Мне требовалось как можно больше узнать о верованиях, обычаях и религиозных обрядах зороастрийцев. Я хотел выяснить, действительно ли их доктрины стали основой для иудаистской ангелологии и легенды о падении Стражей, или это было учение жрецов-магов из Мидии.
Книги могли снабдить меня лишь информацией общего характера, но я понимал, что этого явно недостаточно. Помимо этого мне требовался непосредственный контакт с этой религией, которая до сих пор практикуется в некоторых районах Индии, особенно в окрестностях Бомбея. Именно сюда в IX в. н. э. переселились десятки тысяч зороастрийцев, бежавших из Персии из страха перед арабскими завоевателями. В Индии зороастрийцев называли парсами — народом Персии, — и именно под этим именем они до сих пор известны всему миру.
Я также выяснил, что в начале XX века община зороастрийцев появилась в Лондоне, где был построен храм, сохранившийся до наших дней. Я узнал адрес храма от одного из знакомых, и после нескольких писем и телефонных звонков, в которых я объяснял свой интерес к зороастризму, меня неохотно допустили на одну из регулярных служб в Лондоне.
Скрытность зороастрийцев вполне объяснима. Несведущие люди всегда считали их верования, традиции и обряды в лучшем случае нехристианскими, языческими и безнадежно устаревшими, а мусульмане Индии и Ирана на протяжении многих столетий систематически пытались полностью уничтожить эту религию. После падения режима шаха Пехлеви в 1979 году жившие в Иране зороастрийцы были вынуждены либо бежать из страны, либо исполнять религиозные обряды втайне, не попадаясь на глаза исламским властям. Именно поэтому храм зороастрийцев в Лондоне был окружен завесой секретности.
У меня уже накопилось довольно много информации о зороастрийцах Персии и магах Мидии, но значимость этих сведений еще предстояло оценить. Я мог задать интересующие меня вопросы старейшинам храма, которые согласились побеседовать со мной после службы.
В тихий лондонский пригород мы добирались на метро. Меня сопровождал помощник Ричард Уард и коллега по имени Дебби Бенстед. Поднявшись на поверхность, мы быстро нашли адрес, который я на прошлой неделе второпях записал на клочке бумаги, — большое каменное здание, выглядевшее как смесь викторианской церкви и концертного зала. Поднявшись по парадной лестнице, мы попали в заполненный людьми вестибюль с каменным полом. Группы людей азиатской внешности беседовали на родном языке — мужчины в повседневной одежде и ермолках, женщины в разноцветных сари и платках.
Наша белая кожа и необычные костюмы выдавали чужаков, и мы почувствовали на себе нервные взгляды. В ответ мы вежливо улыбнулись и попытались не нарушать правила поведения, принятые в храме. Одетые как можно строже, насколько позволяли наши вкусы, мы ждали, пока к нам подойдут, и наконец, после нескольких почти подозрительных взглядов, хорошо одетый мужчина прервал разговор с собеседниками и направился к нам. Он представился секретарем общины и, пригласив в храм, позаботился о том, чтобы мы с Ричардом надели ермолки, а Дебби повязала на голову шарф. Их вера придает огромное значение чистоте, физической и духовной, и по этой причине головы верующих должны быть покрытыми, чтобы упавшие волосы не оскверняли чистоты храма.
Надев ермолку, я вступил в разговор с секретарем, опрометчиво назвав зороастрийцев «огнепоклонниками». Собеседник строго посмотрел на меня и коротко ответил: «Мы не огнепоклонники. Многие люди совершают эту ошибку. Мы почитаем огонь как символ нашего отца, Ахура Мазды».
