Падшие ангелы

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ ПО СЛЕДАМ СТРАЖЕЙ

Каждую неделю в местную библиотеку поступали новые книги, посвященные появлению и развитию человеческой цивилизации на Ближнем Востоке — все это были мои предыдущие заказы. Я должен был просмотреть уже накопившуюся стопку книг до того, как появлялись новые — в противном случае я бы просто не справился с потоком информации. Среди примерно тридцати томов, находившихся в моем распоряжении, были несколько очень редких изданий, срок пользования которыми ограничивался тремя неделями. В следующий раз я мог заказать их только через три или четыре месяца.

Откликнувшись на мою просьбу, Ричард Вард согласился потратить время, чтобы помочь мне и прочесть столько книг, сколько возможно. Однажды воскресным утром мы сели за книги, и начался марафон очень серьезного чтения.

Просмотрев несколько книг, я начал понимать, что в период 9500–9000 гг. до н. э., вскоре после окончания последнего ледникового периода, на территории Курдистана происходило нечто очень важное. Насколько я мог судить, В этом регионе начался бурный расцвет неолитической культуры, подобного которому не наблюдалось во всей Евразии, и первым толчком стал переход от собирательства к земледелию. Так, например, на севере Сирии, в одном из курганов, возвышающихся над бурными водами верховьев Евфрата, были найдены древнейшие свидетельства примитивного земледелия и скотоводства. Радиоуглеродный анализ органического материала, обнаруженного на этой древней стоянке, которую местные жители называют Тель Абу-Хурейя, показал, что первые окультуренные формы ячменя, пшеницы и ржи могли появиться еще за 9500 лет до н. э.^{646}

Другие свидетельства указывают, что предки курдов впервые стали выращивать не только вышеупомянутые культуры, но также овес, горох, чечевицу, люцерну и виноград^{647}. Найденные жернова, ступы и пестики говорят о высоком уровне развития сельского хозяйства даже на самых ранних стадиях. Останки собак, коз, свиней и овец, найденные на трех крупных неолитических стоянках Курдистана, показывают, что в период с 8000 до 6000 г. до н. э. вместе с земледелием развивалось и животноводство^{648}.

Переход от охоты и собирательства к оседлому образу жизни привел к тому, что у людей оставалось время для экспериментирования, и в результате на территории Курдистана впервые в Старом Свете стали выплавлять металл. Доказано, что на двух стоянках медные орудия использовали еще в первой половине пятого тысячелетия до н. э., а в районе протонеолитической стоянки Джармо^{649} на реке Малый Заб в Курдистане обнаружены свидетельства присутствия меди и чистого свинца. Эти находки могут датироваться 6750 г. до н. э.^{650}, что на 350 лет старше, чем свидетельства выплавки меди и свинца из Чатал-Хююк в центральной Анатолии, датируемые 6400 г. до н. э.^{651}

Вероятно, металлургия должна была появиться именно в Курдистане, поскольку горные хребты Загрос и Таурус настолько богаты рудами, что район неолитической стоянки Чайеню в 120 милях к юго-востоку от озера Ван является источником медных и бронзовых изделий на протяжении последних семи тысяч лет^{652}.

Древнейшие образцы слабо обожженной керамики также найдены в Курдистане. Они обнаружены в местечке под названием Мюрейбет на севере Сирии, и радиоуглеродный анализ показал, что эти сосуды датируются приблизительно 8000 г. до н. э.^{653} В Гандж-Даре неподалеку от иранского города Керманшаха археологи нашли обожженную керамику и маленькие глиняные фигурки, датируемые началом восьмого тысячелетия до новой эры и своим совершенством намного превосходившие произведения из камня и дерева, а также роспись и корзины, характерные для этого периода эволюции человека. Прочная обожженная керамика помогла коренным образом изменить образ жизни этих древних народов. Кубки, чаши, тарелки и вазы впервые стали неотъемлемой частью повседневной жизни.

Начальные формы торговли с соседними общинами, по всей видимости, привели к тому, что в восьмом тысячелетии до н. э. среди племен, населявших нагорья Курдистана, появились древнейшие эквиваленты денег. Эти глиняные предметы постепенно усложнялись, и в конечном итоге были изобретены большие глиняные коробы для их хранения. Приблизительно к 3000 г. до н. э. эта система сменилась метками, которые наносились на глиняные коробы, а затем в низинах Месопотамии появились первые таблички из обожженной глины с идеографическим письмом — их форма поначалу повторяла толстые глиняные коробы, в которых хранили символические деньги. Другими словами, среди нагорий Курдистана возник один из древнейших письменных языков Старого Света^{654}.

