Орден Змей

Глава 2 Вежливые гости

Кто не знает Ломокну? Чем она только ни знаменита! Тут тебе и знаменитая ломокненская пастила, и удивительное место Любвечко, на которое съезжаются все ищущие любви, потерявшие иную надежду, и ломокненские горшки, и расшитые золотом ломокненские шелковые ткани, и ломокненский калач. О ломокненской кухне вообще можно говорить долго, но лучше как-нибудь приехать в трактир на Спасской улице и испробовать блюда со знаменитым ломокненским чесноком. И еще немало чудес, что привлекают в город множество людей со всей России-матушки.

Но вот ломокненская Мертвая седмица — время совершенно особое. Не успел еще отец Спиридон на Нижней площади дать подзатыльник орущему Ваньке Назлову, не успели еще в городе оповестить всех мещан о мертвяке — «первенец народился» — так любовно ломокненцы называли первого зомби, вылезшего наружу, не успел еще служка Спасского монастыря подняться на колокольню и заиграть Мертвый перезвон…

А городской голова Ипат Велин уже телеграфировал в Москву генерал-губернатору Долгорукову о начале знаменитого зрелища — ловли мертвяков, вылезающих из реки на ломокненский берег около Смокварецкого моста — полверсты влево и полверсты вправо. И во всех постоялых дворах, гербергах первого нумера, гостиницах, да и в домах простых ломокненских граждан появились новые ценники для взыскательной столичной публики, которая уже к вечеру повалит в город, а на следующий день будет не протолкнуться от вездесущих господ, жаждущих взглянуть на живую мертвечинку.

Родители меня сильно не ругали за происшествие с зомби, так, пожурили только. Видать, выглядел я достаточно жалко, да и некогда им было. Отец теперь почти всё время пропадал на реке, а мать следила за нами с Машкой, да и за другими детьми, которых поселили на время седмицы к нам. Хоть это меня немного развлекало, а то со скуки с ума сойти можно.

Нога всё время болела, и хотел бы я сном забыться — а там у другого меня, Ормар который, та же самая беда, как назло. Так что и во сне приходилось сидеть сиднем, да учиться. Каждый раз я помнил всё больше из моих снов. Ормар не мог ходить и драться с другими мальчишками, так что его загрузили учебой. Как же он плевался, почти на стенку лез — «Зачем воину книги?». Но ученые наставники розгами быстро вправляли ему мозги. Заставляли учить хроники, пересказывать прочитанное, и ни мытьем, так катаньем, вбивали знания в голову.

— Ванька, хватит спать! — тряс меня Васька.

Он, как и еще несколько ребят, жили пока у нас. Их родители срочно освободили часть комнат для приезжих поглазеть на невиданное представление — нигде больше по всей России зомбаки из речек как-то не догадались вылазать, только в знаменитой Ломокне. Потом выручкой с моими родителями поделятся. А я лежал с закрытыми глазами, пытаясь вспомнить, чему научился там — во сне — что были за книги и что за знания вбивали мне (или Орму?) в голову.

— Бу-у-у! — заорали мне на ухо, а чья-то лапа схватила за горло.

Видимо, на рефлексах, а может быть с испугу, вмазал по чьей-то физиономии. Только после этого открыл глаза и увидел обиженное лицо Ильи Шамонкина — огромного парня, который выше меня на голову, хоть мы и были одного с ним возраста.

— Ты чего дерешься? — пробубнил парень, потирая распухающий глаз.

— Говорил же, не трогай его! — Васька Старцев отодвинул обиженного великана. — Ты как, Зло? Опять снятся сны?

— Да, уже третий день, — я оглядел комнату, но кроме двух друзей больше никого не было. — А где все?

— Вера с твоей младшенькой нянчится, а Генка где-то лазает — ну ты его знаешь.