Я тут же извинился — от стыда я был готов провалиться сквозь землю. Мне следовало тщательнее подбирать слова. Огонь во всех его проявлениях считался священным у иранцев еще задолго до рождения Зороастра, чья жизнь полна загадок и легенд. Принято считать, что Зороастр жил за 258 лет до того, как Александр Великий победил могущественную Персидскую империю и в 330 г. до н. э. разграбил ее знаменитую столицу, белокаменный город Персеполь{215}. Получается 588 г. до н. э., хотя совершенно непонятно, к чему относится эта дата: к рождению пророка, к первому видению, которое посетило его в тридцатилетием возрасте, к обращению в новую веру его покровителя, азиатского царя Виштаспы, когда Зороастру было сорок лет, или к его смерти в возрасте семидесяти семи лет{216}. Более того, нет никаких оснований полагать, что эта дата вообще что-либо означает, поскольку вероучение Зороастра, или Заратустры, представляло собой усовершенствованную индоиранскую религию, известную со времен глубокой древности и хранимую жрецами-магами Мидии.
Можно провести прямые параллели между содержанием «Авесты», священного писания Зороастра, и мифологией и учением из древнейшего памятника индийской литературы, «Ригведы», которую датируют приблизительно 1750 г. до н. э. — нередко именно к этому периоду относят жизнь самого Зороастра{217}. Согласно другим источникам история знает не одного, а двух, трех, четырех или даже больше пророков с именем «Заратустра», что представляется наиболее вероятным.
Римский писатель Юстин сообщал, что Зороастр был изобретателем магии и что он изучил верования магов, которые, подобно своим собратьям, индийским брахманам, поклонялись огню как священному символу бога{218}. По свидетельству византийского историка Григория Кедрина, магия обязана своим появлением греческому герою Персею, который основал этот культ для охраны и поддержания священного огня, который не угасал в неизвестном храме:
Говорят, что Персей принес в Персию инициацию и магию, секреты которых притягивали небесный огонь; с помощью этого искусства он принес на землю небесный огонь; и он хранил его в храме под именем священного бессмертного огня; он избрал добродетельных мужей в качестве священников нового культа и сделал магов хранителями и стражами своего огня, который они были обязаны защищать{219}.
Считается, что сам Зороастр увлекался необычной философией и учением магов, которое включало теорию происхождения Вселенной, астрологию и астрономию. Некоторые легенды даже утверждают, что он сам был уроженцем Мидии и что он обновил религию магов{220} примерно так же, как Лютер реформировал погрязшую в пороке католическую церковь.
Об истинной истории и религии магов известно очень мало. После того как Дарий I лишил их политической власти, они стали выполнять второстепенные обязанности — проводили религиозные церемонии и обряды жертвоприношения, истолковывали сны и знамения, произносили заклинания и общались с духами. Другими словами, они были магами в привычном смысле этого слова, и именно таково происхождение слов «маг» и «магия». Известно, что маги поклонялись очень древним индоиранским божествам, таким, как Ахура, прообраз Ахура Мазды, его сын Митра и Ардвисура Анахита, богиня воды; последние два божества впоследствии стали участниками религиозных праздников зороастрийцев, подобных тому, на котором мы присутствовали.
Участники праздника начали проходить внутрь храма, и мы последовали за ними, вежливо улыбаясь тем, кто показывал нам дорогу. За входной дверью располагался большой зал с рядами стульев в двух огромных приделах; люди болтали друг с другом или переходили с места на место, словно в ожидании театрального представления. За первым рядом располагался высокий помост с огромной блестящей жаровней, доверху наполненной маленькими брусками сухого сандалового дерева, приготовленными для праздника ясна. У основания помоста были разложены дары — свежие фрукты, молоко, вино и вода, — а также указатели стран света. На балке в передней части помоста висел ассирийский крылатый диск с изображением Ахура Мазды в плюмаже из перьев в виде хвоста голубки.
Не успела Дебби сесть на стул, как к ней подошла женщина восточной внешности и положила руку на плечо; выражение ее лица было озабоченным. Она заговорила сначала на своем языке, а затем повторила вопрос на ломаном английском, сопровождая свои слова выразительной жестикуляцией. Дебби сразу же поняла, что ее спрашивают, нет ли у нее месячных. Зороастрийцы считают менструальную кровь нечистой, и она недопустима в божественном присутствии Ахура Мазды. К счастью для Дебби, наше посещение храма не совпало с запретными днями, о чем она сообщила женщине, и ответная улыбка указала на то, что Дебби может занять место в зале.
