Орден Змей

Глава 24 Воры-коты

Поманили конфектой — и отобрали. Вот как так можно-то? Архив Бергути остался на полу в сундуке, а нас дворянка баба Нюра попросила на выход. Зато теперь можем приходить к ней и заниматься в гостиной архивом, сколько захотим. Да, сколько захотим — но только по будням вечером. В остальное время призрак ее предка нас просто не пустит.

Впрочем, дареному коню в зубы не смотрят. Мы собирались теперь сначала в подземелье дома, чтобы тренировать боевые искусства и дары — мой и Шамона — а затем шли наверх и становились учеными-историками. На тренировках со мной всегда теперь присутствовали пес Митра и кот Тимофей. Последний приучался к тому, чтобы воспринимать меня как хозяина в любом облике — человека, мертвяка и пса. Дело шло с трудом, но из снов про Ормара знал, что так и должно быть.

Карл Бергути умер за десять лет до нашего рождения. До последнего он занимал пост городского головы, вступив в должность за пятьдесят лет до этого, и постоянно переизбиравшись. Он отличался странностями и несовременностью, но жители — и простые люди, и богатые купцы с дворянами — ценили Бергути за рассудительное управление и оперативное решение основных вопросов.

В архиве нашлось то самое постановление Бергути, повторяемое им раз в несколько лет, предписывающее держать в домах антивампирский набор из чеснока, осиновых кольев и святой воды. В молодости будущий городской голова, коренной ломокненец, прошел военную службу, успев повоевать с Наполеоном. Получив тяжелое ранение, вернулся в город, где женился на местной купчихе. Но детей у них не было.

Под внимательным и пристрастным взглядом призрака Константина Бергути мы разбирали документы, аккуратно беря их кончиками пальцев, предварительно тщательно вымыв руки с мылом. Особенно страдал от палки призрака Заморыш, рвавшийся побыстрее во всем разобраться. Мне же легко было соблюдать эти правила обращения с документами, казавшиеся естественными.

Сам призрак поведал нам, что он являлся первым из итальянского рода Бергути, приехавшим на службу в Россию как военный специалист. Он сделал быструю карьеру, оказавшись подле Ивана Васильевича, впоследствии названного Грозным. Принимал участие в покорении Казани и Астрахани, а также Ногайского ханства.

Потом его отправили воеводой в любимый город царя — Ломокну — где заведовал великокняжеским дворцом, располагавшимся рядом с Воскресенской церковью за крепостными кремлевскими стенами. Но, как и многие любимчики в условиях опричнины попал в немилость. Иван Грозный собственноручно отсек ему голову прямо у него в доме, в присутствии жены и детей.

Константин лишь сумел вымолить у царя пощаду для своих родных, которые и остались жить в городе в том же доме. А сам царской волей обратился в призрака этого дома и также, как и его соотечественники — строителя кремля — был оставлен хранителем города. Поколение за поколением перед глазами Константина проходила жизнь его потомков, пока из всех в городе не осталась лишь одна — Анна Максимилиановна. Ее брат Карл умер бездетным, а у Анны были муж и сын, но ее семья погибла при невыясненных обстоятельствах.

Разбираясь с архивом Бергути, я очень быстро понял, что жестоко разочарован. Да, в нем было множество документов за полувековой период управления Ломокной Карлом Максимилиановичем. Но что это были за документы? Разрешения на строительство по образцовым проектам, переписка по очистке площадей и улиц города от навоза, выборы в мещанское управление и сиротский суд, увеличение взимания сбора с барок ломокненок, плывущих по Смоква-реке, переписка по таким же скучным вопросам с Московским губернатором. Рутина, одним словом.

Я и сам не знал, на что надеялся, что хотел обнаружить. Казалось, тот единственный документ, найденный в моем старом доме среди бумаг отца, и был самым интересным из всего, что мы вычитывали в архиве Бергути. Не один я испытал жестокое разочарование, и через несколько недель за документами сидели только я с Васькой.

Да уж, поманили конфектой — а дали пыльные ненужные бумажки. В таком шикарном доме с призраком ожидаешь гораздо больше, чем кучу документов на сдачу в наем торгового места на Нижней площади на трехлетний срок с арендной платой такой-то. И вот сегодня после тренировок в подземелье я один поднимался по ступенькам дома Бергути. Васька наконец, вслед за всеми, заявил, что больше не может перебирать эти бесполезные бумажки.

