Отважные

Глава десятая

В обратный путь, к берегу, моторная лодка пошла набитая до отказа. Помимо Цветова и ребят, Константин Романович взял с собой еще человек пять, главным образом водолазов, которые, выполнив свое трудное дело, возвращались домой.

Мадлен беспокоилась - ждет ли еще Грегуар? У него ведь могло лопнуть терпение.

Но Грегуар еще раз доказал свою дружбу. Он ждал ее на той самой скамейке, у которой они расстались. Вид у него, правда, был довольно сумрачный, и, заметив Мадлен, вылезавшую из моторной лодки, он не выразил бурной радости.

- Ты слышал взрыв, Грегуар! - крикнула она, быстро устремляясь к нему.

Он устало улыбнулся.

- Надеюсь, Мадо, ты не взорвала арсенал?..

Она виновато взглянула на него.

- Прости меня, Грегуар! Честное слово, я совсем не виновата, что задержалась!.. Спроси у мальчиков!..

- Ты заставишь клясться кого угодно и в чем угодно, -усмехнулся он. -Даже я уже взял грех на свою душу. Один раз поклялся мадам Жубер, что мы с тобой сидим в кино, а во второй вообще молол какую-то чушь… Из-за тебя теперь мне не удастся попасть в рай!..

- Постараюсь замолить твои грехи, Грегуар, перед бабушкой и перед богом! - сказала Мадлен. - Пойдем скорее в лодку, нас ждут, мы плывем обратно в Одессу. - Мадлен схватила его за руку и потащила за собой в моторку, откуда уже доносились нетерпеливые крики мальчиков.

Цветов приветливо поздоровался с Грегуаром, усадил его рядом с собой на скамейку п стал расспрашивать, как ему, французскому рабочему, нравится Одесса. Грегуар отвечал, а Мадлен переводила его слова. Ему было очень интересно побывать в большом, новом порту. Он ведь специалист по высотным кранам.

Алеша и Толя сидели на корме и наблюдали за тем, как рулевой управляет лодкой. Каждому из них хотелось хотя бы на минуту сжать в своих руках штурвал и самому повести, выжимая из мотора предельную скорость. Скорее бы добраться до города! Еще на корабле, в ожидании, когда рулевой заправит бак горючим, Цветов рассказал ребятам то немногое, что знал о Василии Курбатове и Федоре Харламове.

Они остались в Одессе для того, чтобы снабжать подпольщиков оружием и взрывчаткой. Оба они были хорошими радиоспециалистами. Когда Петреску организовал при университете свою электролабораторию, они пришли к нему и предложили свои услуги. Петреску их принял. Он считал это своей победой. Русские специалисты сами просятся на службу, они понимают преимущества «нового порядка»!

И радиоинженеры работали: они производили сложные опыты. И ни у кого не вызывало подозрения, если они подчас засиживались в лаборатории до позднего вечера.

А по утрам полицейские нередко срывали с фа-садов домов прокламации. И, проверяя документы у задержанного на улице человека, они не догадывались, что предъявленное им удостоверение сделано искусной рукой одного из талантливых научных работников лаборатории профессора Петреску…

Однако Цветову-Резеде многое еще представлялось непонятным.

Почему именно к нему обращал Федор Харламов последние в своей жизни слова? Почему надеялся, что он придет на место его гибели?.. Вероятно, уже знал о смерти Василия Курбатова. И, сознавая, что гитлеровцы никого из катакомб живыми не выпустят, решил оставить зашифрованную записку.

Значит, Харламов знал, что Резеда в ту ночь высадился на берег? От кого он это знал? Тайна была доверена руководителю группы, но и он погиб в одно время с Федором Харламовым.

К сожалению, раненный в ногу, Резеда две недели пролежал на конспиративной квартире у одного рыбака. Там он и встретился с Михаилом Ивановичем. По своему положению Михаил Иванович не мог знать о всех действиях руководства, тем более, что в Одессе существовало несколько подпольных групп.