Мы с нетерпением ждали начала праздника урожая, и я с некоторым недоверием рассматривал людей, которые продолжали общаться — ходили по залу и менялись местами, будто на какой-то вечеринке. Неужели такая важная религиозная служба не требует умиротворенности и размышлений?
Женщина средних лет, сидевшая в соседнем ряду, улыбнулась нам, словно приглашая к беседе. Поняв мой вопрос, она подошла к нам и протянула листок бумаги с написанным от руки расписанием сегодняшнего праздника. Оно гласило, что главным на празднике считается Тир, язатпа или «архангел», который в календаре зороастрийцев покровительствует месяцу июню и тринадцатому числу каждого месяца, а также определяет влияние планеты Меркурий{221}.
Персидский ангел Тир представляет собой яркий пример того, как зороастризм повлиял на ангелологию иудаизма, поскольку в иудейском мистицизме он превратился в Тириэля, который, как и его персидский собрат, отвечает за все, что связано с влиянием Меркурия{222}. Подобно ессеям из общин Мертвого моря, зороастрийцы верят, что один из ангелов отвечает за каждый день, каждый месяц, каждое время года и каждую планету. И действительно, эти наблюдения ангельских существ за земными и небесными циклами могут объяснить использование термина up, или «страж» в «Книге Еноха» и в текстах, относящихся к «Рукописям Мертвого моря». Свое представление об ангелах зороастрийцы, вне всякого сомнения, позаимствовали у магов, на основе религии которых создал свое учение Зороастр.
Чем больше я узнавал об иранской мифологии и религии, тем яснее понимал, что ответы на вопросы мне может дать не зороастризм, а религия магов. К сожалению, от их мифов и обрядов почти ничего не сохранилось, и значение этой касты жрецов я мог оценить, лишь изучая религию, которая возникла как продолжение их веры — зороастризм.
Известно, что маги различали две разновидности сверхъестественных существ — это ахуры и дэвы. Ахуры представлялись в виде сияющих божеств, пребывающих в состоянии небесной благодати, тогда как дэвы считались «ложными богами» или темными и злобными духами{223}, принимавшими активное участие в делах людей. Дэвы рассматривались как ахуры, которые отпали от благодати и превратились в связанных с землей дьяволов (дэв или див на древнеиранском языке, откуда и пошло слово «дьявол»), «порождений» Ангра-Майнью или Арихмана, этого «злого духа»{224}. Несмотря на темную природу дэвов, их название происходит от слова девата, что значит «сияющие» (это относится и к ахурам){225}.
После того как в VI в. н. э. в Персию вторглись арабы, Ангра-Майнью превратился в Эблиса или Иблиса — «рожденного из огня» ангела, который согласно легенде отказался исполнить веление Бога и поклониться Адаму, за что был низвергнут с небес. До своего падения, вызванного гордыней, Иблис носил имя Азазель{226}. Именно так звали одного из Стражей в «Книге Еноха», но это удивительное совпадение исламский миф никак не объясняет. В арабском фольклоре Иблис выступает в качестве отца дивов, или джиннов, и от него же произошли злые духи пери (пари на древнеперсидском, паирика в «Авесте»), прекрасные ангелы женского пола, которые прячут «свою злобу под внешней красотой»{227}.
В многочисленных легендах о дивах, присутствующих в древнеиранской мифологии, эти существа изображаются человекоподобными — правда, огромного роста, с рогами, большими ушами и хвостами. Нередко они были колдунами или магами, превосходившими человека умом и силой. Несмотря на способность исчезать по своему желанию, их телесная сущность проявлялась на поле битвы, где они часто гибли от ударов меча или боевого топора{228}.