Я же из принципа решил разобраться до конца, тем более что оставалось совсем немного. К тому же, когда нам вручался архив, баба Нюра попросила разобрать листы по порядку — по темам и времени составления. Как она объяснила, все документы вместе с сундуком доставили к ней домой после смерти ее брата. Городскому управлению эти бумажки были не нужны, а ей тоже не с руки было разбираться с ними.

Бумаги, разложенные по категориям, лежали на столе. Вынув последнюю небольшую стопку, я стал разбираться с ней. Обнаружилась переписка Карла Максимилиановича с Петербургом. В ней городской голова просил выделить средства на сохранение и восстановление городской крепости Ломокны, но ему было отказано вследствие нехватки средств в бюджете. Читать все эти письмена было тем еще мучением — вечные повторения одного и того же, расплывчатые формулировки, часто нечитаемый почерк служителей.

Последний документ привлек мое внимание. В нем говорилось о продаже с аукциона за долги имущества купца первой гильдии Желочникова. Фамилия показалась знакомой. Точно! Есть же такой писатель, родившийся в Ломокне — Иван Иванович Желочников. Проверил документ — купца звали Иван Ильич. Похоже, писатель — его сын. Но кроме описания долгов по поставкам соли и того, что купец потом скандалил в суде, угрожая всем неким хоботом, ничего другого не было.

— Вот таким-то хоботом, — грустно произнес я ломокненскую присказку, укладывая листы по последнему делу в стопку, где находились документы по долгам и векселям.

— Закончил? — спросил призрак дома. — Ну и отправляйся восвояси вместе со своим котом.

Я сидел в мягком кресле за столом. Несмотря на разочарование от содержания документов, всё же приятно было видеть плоды рук своих. Кот Тима был временно принят в дом, охотясь за мышами, которых развелось тут в избытке. Он постоянно ловил их и приносил в зал, требуя награду. К призраку кот быстро привык, хотя они и испытывали друг ко другу искреннюю взаимную неприязнь. Раз они даже схлестнулись — призрак бил своей неизменной тростью, а кот парировал удары лапами.

— Скажите, Константин, а вы всех котов не любите или только моего? — спросил я от нечего делать. Уходить не хотелось, а просто сидеть молча было скучно. Призрак же посмотрел на меня как на неисправимого дурака.

— Ох, молодежь! — замотал он головой, отчего она едва не свалилась. — Чему же вас учат-то? Коты и приведения — две вещи несовместные. Они приведений всегда видят и терпеть не могут. Вот если я захочу — ты меня не заметишь, а этот волосатый всегда увидит. Кстати, собери в комнате его шерсть, пока не ушел.

Я прошелся по комнате и глянул на мебель. Действительно, всюду черная и белая шерсть, по раскраске моего кота, будто он успел поваляться на каждом кресле и диване в зале. Пришлось нехотя чистить мебель.

— Ну увидит кот вас, и что тут такого? — чтобы не убираться в тишине, вновь спросил я призрака.

— Как что? — изумился призрак. — Начинает шипеть в пустоту, привлекает внимание людей. А они, того и гляди, могут святой водой в угол-то и брызнуть. А где святая вода, туда призраку хода нет. Ненадолго, конечно, но на несколько часов.

Тут какая-то мысль зашевелилась у меня в голове.

— Константин, а скажите, вас ведь в этом самом доме убили?

— Конечно, иначе я бы тут не обитал, — как дурачку, объяснил призрак.

— И что же — этот дом тут с шестнадцатого века стоит? — для убедительности даже выпучил глаза.

— Ох, молодежь, ну какой еще шестнадцатый век? — возмутился дух. — Тогда тут каменный терем стоял, как тогда строили. Потом новые времена настали, и при Петре Великом, когда тот уже императором был, этот дом из старых кирпичей и сложили. Новый камень, конечно, добавили, но в перемешку со старым.

— А подземелье тогда же поставили? — продолжал я спрашивать.

— Нет, после! С крыши начали, потом стены, а потом подземелье. — рассердился призрак на мою непонятливость. — Долго строили, да. Пришлось сначала целый год в подземелье ютиться, но потом ничего, аж на три этажа вверх могу теперь разгуляться.

Продолжая убирать вездесущую кошачью шерсть, я мысленно благодарил Тимофея за этот разговор. Несколько раз во время наших тренировок были такие моменты, что кот ни с того ни с сего начинал шипеть на какое-то место на стене подвала. Шамон принес даже святую воду и окроплял такие вот места. Значит, все эти годы баба Нюра следила за нами через ее «дедушку» Константина.