С тех пор как Курбатов и Харламов исчезли из лаборатории Петреску, подпольщики потеряли к ней всякий интерес. Правда, однажды, придумав убедительный повод, Резеда заходил в помещение лаборатории, но это ничего не дало…

И сейчас возникла надежда полнее узнать о событиях давних дней. Те немногие слова Курбатова, которые запомнила его дочь Мария, вновь соединили людей, для каждого из которых прошлое уже стало дорогим воспоминанием… Разобравшись в смысле шифра, Цветов решил вновь посетить то место, где некогда находилась лаборатория Петреску. Этим и объяснялось такое нетерпение ребят. Им хотелось скорее вернуться в Одессу и приступить к поискам…

Цветов рассказал Грегуару о том, что ребята называли своим «важным делом». Грехуар отдал должное их настойчивости. Он бы тоже с удовольствием принял участие в разгадывании старой тайны. Но только он не мог понять, что сейчас может дать посещение бывшей лаборатории Петреску.

- Ведь там уже совсем другие люди! - сказал он.

Резеда усмехнулся в ответ.

- Спроси его, Мадлен, хороший ли он механик?

- Заказчики не жалуются, - перевела она ответ Грегуара.

- Тогда его руки нам, наверно, потребуются!

Грегуар шутливо поднял обе руки и потряс в воздухе огромными ладонями с растопыренными пальцами.

- О, эти руки, камарад, умеют работать!..

Не прошло и часа, как они уже стояли перед старым пятиэтажным домом на улице Петра Великого. Небольшая вывеска сообщала, что здесь находится научно-исследовательский институт. За его окнами было уже темно, рабочий день окончился, и сотрудники разошлись.

Цветов вошел в дом и вступил в переговоры с вахтером, а все остальные остались ждать на улице. Нетерпение ребят сказывалось в возбужденных репликах, которыми они между собой обменивались.

Особенно волновалась Мадлен. Если сегодня они все не узнают, завтра уже будет поздно. Рано утром самолет унесет ее в Москву, и в Одессу она уже больше не вернется.

Свое настроение она сумела передать и Грегуару. Он тоже начал беспокоиться за исход поисков, как будто уже давно вместе с ребятами принимал в них участие…

Но вот, наконец, хлопнула дверь, и на пороге появился Цветов. Он взмахнул рукой:

- Скорее сюда!..

Из-за его спины выглядывало настороженное рыжеусое лицо вахтера.

- Да тут целая команда! - пробасил он. - Нет, товарищи, столько народу я не пущу!..

Пришлось Цветову начать с ним переговоры заново.

Наконец, смилостивившись, вахтер впустил всех в подъезд, тщательно запер двери и, шаркая, направился к лестница.

- Только, товарищи, недолго, - бубнил он глуховатым голосом, - взглянете и назад!.. Конечно, дом старинный и вспоминать тут есть о чем… Но без директора задерживаться не разрешу…

- Мы, папаша, быстренько, - проговорил Цветов и с живостью молодого человека устремился по лестнице вверх.

Алеша и Толя все же обогнали его. На повороте лестничной площадки они остановились.

- На какой этаж? - спросил Алеша.

- Жмите на третий!..

Когда-то этот дом, очевидно, населяло несколько богатых семейств, каждое из которых занимало целый этаж. В подъезде сохранился огромный фонарь, справа под лестницей стояла высокая кафельная печь с цветными изразцами, медные петли между ступеньками лестницы свидетельствовали о том, что их когда-то покрывала ковровая дорожка. Но особенной красоты были двери. Массивные, из какого-то темного редкостного дерева, они сохранили искусство художников, вырезавших на них птиц и зверей.

Мадлен с любопытством рассматривала эти следы старины. По ее представлению, в таком доме мог бы жить сам премьер-министр. Грегуар также замедлил шаги, вглядываясь в лепные украшения стен и потолка.

