошо… Но всё же — почему баба Нюра и ее несчастный дворец? — упорствовал я, в душе уже понимая, что, возможно, общее дело действительно необходимо всем нам.

— Больно подозрительно, — кратко высказался Заморыш, будто это всё объясняло.

— Да, слишком подозрительно и жутко интересно, — согласилась, улыбнувшись, Вера.

— Она явно что-то знает про Ормара или Орма. Теперь же от Рикардо Виллы мы узнаем, что Василий III назвал Карла Ломокку потомком Орма — «от семени Ормова». Тебе снятся сны про Ормара. Возможно, в ее доме мы найдем какие-нибудь ответы про весь этот змеиный клубок, — разложил Старик по полочкам.

— Я так и сказал, — засмеялся Генка, — только без лишних повторений.

— Хорошо, — я был вынужден согласиться, тем более, что подобные же мысли не раз прокручивались у меня в голове, — но сначала будем готовимся и наблюдать. А также бегать и тренироваться, как раньше.

— Ура! — в один голос воскликнули Барышня и Заморыш.

— Кстати, Василий, не хочешь ли учить еще и итальянский? — усмехнувшись, спросил я у Старика.

— Уж и не думал, что ты предложишь, — в свою очередь засмеялся он.

В тот же день мы возобновили наши тренировки, а вечером отправились в больницу обрадовать восстановлением Ордена Илью Шамонкина. Завалились всей кампанией в его палату — но его койка была пуста.

— А ну, пошли отсюда! — мужичок, лежавший со сломанной ногой на соседней койке, кинул в нас пустой кружкой, которую ловко поймал Заморыш.

— Что, тебе другую ногу сломать?! — тут же взъярился он.

— Приперлись, стая ненормальных! — другой мужик тоже заорал на нас.

— Пойдем отсюда, — сказал Старик и, силком ведя Генку, мы вышли из палаты, где наткнулись на спешащего на шум человека в белом халате.

— Виктор Андреевич, здравствуйте — обратился я к врачу Богдановичу, который тогда в ренсковом погребе обрабатывал Шамона, — мы пришли к Илье, а его нету.

— Здравствуйте, молодые люди, — сказал доктор, осматривая нас, — и сударыня. Ваш друг здоров, он дома. Выписали пару часов назад.

— Как здоров? — Вера была ошеломлена, а в моей душе начала пробиваться радость. — Как же шрамы?

— Как-как? Взял и поправился. — развел руки в стороны Богданович. — Орал сначала всю ночь, думали, что помирает. А утром стал как новенький. Уж мы его проверяли да обследовали — здоров, как бык. Вопреки всей врачебной науке. «Молился я, — говорит, — вот меня целитель Пантелеймон и вылечил».

Врач был растерян и в конце объяснения повернулся к иконам, что висели в коридоре в красном углу, и перекрестился. По привычке я повторил за ним.

— Мы тогда домой к нему пойдем, — сказал Васька.

Выйдя из больницы Силковых и Решаповых, почти бегом направились на Никольскую к Шамонкиным.

— Неужели дар исцеления? — в возбуждении кричал Генка.

— Сейчас узнаем, — я усмехнулся, — как к нему Пантелеймон ночью приходил.

Впрочем, надежды быстро переговорить с Шамоном разбились о паломничество, устроенное к его дому боголюбивыми ломокненцами. Во дворе, около свечного заводика в саду и в самом доме было множество людей.

С Ильей беседовало два священника — наш отец Спиридон и необъятный батюшка Леонид из местной Николо-Посадской церкви. Из проема двери я мельком увидел друга, сидевшего на стуле. Пот струился по его лицу, парень явно смущался от внимания и допроса, устроенного ему. И ни одного шрама на нем не было.

Пришлось ждать пару часов, пока мы, наконец, смогли пробиться к другу и остаться с ним наедине. Зашли и рассматривали его как неведомую зверюшку. Шамон был полностью здоров — все шрамы испарились. Даже бородавки, обильно украшавшие его лицо, исчезли. Генка поднял друга со стула, стал вертеть его, пытался заглянуть под рубаху.

— Ты еще трусы с него сними! — засмеялся я.

Вера тоже, пребывая в полнейшем шоке, прикасалась к рукам и лицу Ильи, отчего он начинал краснеть.

— Ну ладно, хватит уже, — смущался парень, да отстаньте вы уже от меня!

Наконец, все успокоились и отошли от Шамона. А для меня этот день мог оказаться последним, когда Илья вдруг подошел ко мне, протянул руку, которую я пожал, а потом схватил меня в охапку и крепко обнял. Мои кости захрустели, а из глаз сами собой брызнули слезы.

— Эй, эй, раздавишь! — тут же влез Старик.

— Ох, извини, — Илья выпустил меня из объятий, — спасибо, Зло.