Генка Заморов был щуплым неугомонным мальчишкой из семьи булочников с Владимирской улицы, совсем рядом со Смокварецким мостом. Силком его привели к нам и наказали глаз не спускать с этого прощелыги, который грезил мертвяками, всё мечтал их половить, а потом провести над ними какие-нибудь опыты. Какие — он, наверное, даже сам не знал. Главное, получить живого зомби, а там уже дело за малым — куда его применить, фантазия всегда найдется.

— О! Ванька! Наконец-то ты проснулся! — Генка вбежал в комнату, будто за ним гналось стадо мертвяков по морозу. — Слушай, сколько у вас калиток в заборе?

— Привет, Генка. Чего ты опять задумал? Одна калитка, через нее ходим, — ответил я.

— Так, понятно, ходите через одну калитку. А сколько еще калиток есть? — не унимался Заморыш.

— Погоди, какие калитки? Что ты несешь? Все-таки сбежать решил на зомбей смотреть?

— Да ты им на один зуб! — засмеялся Шамон.

— Илья, не зли меня, а то вмажу! — начал закипать Генка.

Выглядело смешно, что щуплый Генка грозит огромному Шамону, так что мы, переглянувшись с Васькой и Ильей, захохотали. Генка взбеленился и набросился на меня и Шамона с кулаками, но мы легко отбивали все его нападения. Остальные тоже разошлись и стали подначивать Заморыша.

— Эй, личинка зомби, съешь меня, — Илья Шамон напялил на Генку какой-то мешок и шустро завязал его концы вокруг шеи несчастного Заморыша.

Васька тоже втянулся в игру, и вот уже по комнате бегал разозленный Генка с мешком на голове, пытаясь достать пихающих его мальчишек, а мы со смехом его отодвигали от себя.

— Зомби! В доме зомби!

— Спасайся, кто может!

Заморыш так разозлился, что из мешка доносились то крики «убью», то стоны раненого мертвяка, то просто сопение, когда пытаясь достать огромного Шамона, держащего его на вытянутой руке от себя, а Генка колотил по воздуху руками и ногами.

— Ой, чего это они? — послышался тоненький голос моей сестры Машки.

— Это, Маша, дураки, — важно ответила Вера Лобачева.

Фраза прозвучала так веско, что веселье остановилось, на секунду воцарилась тишина, а потом все расхохотались, катаясь по полу. Я очень сильно пожалел, что не могу пока толком ходить и кататься по полу, но оказалось, что на кровати тоже неплохо. Генка сначала пыхтел, но потом не выдержал и присоединился ко всеобщему веселью.

— Точно дураки, — констатировала Верка.

— Давай, я тебе помогу, — сестричка подбежала к Заморышу и помогла снять ему мешок с головы, — Бедненький, — она погладила его по голове, а Генка засмущался и попытался отодвинуть от навязчивой девчушки.

Отсмеявшись, я всё же решил узнать, про какие такие калитки спрашивал Генка. Все мы знали любопытство и башковитость Заморова: пока не разберется, всё равно не отстанет, так что проще было выложить, всё, что знаешь, чем потом целый день переживать доставания.

— Слушай, Генка, так что там с калитками?

— Да, что за странные вопросы? Какие еще калитки? — подхватил Старик, как мы называли Ваську Старцева.

Генка, увидев, что его действительно собираются слушать, глубоко вздохнул, взлохматил голову обеими руками и начал уже спокойно рассказывать.

— Вот смотрите. У нас на Владимирской улице дома в ряд стоят, вниз спускаются, а друг ко другу боками прижимаются, так что вроде как получается один длинный дом. Ну, это вы и так знаете. А со двора зато у каждого своя земля, и вот эта земля уже разделена на участки.

— Открыл Америку! — усмехнулся Илья Шамон, но к нему тут подбежала Машка и погрозила маленьким кулачком, отчего все снова отвлеклись от рассказа и рассмеялись. А сестрица вернулась к сидящему на полу Заморышу и погладила его по голове:

— Продолжай.

