Отважные

Глава первая

Это была удивительно длинная зима. Просто поразительно, как он ее вытерпел. Сначала он отчаянно взывал в каждом письме к отцу: «Возьми меня отсюда, мне здесь не нравится». Но отец не приезжал. Пришлось смириться и ждать лета.

Да, Костя прожил трудную зиму. Это была первая зима без матери. Мать погибла на маленьком пограничном острове. Ее унесла волна, огромная, как гора.

Когда из Владивостока прибыла тревожная радиограмма о том, что со стороны Японии, где было землетрясение, идет волна высотой в тридцать метров, дежурный радист посмотрел на карту и недоверчиво усмехнулся. От Японии до их острова тысяча километров! А на море штормы. Сюда волна наверняка не дойдет. По пути на нее навалится шквал, разбросает, придавит. Так думал радист. Да и Костин отец тоже, признаться, так полагал, но он все же встревожился. Он был начальником заставы и отвечал за жизнь всех пограничников и немногих обитавших на острове рыбаков.

Посредине острова возвышалась скача. Отец приказал всем подняться на нее. Рыбаки медленно привязывали к кольям снасти. Они не верили в опасность. «Ну, будет волнение на море, - говорили они, - но чтобы появилась тридцатиметровая волна - такого еще не бывало!»

Отец торопил всех. Но люди не тревожились, они смотрели на горизонт - никакой волны там не было, просто обычная крупная зыбь.

Незадолго до того, как случилась беда, старшина Матюхин пошел на склад, где лежали бочки с рыбой. Старшина был запаслив, в свободное время он ходил на рыбную ловлю, а потом солил наловленные треску и селедку.

«Это у меня резерв главного командования», - говорил он.

И на самом деле, мало ли что могло произойти! Настанут ранние холода, не пройдет во льдах корабль с продовольствием, вот и пригодится этот резерв.

Матюхин раздумывал, как поступить с бочками в случае, если действительно сюда придет какая-то дурацкая волна. Но решить этот вопрос ему так и не удалось.

- Волна!.. Волна!.. - дико закричал вдруг кто-то.

И вслед за этим раздался хриплый, словно чужой

голос начальника заставы.

- Все на коней! - командовал он. - Быстрее к скале!

Море на горизонте вспучилось, оно поднялось к потемневшему небу. Огромные, злые, пенящиеся языки то вздымались, закипая от ярости пеной, то, пригнувшись, хищно устремлялись вперед, подтягиваясь к маленькому острову.

- Маша!.. - звал отец Костину мать и оглядывался по сторонам. - Маша!..

Отец вскочил на коня, посадил сзади себя Костю. Ждать было некогда…

А затем дикая скачка, хрип коней… И вот они уже взбираются по круче, ведя за собой лошадей. Костя и мнит, как оп карабкался и карабкался вверх, думая только о том, чтобы не отстать от отца.

А волна уже навалилась на берег. Вскинулись кверху баркасы: это рыбаки в последний момент решили выйти в море, надеясь, что там волна не захлестнет их… Через мгновение все было кончено, волна потопила и рыбацкие лодки и всех, кто судорожно за них цеплялся. А потом лениво наклонилась над деревянным домом заставы, и он исчез в кипящем водовороте.

Вездехода, на котором уехала мать, не было видно. Отец метался по вершине скалы, такой узкой, что на ней еле умещались сбившиеся в кучу кони. Солдаты едва удерживали их за уздечки. Кони рвались, их била мелкая дрожь, глаза их с огромными белками казались безумными.

- Маша!.. Маша!.. - срывающимся голосом кричал отец.

Но вездехода не было, хотя всем, кто стоял на скале, казалось - вот сейчас произойдет чудо и он неожиданно выскочит из пучины…

С глухим рокотом к скале устремлялась вода, в бешеном вихре кружились пенящиеся потоки, а за ними, медленно колыхаясь, полз огромный вал. Он словно сознавал свою сокрушительную силу и любовался тем ужасом, который вызывал.

Таранными ударами разбились о кручу волны, и скала дрогнула. Вниз посыпались камни, с грохотом отвалилась часть скалы и рухнула в беснующийся водоворот. Черный, в белых подпалинах конь взвился на дыбы и, сделав невероятный скачок, погрузился с головой, вынырнул и стал отчаянно биться. Но спастись уже было невозможно. Берег исчез, остров оказался под водой.

Каждый удар волны сотрясал скалу от основания до верха. Вал, яростный, клокочущий, вздымал вверх все, что ему удалось сорвать с земли: доски, бочки, бревна, вырванные с корнем деревья…

Отец схватил Костю и, прижав одной рукой к себе, другой ухватился за выступ камня.