Потом он рассказал нам, как лежал в постели и проклинал меня, то и дело глядя в зеркало, которое хотели у него забрать, но он не дал. Шамон действительно сначала молился, а потом решил испробовать «бесовский способ». Сосредоточил внимание на ранах, а точнее, на всем теле, потому что маньяк и владелец ренскового погреба Нерестов обрабатывал свою жертву методично, при этом говоря лишь строчками из солнца русской поэзии.

Долгое время ничего не происходило, но Илья не сдавался. На соседних кроватях спали, порой постанывая, другие больные. В печи, обогревавшей больницу, потрескивали дрова. Запах печи смешивался с запахом лекарств и боли, за окном мирно падал снег. Шамон знал, что у него только один шанс. Казалось, прошла вечность с тех пор, как он принялся пробовать исцеляться.

Погрузившись в свои ощущения, парень, впитывая в себя всё окружающее, будто ощущая кожей и эту палату, и больных в ней, и печь, и снег за окном, и дремлющую сестру в коридоре, и соседние палаты, стал чувствовать, что его раны будто что-то щекочет. Вслед за этим пришло сначала жжение, а потом и боль, которая стала нарастать, пока стала невыносимой.

Он кричал всю ночь, несколько часов к ряду. Сестры и экстренной вызванный Богданович носились вокруг больного, проверяли его, делали уколы с обезболивающим, но ничего не помогало, больные вокруг матерились. А потом в один момент боль как рукой сняло. Осталось только легкое покалывание по всему телу, а Илья полностью выздоровел. Чуть позже его отправили домой, ибо нечего здоровому пребывать с болящими.

Шокированный не меньше врачей, Шамон на ходу придумал версию, что его исцелил святой великомученик и целитель Пантелеймон, тем более что именно ему он молился, прежде чем приступить к бесовскому способу.

— Ну, теперь-то я не думаю, что он бесовский, — оправдывался Илья, — тем более и священники меня соборовали и причастили, так что всё хорошо.

— Зло, я тоже какую-нибудь способность хочу, — вдруг заявил Генка, — летать, например.

— Э-э-э, — сумел на это развернуто ответить я.

— Я тоже! — воскликнула Барышня и, положив руки мне на плечи и заглядывая в глаза, произнесла. — Ванечка, чур, я первая?

— Да ничего подобного! Я его лучший друг и, можно сказать, брат! А ты — просто девчонка! — возмутился Заморыш.

— Не-не, я — хранитель ключей, так что я первый, — смеясь над возбудившимися друзьями, шутил Васька.

Потом мы поведали Шамону про приведение, а со следующего дня стали вновь собираться вместе на Конной площади и бегать по городу, а днем или вечером собирались в бабнюрином подземелье и тренировались под руководством Спиридона. Одним глазом присматривали за старушкой, готовясь к проникновению в ее дом.

Дела у семейства Шамонкиных с той памятной ночи пошли в гору. Слух о том, что Илья в больнице проливал горячие слезы, затеплив перед иконой Пантелеймона свечи, изготовленные на заводе его отца, разошлись по всему городу. И всем теперь нужны были только шамонкинские свечи. Пришлось срочно расширяться и набирать новых работников в мастерские.

Соседи удачливого семейства по улице — купцы Русановы, тоже несколько поколений изготовлявшие свечи и отличавшиеся не самым уживчивым нравом, теперь совсем озверели. Распускали по городу слухи о Шамонкиных и их ужасных свечах, рекламировали свои, писали одну жалобу за другой на каждого из свечного семейства, на то, что их завод нарушает санитарные нормы, представляет опасность от огня и загрязняет почву.

Франческо Демарко теперь относительно спокойно гулял с Сашей Заморовой. Мы с Генкой его больше не трогали, остался только старший брат Виктор, но он жил теперь отдельно со своей молодой женой, и не мог в ежедневном режиме терроризировать итальянского ухажера. Вместе с призраком итальянец обучал меня с Васькой итальянскому языку. Получалось это пока не очень продуктивно, поскольку язык у них был хоть и итальянский, но слишком уж разный.

Возникали постоянные споры по произношению тех или иных слов и построению предложений. Призрак настаивал на истинном и правильном языке, который существовал в шестнадцатом веке, и называл Демарко варваром и недоучкой, не имеющем представления о прекрасном. Лишь когда Шамон в семинарии обнаружил современную итальянскую книгу с историей Римских пап и притащил ее в подвал, то призрак согласился с тем, что, возможно, он немного отстал от жизни, и стал переучиваться сам.

Однажды Генка принес в подвал законченную им карту калиток Ломокны. Я давно уже бросил этим заниматься, а Заморыш всё также был увлечен. Сколько раз приходилось выручать его из всяких передряг, когда он заходил не в тот район, залезал на крыши чужих домов. Спасало его лишь то, что Генка ничего не воровал. С видом лихим и придурковатым лишь показывал карту города, так что за ним постепенно закрепилась слава местного сумасшедшего историка.

Впрочем, историком он не был, даже совсем наоборот. Заморыш был технарем, а карта ему просто не давала покоя, как любая интересная загадка. К тому же карту нужно было чертить, а это дело Генка обожал. Наверное, не было во всей Ломокне человека, который занимался бы каким-нибудь ремеслом, которого не доставал Заморыш своими бесконечными вопросами, как что устроено и как что делается, и просьбами помочь и попробовать.