Несмотря на то что первенство в развитии письменности принадлежит равнинам Ирака, в Курдистане появился собственный шрифт, получивший название «протоэламитский» — первые его образцы датируются приблизительно 2500 г. до н. э. и были найдены в поселении Годин поблизости от современного города Кангавар в районе Нижнего Загроса. Это значит, что Курдистан может похвастаться одним из древнейших письменных языков Ближнего Востока, хотя и не таким древним, как у соседей, населявших соседние низменности^{655}. Однако именно древние неолитические общины Курдистана стали катализатором развития первых городов-государств Месопотамии, таких, как Эриду, Ниппур, Ур и Урук.

Таким было начало цивилизации в Курдистане. Именно в этом регионе в период 9500–8000 гг. до н. э. появились древнейшие из известных нам свидетельств существования домашних животных, металлургии, расписной керамики, зачатков сельского хозяйства, торговли, городов и письменного языка. Невозможно отрицать невероятный прогресс народов этого региона за пять тысяч лет, и все специалисты по культуре Месопотамии признают, что курды оказали существенное влияние на развитие шумерской цивилизации на землях «плодородного полумесяца» Ирака и Сирии. Но этим, по всей видимости, дело не ограничивается. Курдский ученый Мехрдад Изади указывал:

В чем причина этого ускоренного технологического развития, и что это за неизвестные силы? Может быть, значительные изменения в местной флоре и фауне после окончания ледникового периода способствовали быстрому культурному развитию? Или здесь присутствовал дополнительный фактор — некое влияние, возможно, внешнее, которое принесло с собой новые идеи, новое мышление, новые верования, новые мифы и легенды?

Я прервал свое многочасовое чтение, чтобы выпить чашку чаю. Меня не покидала надежда, что это внешнее влияние на народы Курдистана могло быть связано с внезапным появлением предполагаемой шаманистической культуры, которую мы называем Стражами. Разные народы Ближнего Востока считали Курдистан колыбелью цивилизации и обителью богов, и эти верования должны были иметь под собой реальную основу. Археологические данные, похоже, подтверждали, что в Курдистане происходило нечто необычное, но следует ли приписывать этот процесс внешнему влиянию, если в этом нет необходимости?

Пока нам с Ричардом не удавалось найти следов курдской культуры, похожей на Стражей, или неолитической общины, напоминавшей высокоразвитое поселение ануннаков Хурсаг.

Единственной информацией, которая привлекла мое внимание, были сведения о так называемой халафской культуре. Такое название получил художественный стиль, распространенный среди неолитических общин Курдистана в период 5750–5000 гг. до н. э.^{657} Культура названа в честь холма Тель-Халаф, возвышающегося над рекой Ха-бур в окрестностях деревни Рас-эль-Аин на сирийско-турецкой границе, где незадолго до начала Первой мировой войны немецкий археолог Макс Фрейер фон Оппенгейм впервые обнаружил характерное для этой культуры поселение^{658}. Халафскую культуру отличают круглые дома из глиняного кирпича, получившие название улей, а также уникальная глазурованная керамика.

Присутствие халафской культуры было отмечено во многих древних поселениях Курдистана, но для нас более важен тот факт, что в этот период халафская культура контролировала торговлю черным вулканическим стеклом, или обсидианом. Центр торговли, по всей вероятности, находился в окрестностях озера Ван, где обсидиан добывался у подножия Немрут-Дага, вулкана на южном побережье озера^{659}. Именно эта гора, как я предполагаю, могла скрываться за описанием рек огня, изливающихся в великое море, о чем рассказывается в «Книге Еноха» в эпизоде посещения патриархом первого неба.

Если Стражи хотели выбрать место, которое не только было бы пригодным для сельского хозяйства, но и обеспечивало доступ к близлежащим равнинам Армении, Ирана, Ирака, Сирии и Турции, то самым подходящим местом было бы озеро Ван. Может быть, халафская культура была связана с присутствием в этом же регионе предполагаемой цивилизации Стражей? Может быть, они использовали черный обсидиан как средство обмена с местными сельскохозяйственными общинами?

