Остров, зовущий к себе

ГЛАВА 14

— Вы, наверно, много всего собрали, — сказал Валера бородатому.

— Чего, например? — тот ловко прихлопнул на шее комара.

— Ну икон разных, прялок, бронзовых складней и рукописных книг. До сих пор находят уйму всего. Я уж знаю. Вот с нами едет Василий Де...

— Я тебя понял, — сказал Андрей Андреевич. — Ты угадал: собрали... Много десятков собрали. Сотен! Хочешь посмотреть?

Валера не поверил своим ушам:

— А можно?

Андрей Андреевич кивнул ему и полез в свою палатку. Валера с Кириллом и Машей нырнули вслед, и при этом лица у Кирилла с Машей были очень каверзные. В тесной, душной палатке вряд ли мог поместиться хоть десяток икон. Бородач расстегнул на обмякшем похудевшем рюкзаке карман и выкатил с десяток круглых алюминиевых коробочек, в которых обычно хранится немецкая цветная обратимая пленка.

— Понял, — Валера почесал макушку. — У нас Женя этим занимается.

— Мы ничего не берем, не выламываем и не клянчим,— сказала Маша, — но все это остается на цветной пленке: огромные и крошечные иконы — целые иконостасы, часовни, северные кресты на кладбищах, резьба прионежских изб, риг и мельниц. Если б самые красивые и диковинные из них свезти сюда, места не хватило б на этом островке!

«Ну и чешет, как в Преображенской!» — мелькнуло у Валеры, и он кинул взгляд на бородача.

— И теперь все это навсегда останется на цветной пленке, — Маша облизала узкие пересохшие губы. — И не смоет его наводнением, и не сгорит оно, как сгорела двадцатичетырехглавая Покровская церковь у Вытегры. Но ты не думай, — Маша словно испугалась, что Валера превратно поймет ее, — мы не только стариной интересуемся, мы и природу снимаем, и гидростанции на реках, и рыбачью артель.

— Нет, буду думать! — перебил ее Валера. — Никакие вы не школьники, а переодетые монахи и монашки, послушники божии.

— Тихо ты! — Кирилл досадливо отмахнулся от него рукой. — Я вот что с утра хотел спросить у вас, Андрей Андреевич, и с отцом уже спорил об этом: правильно ли сделали, что свезли сюда с других островов церкви, часовни, избы, мельницы... Ведь что-то вроде склада получилось: стоят они кучно и не очень красиво, и лишь построенные здесь Преображенская с Покровской и колокольней стоят, как нужно, как задумали мастера.

— Не знаю. Это нелегкий вопрос. Здесь их легче увидеть все сразу, и не нужно разъезжать по разным протокам, озерам и топям, но, кажется мне, я доживу до такого времени, когда их развезут по старым местам, где они были задуманы, родились и сжились с природой.

— Хорошо бы, — сказал Кирилл, — но как их тогда увидишь?

— Для этого надо наладить рейсы катеров и моторок, — ответил Андрей Андреевич, — и положить небольшое жалованье сторожам, чтоб берегли.

— Легко сказать, — Кирилл громко вздохнул.

Валера вдруг почувствовал зависть, необъяснимую жгучую зависть к ним, всем этим смешным, шумным и в то же время рассудительным девчонкам и трем их несуразным парням; и ему показалось, что он давным-давно знаком с ними, состоит в их историческом кружке, спит в одной из палаток в спальном мешке и ходит вместе с ними по дорогам и тропам Карелии — то пешком (комары и мошки придают им темп), то трясется на колхозных телегах или в кузове попутки, потому что на рейсовые пассажирские автобусы денег нет, — по словам ребят, школа отпустила в сутки на нос только пятьдесят восемь копеек — не разгуляешься! — дежурит по лагерю, варит и жарит снедь, ловит в прозрачных озерах и реках рыбу, ведет дневник похода, осматривает и зарисовывает все исторические церкви, часовни, избы, мерзнет по ночам, тащится по дороге, изнывая под тяжестью рюкзака, хмурится от назойливого дождика и радуется чистому утреннему солнцу.

Неожиданно Валера услышал за кустами голос отца:

— К вам сюда мальчик не заходил?

Валера притих и сжался. Отец вроде бы и оттаял немножко, но Валере очень не хотелось, чтоб тот увидел его вместе с Кириллом.

— Он в синей куртке, такой плотный, — пояснил отец.

— Как же, заходил! — ответила какая-то девчонка. — Он и сейчас здесь. Девочки, где этот парень с дебаркадера?

Валера поспешно вылез из палатки, за ним остальные. Отец увидел их, поздоровался и сказал:

— Пошли, Валерий, все тебя заждались, — и двинулся назад.

Боль, стыд и досада сдавили дыхание Валеры, и он, забыв даже попрощаться с Андреем Андреевичем и ребятами, потащился по тропке за отцом. Он шел и чувствовал, как спину его жгут недоуменные взгляды, и в его горле тугим, тяжелым комом стояла обида и горечь. Отец шагал молча и только у сходней на дебаркадер спросил:

— Нашел приятелей?