Если убрать рога, длинные уши и хвосты — которые, вне всякого сомнения, появились на поздней стадии формирования этих легенд и служили для того, чтобы принизить роль дивов, — остаются человекоподобные существа. И действительно, див представлялся как «бог или фигура высшего порядка среди земных существ»{229}. Несмотря на то что здесь используется эпитет «земных», а не «смертных», я полагаю, что огромный рост дивов, необыкновенный ум и приписываемые им сверхъестественные способности делают их подходящими кандидатами на потомков расы дэвов, сравнимых с нефилим из еврейских легенд.
Вера в телесную природу дивов и пери сохранялась в Иране вплоть до начала двенадцатого века. Так, например, в дальней пограничной области между Ираном и Афганистаном в районе реки Амударья таджикские племена считали, что дивы, или диви, «зимой покидают свои логова и спускаются с гор, чтобы быть поближе к селениям, возвращаясь лишь весной»{230}. Кроме того, таджики равнин верили, что прекрасные пери способны склонять смертных людей к греху и «принимать образ змей, черепах и лягушек» — существ, находившихся под властью Ангра-Майнью{231}.
И что более важно, в древних зороастрийских текстах существуют намеки на падение ахуров, или «сияющих», что произошло до появления на земле Зороастра. По словам одного из комментаторов священных книг, пророк «разбил вдребезги тела ангелов, потому что они с их помощью творили зло на земле, и особенно развращали земных женщин»{232}. Об этом говорит исследователь XIX века Франц Делич, который прекрасно осознавал странное сходство между этим свидетельством и рассказом о неблаговидных поступках ангелов из «Книги Еноха».
Амеша Спента иранской мифологии, вне всякого сомнения, имеет прямое отношение не только к семи архангелам, но и к семи адитья или суръя из индийской «Ригведы», одним из которых был бог солнца по имени Сурья. В древних индийских легендах и мифах врагами сурья выступают асуры — великаны, владеющие магией. Подобно Стражам из «Книги Еноха», ведические асуры были прокляты за то, что злоупотребили тайными знаниями богов, и им была отведена роль злых духов, сравнимых с падшими ангелами в иудеохристианской мифологии[11]{233}. По странному совпадению Сурья — это одно из имен Метатрона, или ангела, в которого превратился Енох после вознесения на небо{234}. Более того, в некоторых эфиопских копиях «Книги Еноха» имена ангелов снабжены префиксами «Асарья», «Асурья» и «Сурьян»{235}, что подтверждает связь иудаизма с индоиранскими мифами как из «Авесты», так и из «Ригведы»{236}.
Казалось, моя цель близка, но мне еще требовалось подтверждение связи между представлением о Стражах и древней иранской верой в падших ахуров, или дэвов, развративших человечество. Возможно, ответы на мои вопросы содержатся в священных книгах зороастризма.
Внезапно мои мысли прервались. Сквозь низкий гул голосов заполненного людьми зала послышался звон колокольчиков, подчиняющийся определенному ритму. Из закрытой комнаты, расположенной позади зала со стульями, доносилась странная какофония. Вскоре появились пять священнослужителей, одетых в белые льняные балахоны, перепоясанные белым шнуром; на головах у них были ермолки, а нос и рот закрывала белая муслиновая маска. Держась единой группой, они быстро пошли к помосту, читая на ходу молитвы. Когда они поднялись к жаровне, кто-то невидимый включил огромный вытяжной вентилятор. Один из священнослужителей тут же разжег огонь и начал подбрасывать в мерцающее пламя кусочки сандалового дерева и лить ладан. Воздух наполнился густым ароматом, необычным и волнующим.