Как бы то ни было, эта увлекательная гипотеза не подтверждает и не опровергает существование в этом регионе неизвестной культуры, подходящей под описание Стражей в «Книге Еноха» и текстах из «Рукописей Мертвого моря». Возможно, эти данные будут получены в результате более глубоких антропологических и археологических исследований.

В другой комнате Ричард сидел перед грудой книг, посвященных курдам. Взяв один из томов, я начал читать об исследовании двух американских палеонтологов, Ральфа и Роуз Солецки. В 50-е годы XX века они вели раскопки в местечке Шанидар в огромной пещере, расположенной в скалах над долиной реки Большой Заб. Именно в этой книге я наткнулся на нечто такое, что имело отношение к нашим исследованиям.

В пещеру Шанидар можно попасть по крутой извилистой тропе, ведущей к гигантскому входу высотой двадцать шесть футов и шириной восемьдесят два фута. В восточной части пещеры обнаружено не менее шестнадцати культурных слоев, охватывающих период в 100 тысяч лет, в том числе очень ценные захоронения неандертальцев^{660}. Солецки также нашли кости животных, которых употребляли в пищу обитатели пещеры, занимавшиеся охотой и собирательством. Читать об этих находках было чрезвычайно интересно, но к моим исследованиям они не имели отношения, поскольку датировались очень ранним периодом. Меня заинтересовали обнаруженные в пещере козьи черепа, а также останки птиц — по большей части крылья крупных хищников. Они были преднамеренно сложены возле единственного каменного сооружения в пещере и засыпаны красноватой землей (обычно это признак красной охры, которой часто посыпали могилы в эпоху раннего неолита)^{661}. Радиоуглеродный анализ органических останков показал, что их возраст составляет 10 870 лет ((±)300 лет), что соответствует 8870 г. до н. э.^{662}

Роуз Солецки занялась тщательным изучением костей, для чего обратилась за консультацией к специалистам в разных областях. В 1959 г. черепа животных были изучены Чарльзом Ридсом из университета Иллинойса, который подтвердил, что все они принадлежат диким козам^{663}. Крылья птиц были исследованы доктором Александром Уэтмором из Смитсоновского института, а также Томасом X. Макговерном, аспирантом факультета антропологии Колумбийского университета. Выяснилось, что крылья принадлежали семнадцати особям четырех различных видов. Среди них были четыре Gyptaeus barbatus (бородатый гриф), один Gyps fulvus (белоголовый сип), семь Haliaetus albicilla (белохвостый морской орел) и один Otis tarda (большая дрофа). Из всех этих видов в настоящее время в этом регионе встречается лишь последний. Кости остальных четырех птиц принадлежали небольшим орлам неизвестных видов^{664}. Все они, за исключением дрофы, были хищниками, тогда как грифы питаются падалью, и это обстоятельство, как впоследствии отметил Солецки, «указывало на особую связь с мертвыми и со смертью»^{665}.

Из 107 обнаруженных птичьих костей 96 (то есть 90 %) принадлежали крыльям, причем некоторые из них во время погребения были соединены между собой — то есть удерживались вместе органическим материалом. Более того, надрезы на концах костей также указывали, что крылья были намеренно отрезаны от туловища острым предметом и что с костей — по крайней мере, некоторых — пытались снять кожу с перьями^{666}.

Роуз Солецки практически исключала вероятность, что крылья птиц употребляли в пищу, поскольку на останках не обнаружилось никаких следов кулинарной обработки или огня. Более того, тот факт, что эти по большей части целые крылья, как минимум, семнадцати птиц, в том числе грифов, орлов и дроф, были найдены рядом с пятнадцатью козьими черепами, явно указывал на то, что захоронение являлось частью какого-то обряда. Солецки также указывала, что сама по себе поимка огромных хищных птиц была настоящим подвигом, и поэтому этих птиц, скорее всего, ловили еще птенцами, а затем специально выращивали для церемониальных целей^{667}.

Как бы то ни было, обнаружение отдельных птичьих крыльев поставило перед Роуз Солецки немало трудных вопросов. Почему для этой цели выбирались определенные виды птиц и какую роль эти огромные хищники играли в мировоззрении людей, поместивших их в пещеру Шанидар?