— Нашел, — уронил Валера и хотел добавить, что специально он никого не искал, ни Кирилла и никого другого, сами подвернулись. Хотел, но не добавил, потому что дело было не совсем так, и не мог он теперь врать отцу: сам хотел разобраться во всей этой истории.

— Смотри, не маленький, — сказал отец. — Не хочу вмешиваться.

В ответ Валера промычал что-то неопределенное.

— Только не забывай, — продолжил отец, — яблоко от яблони недалеко падает.

— Не всегда! — не сдержавшись, запальчиво вскрикнул Валера. — Бывает, и далеко... Да и яблоня... — Нет, нельзя говорить отцу, что он, его сын, не совсем уверен, что яблоня, которую тот имеет в виду, так уж плоха. И надо было срочно как-то вывернуться из этого положения.

— Что «яблоня»? — спросил отец, наверно догадываясь о ходе его мыслей.

— Да ничего, — буркнул Валера. — Разные яблони бывают. — И больше они не произнесли ни слова.

— Ты где это все пропадал? — набросилась на Валеру Зойка, когда они вошли в комнату. — Небось у туристов застрял? И не сказал никому?

— А тебе что? — угрюмо спросил Валера.

— Мне ничего. — Зойка вдруг залилась свекольным румянцем. — Но надо предупреждать, чтоб не волновались.

— А я не просил никого волноваться, — сдержанно сказал Валера.

Зойка опустила глаза, обиженно моргнула, потом стала медленно поднимать их и уставилась в его грудь. И как-то виновато и вместе с тем чуть едко улыбнулась:

— Значок пожаловали?

Он решил не замечать этой едкости.

— И тебя могут наградить. Сходи к ним.

— Буду я портить куртку булавкой! — заносчиво сказала Зойка. — Не знаю, что вы с Кириллом находите в них. Визжат, кривляются. Спать не дают. Ходят, как овечки, связанные одной веревочкой, за этим черным, с бородой.

— Как ты можешь так говорить? Ведь совсем не знаешь их.

— И знать не хочу.

— Ну и напрасно. Может, сходить к ним вместе?

Зойка ничего не ответила.

Во время ужина Валера невнимательно слушал пространные рассказы Василия Демьяновича об их предполагаемой поездке через два дня — уже договорился со шкипером — «по объектам», то есть по близлежащим островам, где стоят деревянные часовенки.

Валера проснулся рано. Он лежал не шевелясь под одеялом, смотрел в потолок, где слабо покачивалась люстра, и слушал, как, громко покашливая и топая резиновыми сапогами, собирался рыбак; видел, как снова рисовали у окна акварели «повышенки» и полушепотом жаловались, что здесь они плохо сохнут; как бесшумно ушли Павел Михайлович с Кириллом; как возмущенно, все время зевая, укладывали вещи трое новеньких.

В тот день они никуда не спешили — позавтракали и загорали на лихтере, раздевшись до пояса. Зойка не отстала от мужчин и в тренировочных брюках и тугом лифчике расхаживала по корме полузатопленного лихтера и разглядывала наполненные неподвижной водой трюмы с позеленевшими от ила и каких-то озерных водорослей стенками. Солнце на глазах покрывало загаром ее плотные белые плечи и спину. Валера держался подальше от Зойки, не вступал в разговоры и незаметно, чтоб не видели взрослые, поглядывал на нее, щурясь от яркого солнца. И все-таки его тянуло к «прокиженным», но в лагере было тихо: ушли или спят?

Отец потянулся, потер руками подгоревшие плечи и закинул вверх голову. С неба исчезли остатки дождевой мглы, сияло солнце, и из-за дальнего горизонта уже наплывали аккуратно сбитые, мощные, крутые, как крупы былинных коней, облака.

— Благодать! — Отец резкими толчками развел согнутыми в локтях руками, точно хотел стряхнуть с себя тягостные мысли, обрести утраченную энергию, и посмотрел на залитый солнцем остров — длинный, тихий: скошенные луга у берегов, желтеющие снопы ржи. — Сбываются твои предсказания, Демьяныч... Идиллическая погодка!

— Слава богу, — вяло отозвался разомлевший на солнцепеке Лошадкин. — А какой скандал учинил в поезде.

Валера неслышно вздохнул: ему уже порядком надоело это.

Перед обедом явился рыбак с ведром и удочками. Валера заглянул в ведро и увидел темные спины крупных окуней и выгнувшуюся по стенке щуку. Рыбак радостно потирал заскорузлые, с грязными ногтями в чешуе и слизи руки.

— Привалила удача? — спросил Василий Демьянович.

— Кое-что есть... Если делом заниматься, а не болтаться в праздности — привалит. Хоть убей, не пойму я безделия кое-каких дамочек и мужчин: не на пенсии еще, а размалевывают, как ребятишки в садике, бумажки, ахают и охают от божьих храмов.