Но вслед за ними, тяжело дыша, поднимался вахтер, и задерживаться было некогда.

Дойдя до третьего этажа, Цветов свернул налево, раскрыл дверь и пошел вперед по длинному коридору. Мальчики ни на шаг не отставали. Мадлен и Грегуар догоняли их.

Одна дверь. Вторая… Третья… Стой! Пришли!..

Цветов взялся за массивную ручку двери и оглянулся на вахтера, который еще шагал в самом начале коридора.

Не утерпев, Алеша толкнул дверь. Скрипнув, она растворилась настежь.

На мгновение все замерли на пороге. Теперь в этой большой комнате ничто не напоминало лабораторию. Не было ни шкафов с пробирками и колбами, ни широких столов с пятнами от кислот.

Посреди стоял длинный стол, застланный зеленым сукном и окруженный простыми стульями. Вдоль стен и в промежутках между окнами тоже стояли стулья. На стенах в тяжелых рамах висели портреты.

- Это у нас совещательная, - объяснил подоспевший вахтер, - тут Андрей Макарыч сотрудникам линию дает…

По тому, с какой уважительностью вахтер произнес это имя, можно было заключить, что Андрей Макарович, очевидно, директор.

Цветов остановился посреди комнаты и стал быстро осматривать стены. Свежевыкрашенные в желтый цвет, они не имели ни выступа, ни встроенного в них шкафа. Обычная комната, с обычными стенами. За двадцать лет, которые прошли с тех пор, как здесь были гитлеровцы, ее, наверно, много раз ремонтировали.

Ребята переглянулись. Так много пережить, так надеяться, так стремиться сюда и теперь потерять всякую надежду!..

Цветов вынул из кармана конверт, развернул записку Федора Харламова и долго всматривался в нее.

- Если мне не изменила память и я не спутал шифра, - сказал он, -то я понял все, что здесь написано.

Он подошел к окну и нагнулся к батарее водяного отопления, она находилась в углублении под массивным мраморным подоконником.

- Мадлен, попроси Грегуара мне помочь!.. - сказал он.

Грегуар направился к нему. Но в этот момент вахтер, почувствовав неладное, устремился вперед.

- Вы что тут хозяйничаете?! - загремел он.

Цветов обернулся.

- Послушай, папаша, ты партийный?..

- При чем тут партийный?.. Ломать я вам тут ничего не позволю!..

- Ломать не будем! - сказал Цветов. - Люди в годы войны погибли, папаша! Мы правду о них пришли сюда узнать…

Что-то в лице вахтера дрогнуло. Он пристально посмотрел на подоконник.

- Вы что же, снимать его будете?

- Не знаю!.. Надо посмотреть…

Вахтер внимательно оглядел всех.

- Только, смотрите, мрамор не попортите! - и добавил уже мирным тоном: - А эти ребята тем-то… внучатами, что ли, приходятся?..

- Да, папаша, почти!.. - сказал Цветов. - Нет ли у тебя отвертки?..

- Как же, есть! Сейчас принесу!.. - Вахтер выбежал в коридор и тут же вернулся. - Ломать-то без меня повремените!.. - попросил он.

Теперь все внимание сосредоточилось на широкой каменной плите, которая, казалось, намертво закреплена в стене. Присев на корточки, Грегуар костяшками пальцев стал простукивать стену под подоконником. Везде глухой звук. И признака нет свободного пространства. Цветов пристально разглядывал промежутки между ребрами железной батареи.

- О каком же крюке написано в записке? - шептал он. - Какой же нижний крюк!.. - и вдруг ударил себя по лбу. - Как же я не догадался… Ребята!.. Грегуар!.. Помогите мне приподнять батарею!