Генка только закатил глаза и попытался отодвинуться от навязчивой мелюзги, но не тут-то было. Снова глубоко вздохнув, он вновь взлохматил волосы, которые тут же начала разглаживать Машка. Вздохнув еще раз, он, наконец, продолжил:

— Так вот, между этими участками кое-где есть калитки. Ну, так-то дело обычное — если мы с соседями ладим, то можно и калитку сделать — мало ли надо будет в гости за солью зайти или на посиделки в саду. Но я как-то забрался на крышу к нам на второй этаж и смотрю — а где еще калитки есть. Сижу, смотрю — вот наш участок. У нас две калитки. Одна — слева к Соломанниковым, ближе к концу участка. Другая — на заднем конце, посередине, к соседям с другой стороны квартала — там Зимины живут.

— Еще раз открыл Америку! — вновь вставил Шамонкин, когда Генка набрал воздуха, чтобы продолжить рассказ.

— Сейчас ударю, — огрызнулся Заморыш.

— А я добавлю, — поддержала наша Барышня Вера. Илья поднял руки в защищающемся жесте и заулыбался во всю пасть.

— В общем, да, пока ничего необычного. Но третья калитка у нас на углу. То есть как калитка… В общем, я даже сначала не понял, что это может быть калиткой. Просто так странно: на самом углу, один край выходит к тем же Зиминым, другой направо — к Селивановым, будто кто-то хотел сделать калитку, но так и не определился, к кому из соседей из ее мастерить.

— А это кривое чудо как-то открывается? — спросил я.

— Нет, конечно. Хотя… — задумался Генка. — Я когда подошел, пригляделся. Всё заколочено вроде, но на углу даже петли есть, чтобы калитка могла складываться и раскладываться. Так что если отодрать там заколоченное, то пожалуй и можно открыть.

— О, пойдем сломаем, — Илья от предвкушения даже потер руки, а Вера на это показательно вздохнула.

— И что же из этого следует? — спросил Старик.

— Ну вот залез я обратно на крышу, и решил пройтись поверху, посмотреть на другие сады-огороды, вдруг еще чего необычного найду. И точно — смотрю — везде какие-то несуразные калитки. Я прикинул туда-сюда, взял бумагу и начертил весь наш квартал, — он торжественно достал мятую бумажку из-за пазухи и разложил на табурете, который пододвинули к моей кровати, а все собрали вокруг, нависая над самодельной картой.

— Смотрите. Это — Владимирская улица, вверху вот Няптицкие ворота, внизу Смокварецкий мост. Между ними почти посередке — наш дом с лавкой. Это участки, сады с огородами. Красным нарисовал калитки, — неожиданно завершил свое объяснение Заморыш и обвел всех торжествующим взглядом.

— И? — спросил Илья. — Молодец, чертить умеешь. Возьми с полки пирожок, что ли…

— Погоди, Шамон, — перебил его я, — дай сюда.

Я взял рисунок и стал его рассматривать, наклоняя из стороны в сторону.

— Эй, мелкая, неси карандаши цветные! — крикнул сестре.

— Сам ты мелкий, — Машка показала мне язык, но метнулась за карандашами.

Положил карту на табурет и стал соединять линией калитки.

— Так? — спросил Генку. Тот расплылся в улыбке и кивнул.

— Погоди, — Васька Старцев взял рисунок и тоже разглядел на него, — это похоже на карту… Будто это какие-то тропинки?

— Или дороги, — задумчиво добавил я.

— Да! — воскликнул гордый Заморыш, — это дороги, улицы.

— Да вы, друзья, с катушек съехали! — произнес большой человек Илья, но никто не обратил на него внимания.

— Та-а-к, — задумчиво протянул Старик, — ты же сюда прибежал как ошпаренный и про калитки у Ваньки спрашивал…

— Калитки, калитки… Так-то у нас одна калитка, на улицу, — протянул я.

— Ваня, Ваня! Помнишь, мы с тобой на яблоню летом залезали, прятались? На углу! — встряла сестрица.

— Точно, мы еще на забор глядели, — вспомнил я, — а там на одной стороне, что к Шепелевым, и рядом к соседям сзади — к Муриным — будто какие-то двери есть. Просто забор по цвету отличается, и будто из других досок сделан. Я еще подумал — зачем так?