В статье «Ритуалы с хищными птицами пещеры Шанидар». опубликованной в 1977 г. в журнале «Sumer», Роуз Солецки рассказала о находке козьих черепов и останков хищных птиц. Она предположила, что крылья птиц составляли часть какого-то ритуального костюма, надевавшегося либо для украшения, либо для участия в церемониях^{668}. Она связала их с шаманистическим культом Чатал-Хююк, достигшим своего расцвета через две тысячи лет после того, как крылья птиц были закопаны в пещере Шанидар, на расстоянии 565 миль оттуда. Она указывала на огромную ценность находки, а также на то, что присутствие крыльев является убедительным доказательством существования религиозного культа в окрестностях Зави-Чеми Шанидар (таково полное название этого места). В своей статье Роуз Солецки приходит к следующему выводу:

Удивительное свидетельство существования культа грифа в нагорьях Курдистана в 8870 г. до н. э.! Более того, это происходило всего в 140 милях к юго-востоку от Битлиса на озере Ван в период, совпадающий с драматическим скачком в развитии, через который прошли народы горного Курдистана!

Это уникальная находка, подобной которой больше нет на всем Ближнем Востоке. Кости крыльев белоголового сипа, орла и сокола были обнаружены в так называемой пещере Хайоним, расположенной в Израиле на севере Галилеи в уровнях, сравнимых по древностям с уровнями пещеры Шанидар^{671}. Эти останки были отнесены к протонеолитической натуфианской культуре, представители которой населяли этот регион в седьмом и восьмом тысячелетиях до новой эры К сожалению, останки хищников были захоронены вместе с останками других, менее крупных птиц, что снижает вероятность их ритуального использования.

В моем мозгу одна гипотеза сменяла другую. Что происходило в этой огромной пещере, выходившей на Большой Заб, одну из четырех рек рая? Обстоятельные раскопки, проведенные Ральфом и Роуз Солецки, наглядно продемонстрировали, что пещера Шанидар использовалась как место зимовки кочевыми племенами на протяжении как минимум 100 тысяч лет. Чем же объяснить это внезапное вторжение 10 870 лет назад? Кем были эти шаманы, сложившие кости огромных крыльев вместе с пятнадцатью козьими черепами? Откуда они пришли и что они делали в пещере? Искали убежища? Жили? Исполняли какие-то обряды, связанные с животными? Или просто шли вдоль реки, вверх или вниз по течению?

Соблазнительно было бы предположить, что останки, найденные в пещере Шанидар, как-то связаны с предполагаемой культурой Стражей и их высокогорным поселением Эдем или Хурсаг. И я в любом случае собирался это сделать — несмотря на возможные трудности. Я предполагал, что шаманистическая культура, использовавшая грифа как символ смерти и воскрешения, существовала в горах Курдистана еще до появления здесь цивилизации в четвертом тысячелетии до н. э. — и вот неопровержимые свидетельства в пользу моей теории! Но если такая культура действительно существовала на севере Курдистана в 8870 ((±))300) г. до новой эры, то мы должны вспомнить, что эта гипотеза была призвана объяснить происхождение ангелов и падших ангелов из «Книги Еноха» и текстов из «Рукописей Мертвого моря». Таким образом, доказательство существования культа грифа увеличивает вероятность того, что ангелы — это существа из плоти и крови, которые когда-то жили среди простых смертных.

Более того, я довольно быстро понял, что не первый связал останки хищных птиц, найденные в пещере Шанидар, с ангелами. Анализируя веру езидов, поклонявшихся Мелек Таусу, или Ангелу-Павлину, курдский ученый Мехрдад Изади пришел к следующему выводу:

Он также предположил, что дрофа, останки которой были найдены в пещере, больше подходит на роль птицы, ставшей объектом поклонения езидов, поскольку водится в этом районе — в отличие от павлина, распространенного в Индии и Персии, но не встречающегося в Курдистане^{673}. Кроме того, орел и гриф с их загнутыми клювами больше похожи на металлического идола езидов, чем павлин.

Это убедительный аргумент в пользу того, что шаманистический культ, связанный с останками птиц из пещеры Шанидар, мог оказать влияние на более поздние религиозные верования Курдистана, в том числе на культы ангелов. Именно этого звена мне недоставало, чтобы связать ангелов, людей-птиц и нагорья Курдистана.