Усевшись в круг на полу вокруг мерцающего пламени, священники взялись за руки и принялись декламировать молитвы и гимны из «Авесты». Каждый из них пел, не обращая внимания на товарищей, что создавало невообразимый гам, какого я не слышал ни на одной религиозной церемонии. Одновременно священники передавали друг другу маленький белый цветок. Его протягивали обеими руками, и тот, кому предназначался цветок, ладонями обхватывал ладони первого священника. Затем первый убирал руки и, в свою очередь, на мгновение обхватывал ладонями руки второго, завершая ритуал. Время от времени все пять участников церемонии брались за руки и устанавливали связь с «огнем истины» при помощи ритуальной кочерги, которую клал в огонь один из священников; эта связь, по всей видимости, была очень важна для успеха церемонии.
Иногда присутствовавшие на празднике зрители доставали свои потрепанные экземпляры «Авесты» и начинали нерешительно декламировать ту или иную гату, но затем откладывали книгу и вновь вступали в разговор с соседями.
Из всех священных книг зороастризма главной считается «Авеста», однако существуют и другие религиозные тексты. Один из них — это книга «Бундахишн», священный текст на позднеиранском языке пехлеви. В ней содержится уникальный миф о сотворении мира, согласно которому стебель священного ревеня рос до тех пор, пока из него не сформировались два человеческих существа — Машья и Машьяне, прародители расы смертных людей{237}. Они пребывали в состоянии чистоты, пока их не совратил Ангра-Майнью{238} (в других вариантах дэвы{239}). В результате первые люди стали поклоняться ему (или им), а не Ахура Мазде, который в тексте носит имя «Ормазд». Это лишило первых людей первородной чистоты, восстановить которую они или их потомки могут лишь с помощью бога Митры, который ведает спасением души.
Зороастрийцы верят, что первые люди совершили плотский грех — в мыслях, словах и делах, — и поэтому и они, и их потомки навечно запятнали себя. Несмотря на то, что «Бундахишн» датируется периодом, когда предки зороастрийцев начали переселяться из Ирана в Индию, то есть приблизительно IX веком н. э., основой текста считается очень древний, ныне утерянный оригинал «Авесты»{240}.
Миф творения в «Бундахишн» во многих отношениях похож на историю грехопадения человека из Книги Бытия. Примечателен также тот факт, что в некоторых персидских текстах Ангра-Майнью называется «старым змеем, имеющим две ноги»{241}, что соответствует описанию Велиала, Стража с лицом гадюки из «Свидетельства Амрама».
Я не был первым, кто заметил явное сходство между персидским и еврейским рассказом о грехопадении человека. Еще в 1888 году С. Стейнлэнд Уэйк в своей новаторской работе «Культ змей и другие эссе» признавал:
Персидский рассказ о грехопадении и его последствиях настолько точно совпадает с еврейским мифом, если его очистить от метафорического языка, что можно не сомневаться, что мы имеем дело с одной и той же легендой, а метафорический язык может указывать на то, что еврейский миф появился позже персидского [то есть «Бундахишн»]{242}.
Есть все основания полагать, что иудейские представления о грехопадении человека, о змее-искусителе и падении ангелов прямо или косвенно обязаны своим происхождением зороастрийским источникам или их еще более древним предшественникам. Змей в «Бундахишне» — это Ангра-Майнью, который, таким образом, является метафорическим олицетворением дэвов (или падших ахуров), сбивших человечество с пути истинного во времена грехопадения. Аналогичным образом змей-искуситель служит олицетворением Велиала, Семьязы или Азазеля, как называли вождя Стражей в текстах, приписываемых Еноху, и в «Рукописях Мертвого моря».
Меня взволновала мысль о том, что пророк Мани в третьем веке христианской эры извлек из забвения «Книгу Еноха» и другие, менее известные тексты, связанные с именем этого патриарха, а затем распространил их в пределах возродившейся империи персов как в переводах, так и в составе собственных учений. Идеи Мани добрались до Центральной Азии, родины его предшественника Заратустры. Если легенды о Стражах появились в древнем Иране, то Мани вернул их на родину — через семьсот лет после того, как они были принесены в Иудею вернувшимися из вавилонского плена евреями. Мог ли Мани знать о персидском происхождении этих легенд? Может быть, именно поэтому он считал их истиной? Но в таком случае почему сам Мани и его последователи манихейцы подвергались таким жестоким репрессиям со стороны фанатиков-зороастрийцев, которые подвергли публичному поруганию тело пророка после его гибели в Джунд-и-Шаггуре неподалеку от Сузы на юго-западе Персии в 277 г. н. э.?