Сколько всего мы обсуждали в подвале! Это было наше основное место для собраний, и тут мы говорили свободно, обсуждая в том числе и ее. Да что говорить, даже нападение на ее дом мы проговаривали там же в подземелье. Надо же быть такими идиотами! Вот уж правда — «ох, молодежь». Мысленно я схватился за голову. Стало понятна неприязнь к нам призрака. Конечно, не будешь испытывать добрых чувств к малолеткам, которые кидаются в тебя святой водой и замышляют нападение на твой дом.

А узнав про налет, баба Нюра мастерски его предотвратила. На уроке истории Средних веков учитель Загорский как-то рассказал про фразу одного итальянца — сколько же вокруг этих итальянцев, будто и не в России живем. Звали его Макиавелли, и он сказал: «Если не можешь победить толпу — возглавь её». Вот и она впустила нас в дом, да еще и дала эти «бесценные» совершенно бесполезные документы.

Кто же такая эта Анна Максимилиановна Бергути и весь их итальянский ломокненский род? Почему ей так интересен я со своей способностью к превращению? Что она знает про Орма? Одни вопросы и никаких ответов. И несколько недель жизни коту под хвост, разбирая эти документы. И тренировки пришлось сокращать из-за этих дурацких разборок, и тормозить с превращением в кота.

Зато теперь я точно знал — превращаться в кота в бабнюрином подвале я точно не буду. Оставался подвал Заморовых, пусть тесный, но зато без лишних глаз и ушей. В снах Ормар как раз смог превратиться в представителя мяукающих созданий, и прошло это гораздо легче, чем в пса — всё-таки необходимые уроки из того почти провала были извлечены.

По майским кремлевским ломокненским улицам тихо и неслышно пробирались сумерки, заползая через заборы в яблоневые сады, а потом и в дома беспечных жителей. Вместе с сумерками крались два больших кота — черно-белый и черный. У нужного забора черный кот притормозил и сделал условный знак другому, отчего тот нехотя остановился.

Всё было тихо, собак рядом не наблюдалось, и коты быстро и бесшумно перепрыгнули через забор и прошмыгнули по двору мимо входа в подземелье, из которого слышался громкий спор — несколько подростков отчаянно спорили о чем-то. «Всё идет по плану», — удовлетворенно подумал я в облике кота, учуяв там же в подземелье и призрака, отчего еле сдержался, чтобы не зашипеть.

Забежав за угол трехэтажного дворца бабы Нюры, мы с котом быстро забрались на яблоню, пробежали по широким ветвям старого дерева и влетели один за другим в форточку кухни, в теплое время почти никогда не закрывавшуюся. Прикусив Тимофея за ухо, чтобы не принюхивался к вкусному ужину, мы аккуратно, но быстро рванули дальше.

Вот перед нами зал, где я год назад провел несколько бесплодных недель, разбирая ненавистные документы. Аккуратно боднув дверь, которая вела в следующую комнату, из которой притащил тогда сундук с документами призрак, я, как и ожидал, нашел ее запертой. По отработанной схеме я подпрыгнул вверх и повис на ручке, опуская ее вниз. Тим надавил на дверь — и вот мы в большой комнате, уставленной книжными шкафами в потолок.

Посередине стоял огромный деревянный стол, как из музея, по комнате были расставлены такие же великолепные мастерской работы стулья. Тимофей остался сторожить призрака, принюхиваясь. Я же лихорадочно носился по комнате, пытаясь наткнуться на что-то интересное. Кошачий мозг с трудом воспринимал текст, и приходилось напрягаться изо всех сил, дабы хоть что-то понять.

К книгам я не стал пока сильно присматриваться — все равно много мы не утащим, даже несмотря на то, что Генка придумал переноску, которая сейчас была прикреплена к Тимофею. Поэтому, аккуратно передвигаясь по столу, я осматривал бумаги, разбросанные на нем. Увидев смутно знакомые символы, подозвал Тиму по-кошачьи, еще и в нетерпении призывно помахав лапой.

Кот запрыгнул на стол и улегся на пузо. Я стал запихивать папку с символами в импровизированный рюкзак, проклиная свои нынешние лапы, не способные на мелкую работу. Было бы легче, превратись я в человека, но проблема была в том, что обратно я бы не смог обратиться — не хватало навыка. Нужно было ждать как минимум несколько часов, и только потом пробовать.