Можно ли тогда предположить, что эти горные шаманы спустились в долины древнего Ирака по реке Большой Заб, чтобы взять себе жен из числа дочерей человеческих? Может быть, именно они или их соплеменники знали тайну «травы бессмертия» и открыли человечеству запретные знания своих предков? Может быть, именно их потомки были метисами нефилим, которые подняли мятеж, пили кровь и несли бедствия миру? Может быть, именно эти люди впоследствии превратились в «богов» и «демонов», которые, по всей видимости, внесли огромный вклад в появление цивилизации Шумера и Аккада? Со временем у меня накапливалось все больше косвенных свидетельств в поддержку этих невероятных гипотез.

У меня из головы не выходили пятнадцать козьих черепов, найденных вместе с останками птиц в пещере Шанидар. Роуз Солецки предположила, что они тоже использовались для церемониальных и ритуальных целей. Но соответствуют ли они вырисовывающейся картине?

Ответ очень прост: Азазель. Он был одним из вождей Стражей, а также предком джиннов и тем, кто скрывался за Ангелом-Павлином «людей истины» и езидов. Более того, как отмечалось выше, в Пятикнижии есть упоминания об одном обряде, когда ежегодно в День искупления в пустыню отводят козла «для Азазеля» — животное якобы уносит с собой все грехи еврейского народа (см. главу 6).

Любимым обличием Азазеля был козел, и в этом качестве он считался главой уродливой расы демонов под названием сеирим, или «козлы». Они несколько раз упоминаются в Библии, и им поклонялись некоторые из евреев. Существовали даже легенды о сожительстве женщин с этими козлоподобными демонами, поскольку в Книге Левит сказано: «…чтоб они впредь не приносили жертв своих идолам [сеирим], за которыми блудно ходят они»^{674}. Вполне возможно, что эти слова — еще одно далекое эхо того, как Стражи брали себе жен из числа смертных женщин. Эта связь между стражами и козлами была настолько явной, что специалист по древнееврейской культуре Дж. Т. Милик приходит к выводу, что Азазель «явно был не обычным козлом, а гигантом, в котором соединялись черты человека и козла»^{675}. Другими словами, это был человек-козел — то есть шаман.

Изначально Азазеля отождествляли с Семьязой, другим вождем Стражей, хотя оба этих имени могли происходить от древнееврейских слов азза, что значит «сильный», или узза, что значит «сила». Поэтому я был заинтригован, обнаружив, что жители Аккада поклонялись козлу с человеческими чертами по имени Уз. На каменной плите, найденной в Сиппаре на юге Ирака, Уз изображен на троне в мантии из козлиной шкуры. Он наблюдает за движением солнечного диска, который помещен на стол и вращается при помощи веревки или шнура^{676}. Слово «уз» также обозначало козла на аккадском языке, и это значит, что Азазель мог быть обязан своим именем этому древнему богу в козлиной шкуре. А не мог ли сам Уз быть эхом памяти о культе козла, практиковавшемся Стражами?

Таким образом, подобно змее и грифу, козел является одним из древних тотемных символов Стражей, который за прошедшие тысячелетия выродился в символ не только похоти, но и абсолютного зла. Странно, что черепа животных, найденные в пещере Шанидар, могли некоторым образом быть связаны с той бездонной ненавистью, которую питают к козлу христиане и евреи.

Я мог понять, почему благородный гриф или хитрая змея могли стать важными символами шаманистической культуры, но представить, почему это место занял горный козел, было гораздо труднее. Можно было лишь предположить, что коза была одним из первых одомашненных животных Курдистана, и поэтому ее жизненный цикл оказался неразрывно связан с жизнью ее хозяев. Удивительная способность этих животных карабкаться по крутым склонам гор, умение обнаружить хищника, сексуальная сила (воплощением которой служила фаллическая форма длинных изогнутых рогов) — все это делало горного козла идеальным тотемом, пригодным как для различных обрядов, так и для астральных путешествий по суровым нагорьям Курдистана.

Культ козла в иракском Курдистане, возможно, оставил еще один, неожиданный след в местном фольклоре. В своей книге «Колыбель человечества» Виграмы рассказывают о том, что жители равнин под Мосулом верят в существование «ужасного вампира», хибла-баши, или сатира — наполовину человека, наполовину козла, который «сбивает путешественников с пути и сосет их кровь»^{677}. Рассказывают, что могила одного из таких существ находится у местечка Арадин среди невысоких холмов^{678}.