Вне всякого сомнения, причина заключается в том, что Зороастр во время своей проповеднической деятельности на земле яростно обрушивался на дэво-дата, или «закон дэвов»{243}. Этот закон признавался и пропагандировался людьми, которые вместо истинного пути Ахура Мазды предпочли ложные путь карапанов (жрецов) и кави (князей-жрецов). Несмотря на то что эти термины употреблялись для обозначения любых жрецов, не разделявших принципы зороастризма, чаще всего под ними имелись в виду жрецы-маги из Мидии{244}, верившие в вечную борьбу между ахурами и дэвами. Несмотря на то что маги признавали верховенство Ахуры, прототипа Ахура Мазды, они также приносили жертвы Ангра-Майнью, демонстрируя этим свое духовное родство также с Князем Тьмы{245}.
Такое богохульство превращало магов и их последователей в детей Ангра-Майнью, сторонников друдж — «неправды» или «лжи». В сущности, их обвиняли во лжи за то, что они признавали и проповедовали такие нечестивые идеи. Сам Зороастр и, возможно, все ортодоксальные зороастрийцы ненавидели последователей лжи, и в одном из древних текстов приводятся следующие слова пророка о тех, кто признавал закон дэвов:
Человек бедный и человек богатый обязан проявлять доброту к последователю Истины, но должен ненавидеть последователя Зла…{246} (потому что тот) кто благоволит к последователю Зла, сам является последователем Зла{247}.
Другими словами, тот, кто осмелится даже выслушать последователей зла, обучавшихся у жрецов-магов, сам становится последователем зла. Создавалось впечатление, что зороастрийцы стремились к тому, чтобы никто даже не захотел выслушать ужасную ложь, распространяемую последователями магов, — из страха, что она может развратить их разум и они сами превратятся в последователей лжи. Такое непримиримое отношение к конкурирующей религии выглядит очень странным. Представьте себе следующую картину: жрец-маг обращается к зороастрийцу, который зажимает уши: «Нет, я не хочу этого слышать — это ложь. Я знаю, что это ложь».
Что же это за ложь, от которой так хотел оградить своих сторонников великий пророк Зороастр? Может быть, он что-то узнал от магов, когда сам изучал их религию, прежде чем начал свою карьеру как учитель истины?
Что же пытался скрыть Зороастр?
Что же это за ужасная ложь?
Совершенно очевидно, что она не имела отношения к религиозным обрядам магов или к их знаниям в области астрологии и астрономии. Вряд ли они могли вызвать такое отвращение, которое угадывалось за фанатичной ненавистью Зороастра к учению магов. Скорее всего, он так ополчился на их дэво-дата, или «закон дэвов». Тот факт, что маги приносили в жертву животных в честь Ангра-Майнью, должен был означать, что они не рассматривали его потомков, или дэвов, как зло. Наоборот, маги считали их равными по силе ахурам, причем дэвы играли важную роль и в иранской религии, и в делах людей.
Даже если эта гипотеза верна, подобная дуалистическая концепция не представляла серьезной угрозы для Зороастра и его последователей. Должна была существовать другая причина — нечто такое, что заставляло преследовать всех, кто даже соглашается слушать подобную «ложь». Может быть, эта ложь была еще более отвратительной, чем можно вообразить?