Призрак Рикардо, взглянув на карту, принесенную Генкой, сначала выдал длинную речь про падение искусства картографов, но всё же соизволил рассмотреть смятые и сложенные по порядку листы бумаги.

— Ну да, всё примерно так и было. Многого, конечно, не хватает… О, помню, вот на этом перекрестке мы славно двух вампиров ушатали лет двести пятьдесят назад, — он задумался, — или сто пятьдесят, сейчас уже и не упомнить.

— Погоди, что так и было? — решил уточнить я.

— Улицы, что же еще, — раздраженно жестикулируя, ответил призрак.

— Да! Я был прав! — Генка радовался, не сдерживаясь. — Странные калитки указывают улицы, которые тут были раньше!

— А куда эти улицы делись? — спросил я.

— Всё перестроили, — ответил призрачный зодчий, — старые улицы полностью исчезли, а новые, которые сейчас есть, проложили. Но калитки повелели оставить, так что мы по ним и ходили, пока моя Свиблова башня не обрушилась.

— Когда это было? — поинтересовался Генка.

— Святая простота! Откуда же я знаю? — пожал плечами призрак. — Кто ж за годами следит, когда у тебя их вечность?

— А сейчас ты не можешь из подвала никуда выйти? — уточнил я.

— Пробовал, но нет. Только подняться немного выше, где первый этаж начинается, а кремлевский кирпич в кладке, но и там долго не могу находиться. А старая улица, видать, через подвал не проходит, так что я тут теперь навсегда, — заявил Вилла.

— Слушай, а если взять один кирпич и вынести из подвала? Может, ты сможешь в него поместиться? — глаза Генки зажглись в предвкушении от новой интересной задачи.

— Кирпич, кирпич… — проговорил Рикардо. — Не знаю, надо пробовать.

Сказано — сделано. Мы нашли место в подвале, в дальнем углу, где некоторыекирпичи слабо держались, и выковыряли его.

— Ну что? Готов? — спросил я призрака, в нетерпении носившегося по воздуху и мешавшему своими советами, как именно нужно доставать из стены кирпич и какими инструментами, которых, конечно, у нас не было, следует пользоваться порядочным каменщикам.

Я держал кирпич перед собой, а Рикардо стал втягиваться в него: синий цвет впитывался в кремлевский кирпич шестнадцатого века, пока не собрался в него весь, и подвал не погрузился во тьму.

— Нормально! Пошли уже! — донеслось от моих рук.

Мы вышли на улицу и направились в дальний конец сада, где была странная угловая калитка. Рядом с ней я положил на землю кирпич. Перед нами стало возникать сгущение воздух, еле видное при дневном свете.

— Кажется, сработало! — произнес безэмоциональный воздух. — Прогуляюсь!

И в то же мгновение призрак исчез. Мы стояли, как дураки, перед кирпичом, и тупо пялились на него. Ждать пришлось около получаса. За это время я успел наиграться с псом Митрофаном. Также к нам присоединился кот Тимофей, зашипевший на одиноко лежащий на снегу кирпич.

Внезапно кирпич заговорил:

— В подвал! Скорее! Беда! — не выражающий никаких эмоций голос торопливо произносил слова. — Быстрее же!

Схватив кирпич с вернувшимся в него призраком, мы с Генкой понеслись в подвал, где немедленно вернули его на место. Вилла «материализовался» перед нами, осветив помещение холодным синим светом.

— Что случилось, Рикардо? — озабоченно спросил я.

— У меня две новости — плохая и очень плохая. С какой начать? — у призрака вдруг прорезалось чувство юмора.

— С просто плохой, — сказал Заморыш.

— Я не могу долго находиться вне этого подвала. Начинает бить, сначала не сильно, а потом становится всё хуже и хуже. Хорошо, вы не ушли. Я долго пропадал? — спросил призрак.

— Тридцать четыре минуты, — сверившись с часами, ответил Генка.

— Этого хорошо, а то совсем отвык считать время. Трудно понять, прошел час или месяц, — качал головой итальянский зодчий.

— А что за очень плохая новость? — поторопил я события.

— О! Вот это, я вам скажу, беда, а не новость. — Рикардо взял театральную паузу. — С призраками совсем плохо.

— Что это значит?

— Это означает, друзья мои, что обнаружилась только четверть стражей города от того, что было раньше. Остальные, похоже, или также, как я, угодили в подвалы и дома жителей, а другие прозябают на отрезанных башнях. Это я только предполагаю, если что, судя по карте калиток. Еще и не пройти толком нигде — всюду новая планировка, а калитки не поддерживают, исчезают и наши пути…

Рикардо еще постоял и покачал головой, а затем рассказал ту самую очень плохую новость:

— И самое главное — многие из призраков, как и я, обнаружили, что могут причинять людям зло. И теперь жаждут мстить им…