В комнате стало тихо.

— Я человек простой и глубоко неверующий, — продолжал рыбак, — а глядеть кое на кого тошно... Понаехали сюда, рыбу всю пораспугали, молятся на эти бревна. До чего дошел народ! А ведь в силе еще, пользу мог бы принести обществу. Я б настрого запретил, если б позволили.

— Ну не ворчи, сосед, — сказал Василий Демьянович. — То, что ты атеист, похвально, но не трогай творческую интеллигенцию: работа у нее такая, понимать надо. Ведь красота же здесь неописуемая, люди и приезжают поклониться ей, отдать должное древним мастерам — ведь вон что создали!

— Эта церква, крытая щепой, красота? — пряча улыбку превосходства, спросил рыбак. — Церква, где купол на купол налезает, как поганки у пня в сыром месте?

— Эта самая, — сказал Василий Демьянович. — Что, не нравится? Не чувствуешь красоты?

— На то есть интеллигенция, чтоб чувствовать, а я человек простой, нечувствительный и ничего такого не корчу из себя... В другие годы приезжал сюда, когда клев был хороший, еще ничего были церкви, под железом, тесом обшитые, крашенные в серую масляную краску, а потом все это ободрали и покрыли купола щепой и оставили ничем не прикрытые почерневшие бревна. Словно избы какие!

— Простите, вы где живете и кем работаете? — спросил Павел Михайлович, который незаметно вошел в комнату, — Кирилла с ним не было.

— А вам что? — огрызнулся рыбак. — Я не жулик какой, паспорт мой здесь просмотрели и списали, что надо, в книгу.

— Я не об этом... Я спрашиваю, какая у вас профессия?

— Ну истопник я. Профессия у меня грязная, зато нужная людям, все тепло в дому от меня, и живу с целью и пользой...

— А мы, выходит, живем без цели? — спросил Павел Михайлович. — И никакого проку от нас?

Однако рыбак не смутился.

— А я не знаю, кто вы и кем... Может, и есть толк... Только не на Кижах.

— Большое вам спасибо, — Павел Михайлович хотел еще что-то добавить, но его перебил Василий Демьянович:

— Ну зачем углубляться в этот вопрос? Можно доспориться бог знает до чего! Все ведь ясно. Каждый имеет право на свое мнение. Будет сегодня у тебя наваристая ушица?

— По этому поводу я уже сказал, — буркнул рыбак. — Я своих мнениев не меняю. Я тоже с понятием, хоть и без образования, и твердость имею.

«Неужели отец опять промолчит? — подумал Валера. — Нет, сейчас его можно понять: не хочет вмешиваться в разговор при Архипове».

— Ну и любите вы себя, разлюбезный! — бросил Павел Михайлович. — А всех, кто непохож на вас или занимается другим делом, презираете, как низшие, ни на что не способные существа. Так?

— А что ж я к таким с любовью лезть должон? Я уж по-простому, прямо.

— Да кто вам сказал, что вы простой? — вдруг поднял голос Женя. — Разве так держатся простые?

Рыбак насторожился:

— А какой же я, по-твоему?

— Вы держитесь как барин, как господин, которому все дозволено.

— Я барин? Я господин? Ха-ха! — совсем развеселился рыбак. — Да мой же батя в лаптях ходил.

— Тем хуже для вас, — сказал Павел Михайлович, — должны б больше понимать. — Он нагнулся, что-то взял из своего чемодана и вышел из комнаты.

— Неизвестно, кому хуже... Мне все одно... Кто нужно, меня ценит и уважает...

— Скинемся на бутылку? — шепотом спросил у отца Василий Демьянович. — Ушица будет первый сорт, и памятная, кижская...

— Я не против, — отец полез в карман за деньгами.

— А я не хочу, — неожиданно сказал Женя, и довольно громко. — Вы же слышали, что он говорил.

— Какой пустяк, — возразил отец. — Женя, не будьте чистоплюем, будьте реалистом: не требуйте, чтоб все вокруг думали, как вы, и восторгались шедеврами древней архитектуры. Проще смотрите на жизнь, трезвей.

— Не могу. Я целиком согласен с нашим соседом... Как его — Павел Михайлович? Он совершенно прав: этот рыбак невысокого о нас мнения, и я не хочу...

— Тише, — попросил Василий Демьянович, — никаких дискуссий в поездках, никаких споров и расколов. Кому это нужно? Мы на отдыхе.

«Размазня ты — вот кто! — подумал о нем Валера. — Ни гордости в тебе, ни самолюбия...»

Вдруг Валера услышал чей-то далекий, едва слышный голос: звали его и Зойку. Не Кирилл ли? Он подошел к окну, глянул наискосок и увидел берег, покрытый кустарником, и с десяток туристов у воды. Конечно же, среди них был и Кирилл — он возвышался над всеми.

— Зой, — полушепотом сказал Валера. — Выйдем... Я сейчас все разузнаю.