Так что приходилось изгаляться, как есть. Захватив еще какую-то папку с изображением дерева на обложке, я понял, что пора уходить. Больше всё равно Тимофей не унесет, и оставалось надеяться, что я выбрал не очередную переписку про очистку улиц от навоза или споры о выделении денег на ремонт перевоза через Смоква-реку.

Стал застегивать кнопку, которая должна была не дать вывалиться бумагам из кошачьего рюкзака. Как назло, она никак не давалась, и я промучился с ней минуты три, пока наконец, извернувшись не справился. Показав, что мы уходим и что Тима должен бежать впереди, я проследовал за ним в соседний зал.

И вдруг Тимофей зашипел, и я, не удержавшись, повторил вслед за ним. Я толкнул его под стол и набросился, закрывая ему пасть, сам против воли едва не шипя. Чувство призрака не уходило, Константин Бергути был совсем рядом, и возможно, уже заметил незакрытую дверь.

Но вдруг я услышал глухие удары: кто-то долбился в закрытую дверь. Молодцы, это ребята отвлекали призрака, как мы и оговаривали. Решил рискнуть, вернулся в кабинет с книгами, и с размаху мотнул дверь, отчего она, закрываясь, чуть не прижала меня, прошмыгнувшего обратно. После этого, уже не останавливаясь, мы рванули на кухню, там на стол, потом на окно.

Не рассчитав свои габариты и вес с грузом на спине, Тимофей зацепился рюкзаком за верх форточного проема и с громким мявком провалился между окнами. Хотел бы я сказать, что еще никогда я не был так близок к провалу, но это будет враньем — в доме Юхневича провал вышел полный и всеобъемлющий.

Кот перевернулся и пытался запрыгнуть наверх, но, будучи зажатым между стеклами, не мог нормально оттолкнуться и выбраться. Я запрыгнул в проем форточки, и совсем не по-кошачьи повис на локтях передних лап на раме, сам свесившись телом между рамами. Тиму не надо было двух приглашений и, царапая меня, он взобрался вверх, как по дереву.

Еле сдерживаясь, что не заматериться по-кошачьи на всю улицу, я рванул вслед за ним. Яблоня, прыжок вниз, и вот я уже на земле встречаю замешкавшегося кота — всё же для него спуск сложен, в отличие от меня. Наконец, кот соскочил, и мне пришлось броситься на него, чтобы он не выбежал на открытое пространство двора, где нас мог увидеть призрак. Как мог по-кошачьи объяснил ему, что надо действовать медленнее и аккуратнее.

Из-за угла по-прежнему доносились стук в дверь и крики друзей. Взглянув на забор, решил, что можно попробовать уйти через соседний участок. Собаки там тоже не было, как и у бабы Нюры, что было удивительно для Ломокны, но нам играло на руку. Так и сделали, и дальше было делом техники добежать до заброшенного сада, где я скинул свою одежду.

Обратная трансформация, боль от выкручиваемых костей и мышц — и вот я уже держу на руках перепуганного, но с честью выдержавшего все приключения кота. Снял с него рюкзак, накормил заранее заготовленной вкусняшкой — и без сил развалился, глядя сквозь сладко пахнущий яблоневый свет на растущий месяц. Вскоре пришли друзья и нашли меня без сил, прижимающего к груди добычу.

— Поцарапался мальца, — сказал я, и Шамон, сосредоточившись, медленно провел руками над царапинами, оставленными Тимой, отчего те вспыхнули болью и исчезли.

— Ну, что там?! — конечно, это был Генка, и я молча протянул кошачий рюкзак, который так и не нашлось сил открыть.

Все уселись на землю, и я тоже приподнялся на локтях. Заморыш вынул две папки. На верхней было изображено раскидистое дерево. Быстро пролистали бумаги.

— Родословное древо Бергути, — констатировал Васька, — ну, неплохо.

На второй папке действительно были знакомые символы песочных часов, я правильно сообразил в облике кота. Но только сейчас понял, что точно такие же символы красуются до сих пор на заборе аптекаря Юхневича, что у моего бывшего дома.

Мы переглянулись, а Вера побледнела. Васька и Илья одновременно взяли ее за руки, каждый со своей стороны, а Генка закатил глаза от этой картины. Он открыл папку. На первом листе значилось: «Ритуал несчастного случая».