— У нас в огороде, за кузней, то же самое, — добавил Васька с Кузнецкой улицы.

— И у нас, вроде бы, — неуверенно предположила Вера Барышня. Она жила недалеко от нас на Архангельской.

Мы все уставились на Илью, который в это время самозабвенно ковырялся в носу, но заметив, что все на него смотрят, вытер пальцы о портки и стал постепенно робеть под нашими взглядами.

— Ну?! — грозно тявкнула мелкая сестрица, глядя на засмущавшегося парня, топнув ножкой и скрестив руки.

— Так это… Нету, вроде. — неуверенно начал парень. — А может, и есть.

— Ладно, это сейчас неважно, — воскликнул Заморыш, и жестом фокусника перевернул свой рисунок, — глядите!

На рисунке тоже была карта, но уже другая. Всмотревшись, я понял, что в центре изображен наш дом с садом, соседние участки, и красным калитки, также хаотично разбросанные по карте. Значит, Генка успел слазить к нам на чердак, с него на крышу, и зарисовать видимый ему участок Ломокненской улицы. Не составило большого труда также соединить их линиями — и вот перед нами неизвестно откуда взявшиеся «дороги».

— Ничего себе! Ну, Заморыш, ты мозг! — Шамон потрепал Генку по голове, так что она начала болтаться из стороны в сторону.

— Но откуда эти дороги? — спросила Вера. — И для чего?

— Кто ж их знает? — пожал плечами вырвавшийся Генка. — Главное, что они есть. Были бы дороги, а куда по ним идти, уж найдем.

Тут послышался шум за дверью, и все повернулись в сторону прихожей.

— Мама пришла! — крикнула Машка и бросилась ко входу.

Ольга Назлова пошла утром по магазинам и лавкам, которые, несмотря на Мертвую седмицу, работали теперь почти круглосуточно, делая месячную выручку в день на приезжих туристах. Надо было закупить кучу провизии на ораву малышей. Васька, как самый рассудительный из компании, был оставлен старшим — следить, чтобы никто не разбежался из дома. А то народ в Ломокну всякий приезжал, бывали случаи.

— Заходи скорей! — слышался Машкин голосок из прихожей, и тут же. — Ой!

И Машка с испуганным лицом влетела обратно в комнату, забравшись ко мне на кровать и забившись в угол. А в комнату уже входили какие-то чужие люди — высокий господин с неприятными чертами лица и его спутница, небольшого роста, оба в одежде темных оттенков. Илья тут же вскочил на ноги и сделал шаг вперед, Генка, наоборот, затаился, где был, я попытался заслонить собой сестру, а Василий, опередив Шамона, сказал:

— Господа, у нас комнаты не сдаются. Всё занято.

— Какой хороший дом, ты не находишь? — усмехнувшись, обратился высокий господин к даме, внимательно разглядывая нас.

— И как много прекрасных детишек, — облизнулась женщина, расплывшись в гадкой улыбке, от которой меня передернуло.

— Уходите, тут вам нечего делать! — крикнул я.

— Не так быстро, пупсик, — вновь улыбнулась дама.

— А где же ваши родители? Охотятся на мертвячинку, видать? — осклабился мужчина.

— И охотятся! — с вызовом сказал Илья. — А вы тут чего забыли?

— Мама в подвале, — вдруг с пола подал голос Генка, а я удивлением на него посмотрел, — пошла за припасами.

— На вас не рассчитывали! — вновь влез Шамон.

— Ой, а что так? — скривился мужчина. — В дом пригласили, а теперь дорогим гостям не рады? — и коротко бросил своей спутнице. — Проверь.

Та развернулась и вышла из комнаты. Вход в подпол был у нас на кухне: надо было открыть тяжелый люк (я с трудом его поднимал), зажечь сальную свечу, и спуститься по крутым ступенькам на два аршина вниз. Взрослый человек мог стоять в подвале только согнувшись, а я пока что в полный рост.