- Маша!.. Маша!.. - повторял он. По его щекам текли слезы.

Тысячи брызг обрушились на Костю, и он чуть не захлебнулся.

Солдаты на скале вцепились в камни. Скала дрогнула и застонала. Кричали кони. Еще один, перевернувшись вверх копытами, рухнул в воду и больше не вынырнул.

Костя, закрыв глаза, приник к отцу. Он думал о матери. Где она? Что с ней?

И вдруг кто-то рядом крикнул:

- Ушла!.. Ушла!..

В этом крике была радость, радость человека, который в эти минуты несколько раз умирал и все же остался жив.

Отец посмотрел на Костю и каким-то очень мягким движением погладил по голове. Лицо отца было землистое, щеки ввалились, а глаза лихорадочно блестели. Волосы его растрепались - зеленую фуражку сдул ветер.

Волна уходила, тяжело переваливаясь. И, как бывает после страшного напряжения, вдруг сразу - тишина, покой. И в это еще не веришь.

Пограничники стояли на краю скалы и смотрели, как медленно оседает вода. Она уже растеряла всю свою злость. Это была просто вода, зеленая, подернутая рябью. Она торопилась войти в привычные берега…

Когда море совсем успокоилось, отец с оставшимися в живых солдатами обыскали каждую впадину, каждую щель в нагромождении камней, но следов вездехода нигде не было…

Через несколько дней море выбросило на берег труп старшины Матюхина, трех солдат и двух рыбаков. Их похоронили в общей могиле. Не спасся никто из ребят, живших на острове: ни Симка Морозов, у которого Костя незадолго до этого одолжил большой морской нож, ни Федя Гришаев, круглый, веселый толстячок, ни Алеша Федоров, с которым он много раз ходил на рыбалку.

Радиостанцию залило водой, она вышла из строя, с берегом связи не было. И никто во всем мире не знал, какая трагедия разыгралась на маленьком островке, под названием «Черная скала»…

К счастью, в плотно закрытом бетонном погребе, куда вода почти не проникла, сохранились запасы муки.

Оставшийся в живых повар стал печь хлеб на сложенных прямо на земле кирпичах.

Море выбросило на берег доски и разбитые баркасы, из них сделали нечто похожее на шалаш. Когда горел костер, в нем было тепло и можно было спать. Много дней пограничники прожили в этом шалаше.

На пятый день к острову подошел пограничный катер. Вскоре у берега бросил якорь транспорт с группой пограничников. На этом транспорте привезли новый разборный дом для заставы. А отца, солдат и Костю катер увез на Большую землю.

Отца поместили в госпиталь - у него было нервное потрясение, - а Костя жил в детском доме. Он часто навещал отца и не мог дождаться дня, когда они снова будут вместе.

Наконец отец выздоровел, и его назначили на турецкую границу. Он поехал туда, где у подножия высокой горы Арарат течет река Аракс. Его назначили начальником заставы, а Костю он определил в интернат в Ереване.

- Тебе надо учиться, - сказал отец. - Вблизи заставы школы нет. Что же делать, сынок, придется нам расстаться до лета…

Костя подчинился, но чувство обиды осталось. Если бы была жива мать, она бы уж что-нибудь придумала и они жили бы все вместе…

Это было в начале зимы. В интернате шли занятия. Сколько Костя себя помнит, он жил в местах, где почти всегда было холодно. Он даже однажды видел живого белого медведя; медведь стоял на льдине, плывшей мимо острова. Старшина Матюхин прицелился, потом вдруг крякнул и не стал стрелять.

- Больно красив, - сказал он, - пусть живет!

Здесь, в Ереване, было тепло и солнечно. Впервые в жизни Костя попробовал виноград, о котором раньше только читал в книгах. Увидел живую змею, серую с маленькой головой, - она в парке переползала дорогу.

Наступила середина октября, погода была такая, как на Курилах в редкие летние дни…

Все, казалось, шло хорошо. Костя жил в интернате, в большой чистой комнате, учился в светлом классе, у него была мягкая кровать, вкусная еда, его окружали ребята, с которыми можно было дружить. И все-таки он тосковал.

С малых лет он привык к природе, к ее просторам, к укладу жизни, который был на границе, к тому, что ночью рядом с кроватью отца может тревожно загудеть телефон и отец, как будто и не спал, быстро оденется и выбежит в ночную темень. К тому, что за окном их квартиры взволнованный голос дежурного вдруг крикнет:

«Тревога!..»

И начнется суматоха: раздастся стук сапог, лязг оружия, удаляющийся лай овчарки Дика. А Костя только приоткроет глаза, повернется на другой бок и опять спит. Тревога на заставе для него дело привычное.