А что, если маги верили, что материальный мир принадлежит Ангра-Майнью, поскольку дэвы посеяли семена зла среди людей, открыв им тайные знания ахуров? История грехопадения первых людей, рассказанная в книге «Бундахишн», подтверждает, что среди зороастрийцев могли существовать и такие взгляды. Дополнительным подтверждением этого вывода служит влияние магов, обнаруживающееся во многих частях «Бундахишн», — на утерянный оригинал «Авесты» или на сохранившийся вариант на языке пехлеви[12]{248}.
Фанатичное преследование Мани и его единомышленников, по всей видимости, демонстрирует, насколько серьезно зороастрийцы реагировали на тех, кто возрождал ужасную ложь, однажды высказанную жрецами-магами, признающими дэво-дата.
Я задавал себе вопрос: сколько зороастрийцев, принимавших участие в этом ежегодном празднике, знали о проступке дэвов или о преследовании тех, кто когда-то рассказывал о том, как они совратили человечество? Как и в случае с иудеями, христианами и мусульманами, эти вопросы не связаны с повседневными религиозными обрядами и поэтому неизвестны верующим.
Праздник ясна, на котором мы присутствовали, продолжался примерно полтора часа, причем происходящее не отличалось разнообразием. Время от времени мужчины и женщины подходили к помосту, брали небольшой кусочек сандалового дерева из приготовленной для этих целей кучи поленьев и передавали священнику. Он подтверждал их присутствие на церемонии, а затем клал подношение в мерцающее пламя. По всей видимости, это делалось «на счастье» — подобно тому, как христиане ставят зажженные свечки в храме.
Иногда зрители вставали и начинали ходить по залу, переговариваясь друг с другом и не обращая внимания на то, что происходит на помосте. Это явное неуважение к церемонии смущало нас больше всего, особенно когда нам самим не оставалось ничего другого, как в изумлении наблюдать службу. Тем не менее само присутствие в этом зале наполняло нас ощущением избранности и смирения. Мы видели ритуал поклонения огню, происхождение которого терялось в глубине веков — возможно, он появился еще в ту эпоху, когда по земле ходили ахуры, или Сияющие, из индоиранских мифов.
После завершения праздника Ричарда, Дебби и меня пригласили в библиотеку и предложили задать интересующие нас вопросы секретарю общины и иранскому ученому, который был членом Королевского азиатского общества. Они внимательно слушали мои вопросы, касающиеся зороастрийской ангелологии, и порекомендовали несколько редких, уже не издающихся книг на эту тему. К сожалению, сами они ничем не могли мне помочь, хотя и упоминали легенды, связывающие пророка Еноха с областью Каппадокия в восточной Анатолии, подробное изложение которых они обещали прислать почтой (она так и не пришла).
Затем нас троих пригласили на общую трапезу в буфете, который находился на том же этаже, что и сам зал. Мы угощались вегетарианским карри и слушали рассказы о тайных зороастрийских богослужениях, которые проводятся в подземных храмах. Одна слишком пылкая женщина подошла к нашему столику и стала брызгать на нас святой водой — этот жест, по всей видимости, означал, что мы приняты в их круг, по крайней мере, на этот вечер.
Когда мы вышли из храма зороастрийцев, головы у нас гудели от ярких впечатлений необычного религиозного праздника, на котором нам позволили присутствовать. Нас не приглашали вернуться, да и причин для второго визита не было.
Мне казалось, что я был прав, сравнивая дуалистические элементы религии магов с историей Стражей. Однако для более полного исследования этого вопроса мне требовались свидетельства возможных контактов между полубожественными дэвами и смертными людьми, подобные тем, что так ярко описаны в еврейских легендах и мифах. Если такие свидетельства удастся найти, они станут еще одним доводом в пользу гипотезы об иранском происхождении иудаистской легенды о падении ангелов и помогут объяснить, почему зороастрийцы так боялись необыкновенной силы лжи. В конечном итоге я нашел их, причем не в священных книгах зороастрийцев и не в забытых учениях магов, а в том, что мне представлялось наименее вероятным источником информации — в «Шахнаме», легендарной истории иранских царей.