Мужчина, между тем, снял верхнюю одежду, кинул ее на стул, не спуская с нас глаз, и остановился на мне. Перевел взгляд на больную ногу, перевязанную бинтами, скривился. Каждый день днем к нам приходил перевязывать меня отец Спиридон, при этом промывая рану святой водой. А вечером уже это делала мама, читая по молитвеннику положенный для этого текст.

Сзади послышался шум, вновь открылась дверь — кажется, еще кто-то пришел. Я увидел, что входит мама.

— Это вампир! — крикнул Генка, и с размаху бросил в мужчину табуретку, около которой всё это время сидел. Мужчина, обернувшись на шум в прихожей, не среагировал на табурет, и тот прилетел ему прямо в голову.

— Догадливый, сученок, — прошипел гость, вновь поворачиваясь к нам, и его облик стал меняться. Черты, прежде ничем себя не выдававшие, стали заостряться, губы посинели, глаза налились красным, волосы встали дыбом, на руках отрастали когти, а из уголков рта показались клыки. Мама уронила сумки и убежала, а вампир двинулся на нас.

Илья бросил в вампира стул, но тот уже легко его отбил, Старик дернул к себе Веру, и теперь загораживал ее собой, Машка визжала, Генка лихорадочно оглядывался, а я пытался достать до полки над кроватью — там была банка со святой водой, принесенная вчера батюшкой. Наконец, мне это удалось, и крикнув — «Васька, святая вода!» — я кинул банку ему.

Вампир в это время еще завершал свое преображение, и размахивая руками в отросшими когтями и выхватив трость, продвигался вперед. Васька открыл банку, и с размаху плеснул на вампира. Тот с нечеловеческой ловкостью сумел увернуться от основного потока воды, но часть жидкости попала ему в лицо, и он истошно заорал, вытирая руками-лапами свою пасть.

А дальше, как в замедленной съемке, я увидел вбегающую в комнату маму. Она не кричала, просто молча, с сосредоточенным взглядом, не тормозя, воткнула заостренную палку в спину вампира. Я увидел, как тело существа выгнулось, из пасти вырвался истошный крик, а из его груди вышел окровавленный конец палки. Тело завалилось вперед и упало. Шамон продолжал лупить стулом по голове чудовища, которое дергалось в предсмертных конвульсиях.

— Еще один, там, — закричала Вера, указывая на дверь, откуда уже показывалась вампирша.

Та кричала, если можно так назвать громкое шипение, бьющее по ушам, ее волосы стояли дыбом, а когти были гораздо больше, чем у ее поверженного кавалера. Она прыгнула вперед на мать, и загрызла бы ее, но тут Генка и Васька стали бить летящую нечисть связками чеснока, которые всегда висели у меня в изголовье кровати. Вера подобрала упавшую банку со святой водой, и плеснула остатки на чудовище.

Уже в полете, извернувшись, вампирша, шипя и размахивая когтями, уворачивалась и отбивалась то от чеснока, то от святой воды. Шамон, между тем, наконец прекратил разбивать мебель о бесчувственное тело вампира, выдернул из него кол, и пытался достать его спутницу.

Трудно сказать, чем бы всё это завершилось, несмотря на наше численное превосходство. Вампирша обезумела, видя бездыханное тело своего собрата (или возлюбленного — кто их там разберет), и решила достать нас, несмотря на святую воду, чеснок и осиновый кол. Но удар с размаху по макушке кадилом от отца Спиридона расставил все точки над «и». Ну или большой крест, вошедший нижним концом в грудь разбушевавшейся фурии снял все вопросы…

Деловито окропляя святой водой две фигуры вампиров, распластавшиеся на полу, батюшка обвел нас взглядом, тяжело дышащих и неверяще смотрящих друга — все живы — и медленно проговорил:

— Что ж, проповеди читать не буду. Но вот только ответьте мне всего на один вопрос: кто эту нечисть в дом пригласил?

Переглянувшись между собой, мы уставились на Машу, и сестрица еще глубже забилась в угол кровати, прячась за меня.