Костин отец, капитан Григорий Андреевич Корнеев, провел на границе почти полжизни - двадцать лет. Ну, а его сын, Константин Григорьевич, поменьше - всего десять. Он пограничник с того дня, как родился на Кольском полуострове, на границе с Норвегией. За эти десять лет он побывал в разных местах: отца переводили на Балтику, потом к Бресту, на польскую границу, и, наконец, на Курильские острова - поближе к Японии.

На какую бы границу Костя ни приехал, он уже скоро знал все кругом. И где стоят столбы, и где тропинки, по которым ходят солдаты, и где вышки, с которых наблюдатели в бинокль оглядывают дальние поля.

Мать Кости была учительницей и преподавала в школе. Даже на маленьком острове она организовала школу. В ней было три начальных класса. И рыбаки отправляли своих ребят на материк только тогда, когда им приходила пора учиться в четвертом. Костя учился с ними, у него были товарищи…

Теперь все было по-другому… Костя грустил, в письмах звал отца. Но отец не мог приехать - он был занят, ему надо было хорошо изучить новую границу, освоиться с обстановкой, узнать людей, вместе с которыми предстояло работать… Только несколько дней во время зимних каникул Костя погостил у отца на заставе, на берегу Аракса…

Прошло много времени, пока Костя наконец привык к своей новой жизни, свыкся с ребятами и приобрел друга. Его друга звали Самвел Арутюнян. Самвелу было одиннадцать лет. Он родился в Октемберяне, никогда не видел моря, но зато хорошо знал горы. Он никогда не встречал белых медведей, но зато умел стравливать скорпиона с фалангой, хорошо лазал по скалам и не утомлялся под жарким солнцем. Отца и матери у него не было, они погибли: машина, на которой они ехали, сорвалась в пропасть. Самым близким родственником у него остался старый дед, заслуженный чабан. Его звали Баграт. Каждое лето Самвел бывал у него в гостях.

Костя подружился с Самвелом и написал отцу, что хочет в летние каникулы поехать на заставу вместе с ним.

И вот наконец наступил этот счастливый день, когда отец приехал за Костей и Самвелом. Он приехал на военной машине, здоровый, загорелый, только глаза были не такие веселые, как прежде.

По пути на заставу Костю радовало все: и то, что он мчится в машине, и что отец сидит впереди, рядом с шофером, по-знакомому сложив руки на коленях. Зеленая фуражка на его голове чуть сдвинута на затылок. И молодой солдат-шофер тоже в такой же зеленой фуражке, какую носят все пограничники. Сейчас шофер сосредоточенно молчалив: он везет начальника. Костя уже успел познакомиться с ним и знает, что его зовут Петей и что однажды он на этой самой машине гнался за кабаном.

Самвел впервые ехал в военной машине. Он уже ощупал спинки передних сидений, сделанные из гнущихся труб, теперь его взгляд привлекли торчащие из пола две ручки с черными набалдашниками.

- Для чего они? - спросил он.

Конечно, Костя знал это. Одна ручка для того, чтобы передние колеса могли, если понадобится, тянуть машину. Обычно ведут ее задние колеса, а если к ним подбавить тягу передних, то машине не страшна никакая грязь, на то это и вездеход, чтобы везде проехать. Другая ручка для того, чтобы увеличить обороты мотора, тогда машина станет еще сильнее, она сможет тащить за собой даже пушку.

Отец молча слушал разговоры мальчиков и пристально смотрел перед собой в ветровое стекло на дорогу, по которой медленно брели коровы. Шофер нажал на гудок, и коровы степенно расступились перед машиной. Они не торопились и не шарахались, как овцы. Пастух, молодой загорелый парень в черном пиджаке и серой кепке с узеньким козырьком, узнал капитана и приветливо помахал ему рукой.

За Эмчиадзином шофер свернул в сторону и взял курс прямо на Арарат. Из Еревана Арарат виден не часто, лишь тогда, когда его не засвечивает солнце и облака не закрывают небо. Всякий раз, когда Костя смотрел на его высокую, покрытую снегом вершину, он вспоминал Курилы. Там, наверное, снег покрывал бы всю гору сверху донизу.

- Здесь недалеко, наверно, мой дед Баграт, - сказал Самвел своим гортанным голосом. - Пасет отару на берегу Аракса.

Отец обернулся.

- Вот удивится твой дед Баграт, - сказал капитан. - Ведь мы его не предупредили!

Последний поворот - и впереди высокая темная стена. За стеной, над купами зеленых деревьев, виднелась мачта, а на ней красный флаг. Когда машина подъехала еще ближе, за листвой показалась крыша дома.

- Вот мы и приехали, - сказал капитан.