С разных сторон схватились за нее, и через мгновение батарея была приподнята. Встав на колени, Цветов быстрым движением схватил вделанный в стену железный крюк, на который она опиралась, хотел выдернуть его, но он не поддался; хотел повернуть влево - не удалось; направо - с большим сопротивлением крюк стал поворачиваться.

- Открылось!.. Открылось!.. - вдруг крикнул кто-то из ребят.

Он вскочил на ноги. Мраморная доска подалась вперед, и в глубине под ней обнаружилось углубление. В нем лежали связки каких-то бумаг, бутылочка с чернилами, бланки удостоверений, напечатанные по-немецки и по-русски, батарейки от радиоприемника.

В этот момент в комнату вбежал вахтер с отверткой в руках.

- Уже больше не надо, папаша! - сказал Цветов, доставая содержимое тайника и раскладывая все на столе.

Вахтер взглянув на подоконник, на документы и, поняв, что дело здесь нешуточное и ответственности ему не избежать, сказал, что пойдет звонить директору.

Ребята разглядывали старые документы. Им хотелось поскорее узнать, что в них написано. Но Цветов пока не разрешил их трогать. Они могли только дотронуться до пузырьков с чернилами и до бланков фальшивых немецких удостоверений, которые выдавались подпольщикам.

Присев у стола, Грегуар молча наблюдал за руками Цветова, который раскладывал на зеленом сукне сто-ла ветхие листки. Это были напечатанные на гектографе листовки и написанные от руки сводки Информбюро об успехах советских войск. Подумать только! Ведь когда-то каждому, у кого обнаружат такой листок, грозила смерть.

Мадлен казалось, что Цветов читает слишком медленно. Если бы только он разрешил, она бы сама стала читать весь этот ворох бумаг, строчку за строчкой. Он почему-то упорно не заглядывает в маленький листок, который торчит из пачки пожелтевших листовок. Вдруг в нем-то и написано главное, что надо поскорее узнать.

Осторожным движением Мадлен вытащила листок из пачки, придвинула его поближе к Цветову и, вся собравшись, стала ждать, когда дойдет до него очередь. Но Цветов лишь мельком проглядел записку и положил ее поверх пачки. Мадлен разочарованно вздохнула.

- Не волнуйся! - сказал ей Грегуар. - Он еще не все просмотрел!..

Он понимал, что для этого невысокого человека означает эта находка. Нельзя сейчас вырывать его из мира волнующих чувств, в которые он погрузился!..

- Ребята! - вдруг воскликнул Цветов и взмахнул обрывком желтой оберточной бумаги; она лежала у всех на виду, но до этого не привлекала ничьего внимания. - Слушайте!.. - Все придвинулись к столу. Даже лицо Грегуара, который не понимал по-русски, стало при этом сосредоточенным и серьезным. - «Федор! Я получил срочное задание, - читал Цветов. - Ночью ухожу. Забираю рацию! Если к утру не вернусь, значит, погиб. Запомни: Резеда! Держи связь с ней». - Цветов помолчал. - Он никогда меня не видел и думал, что Резеда женщина.

- Значит, это он тот радист? Это он разговаривал с вами в ту ночь по радио? - спросил Алеша.

Цветов кивнул и стал собирать документы. Мадлен помогла ему связать пачку обрывком веревки, который оказался у кого-то в кармане.

Пачка лежала на краю стола, а за сдвинутым подоконником зиял черный провал. Странно было теперь сидеть в этой чисто прибранной, тихой комнате, куда внезапно ворвался шум горячих страстей. И человек, который вдруг прикоснулся к своему прошлому, не-вольно задумался. Ведь один человек погиб ради того, чтобы он жил и боролся, а другой из тьмы подземелья обращался к нему со своим последним словом…

- Ну вот, Мадлен, - сказал Цветов, нарушив царившее в комнате молчание. - Теперь ты можешь сказать твоей Марии, что ее отец погиб геройской смертью…

Они задвинули мраморную плиту на место, опустили на повернутый в прежнее положение крюк железную батарею. Потом прошли длинным, уже совсем темным коридором, спустились вниз и тогда услышали хриплый голос вахтера. Он никак не мог дозвониться до своего директора.

- Вот что, папаша, - сказал Цветов, - открой-ка нам дверь! Я завтра зайду к твоему директору и обо всем ему расскажу. Запиши мою фамилию: Цветов!..

На углу улицы он попрощался с мальчиками, долго жал руку Грегуару и потрепал Мадлен по волосам.

- Ну, прощай! - сказал он. - Вырастешь - приезжай к нам учиться!..

И он деловитой походкой быстро зашагал по улице, держа в руке маленький, обвязанный куском простой веревки сверток, и скоро затерялся среди толпы, которая в этот жаркий вечер заполняла улицу.

А ребята и Грегуар пошли медленно, разглядывая все, что встречали на пути. Горели витрины магазинов. Из кафе выходили люди. Большой город жил своей полнокровной и во многом им еще непонятной жизнью.

Мадлен молчала. Все, что она пережила с того мгновения, как в день приезда вышла из гостиницы, оставив в номере спящую бабушку, было таким замечательным, таким важным, что ей еще надо было во всем этом разобраться…

Она представила себе Мориса Шантелье, его густые брови и чуть приглушенный голос, когда он говорил с Далишаном. Тогда ей казалось, что Шантелье слишком жесток и упрям и что Далишан хочет ему и Жаку добра. Но вспомнив, как боялся Эдмон отца, когда они ходили с кружкой по Парижу, она уже не могла поверить в это. Каким смешным показался бы Эдмон среди ребят, которые сейчас ее окружают. Ведь каждый из них стремится к чему-то большому, доброму. А Жак, милый Жак, он даже и не подозревает сколько у него здесь оказалось товарищей!..

- Завтра я вас уже не увижу! - вздохнула Мадлен.

- Когда твой самолет?

- В семь утра.

- Я поеду тебя провожать, - сказал Алеша. - И привезу тебе фотографию Курбатова, Михаил Иванович обещал…

- И я тоже приеду! - подхватил Толя.

Мадлен радостно улыбнулась.

- Но это ведь очень рано. Вы будете еще спать!..

- Нет! Нет!.. - твердо сказали мальчики. - Мы поедем!

Приморский бульвар. На высоком гранитном пьедестале темнеет громада старинной пушки. Невдалеке от нее, на каменном барьере стоят юноши и девушки и смотрят на залитый огнями порт. Вдали мерцает море, узкий луч маяка приятельски перемигивается с невидимыми кораблями.

Они остановились на краю широкой лестницы.

В порту шумят краны. Освещенный яркими огнями, на рейде медленно двигается большой корабль.

Вдруг Мадлен услышала знакомую мелодию. В полной тишине она звучала особенно волнующе, проникая в сердце. Она была и грустная и мужественная в одно и то же время. Казалось, что даже бронзовый Дюк повернул голову, чтобы лучше слушать ее. А потом часы начали отбивать время.

Ребята подошли к пьедесталу, он был весь в царапинах от осколков снарядов… В одном из углов, вонзившись в гранит, торчал неразорвавшийся снаряд - память о давнем сражении.

Все четверо стояли и слушали.

Не будем их торопить. Пусть они еще побудут вместе, пройдутся по Приморскому бульвару, посидят рядом на скамейке, смотря на огни ночного порта.

А когда завтра, рано утром, самолет поднимется с аэродрома и Мадлен взглянет на просыпающийся город, увидит море, над которым будет разворачиваться перед дальней дорогой могучий ТУ, у нее защемит сердце и на глазах навернутся слезы.

Пройдет еще несколько дней, и она вернется в Париж к отцу, к своему другу Жаку. И опять будет посылать письма в Одессу и получать ответы, но теперь уже не от далеких, а от близких и дорогих друзей…