Может быть, легенды о хибла-баши представляют собой искаженную память о Стражах или нефилим, которые спустились с предгорий Курдистана, чтобы предаться своим жестоким и кровавым забавам? Как я уже понял, восточноевропейские легенды о вампирах, по всей вероятности, как-то связаны с ассирийскими и вавилонскими историями о сверхъестественных существах эдимму, существование которых может свидетельствовать о присутствии нефилим на равнинах Месопотамии. Вспомним также, что души вампиров нефилим были прокляты — они не могли принимать пищу, но в то же время испытывали голод и жажду^{679}. Подобные легенды окружали джиннов, потомков Азазеля и возможных предков курдов, которые тоже пили кровь, пытаясь утолить вечные голод и жажду^{680}.

Довольные сделанными находками, мы с Ричардом принялись читать дальше, обмениваясь комментариями о заинтересовавших нас отрывках и пытаясь найти ответ на загадку падших ангелов в археологии Курдистана. Добравшись до конца стопки книг, на первый взгляд не представлявших особого интереса, я наткнулся на книгу большого формата «Доисторическая археология» под редакцией профессора археологии Роберта Дж. Брейдвуда, опубликованную в 1983 г. Я знал, что книга должна содержать новые исследования, касающиеся раскопок неолитической стоянки в Джармо, кургане высотой двадцать три фута на высоком холме поблизости от ущелья, по которому протекает Малый Заб, у деревни Чемчемаль в иракском Курдистане. Здесь американский профессор руководил серией широкомасштабных раскопок, проводившихся в период с 1948 по 1955 г. На этой стоянке обнаружили шестнадцать культурных слоев, самый старый из которых датируется приблизительно 6750 г. до н. э.

Члены земледельческой общины в Джармо на протяжении почти двух тысяч лет жили в квадратных домах с несколькими комнатами, печами из сырой глины и утопленными в землю ваннами из обожженной глины, возделывали землю, выращивали зерно и фрукты, разводили домашних животных и выплавляли медь^{681}. Эти люди эпохи раннего неолита вели простую, но рациональную жизнь, ели ложками, пользовались костяными иглами для ремонта одежды и каменными веретенами для прядения и, возможно, даже ткали ковры. Они также использовали ножи и инструменты с лезвиями из обсидиана, добытого у подножий горы Немрут-Даг на озере Ван^{682}.

Нетрудно представить счастливую и уверенную в своем будущем общину, ведущую мирную жизнь над быстрой рекой. Мужчины охотились, а женщины работали в поле, мололи муку для лепешек и вели домашнее хозяйство. Больше всего эти люди почитали саму землю, которую считали живым воплощением Великой Матери, изображения которой, изготовленные из обожженной глины, были найдены в Джармо.

Утопическая картина безмятежной жизни в Джармо, сложившаяся после прочтения книги Брейдвуда, была неожиданно разрушена, когда я наткнулся на статью «Статуэтки и другие керамические изделия из Джармо», написанную Вивьен Бромен Моралес, которая потратила огромное количество времени на изучение и составление каталога из 5500 глиняных фигурок, найденных в самых первых культурных слоях^{683}. Изобилие этих слегка обожженных глиняных изображений позволяет сделать вывод, что жители Джармо внимательно наблюдали за окружающим миром, фиксируя индивидуальные особенности и черты предметов — подобно тому, как в настоящее время это делает фотография.

Среди глиняных статуэток очень много животных — медведей, коз, свиней и овец. Изображения человека по большей части представляют собой головы, хотя Моралес высказала предположения, что некоторые из них могли быть присоединены к телам, изготовленным из менее долговечного материала. Большинство голов ничем особенным не отличаются и, вполне возможно, представляют собой портреты членов общины. Однако среди изображений попадаются очень странные. Это удлиненные или ромбовидные лица с тонкими губами и выдающимися скулами, не похожие на лица современных людей. Их глаза тоже необычны. Они сделаны из тонких полосок глины, что создает впечатление прищуренных или узких глаз, как у народов Восточной Азии^{684}. Одна из фигурок изображает лысого человека с очень длинным лицом, высокими скулами, выступающим подбородком и удлиненными прорезями глаз^{685}.

Рассматривая эти изображения, я почувствовал в них что-то знакомое. Эти необычные для обитателей Джармо фигурки не могли быть изготовлены без серьезной причины. Что они пытались изобразить, вылепливая из глины таких непохожих на людей существ? Вивьен Бромен Моралес смогла лишь сделать вывод, что странные головы демонстрируют «индивидуальность и оригинальность в производстве маленьких, даже крошечных предметов, которые на наш сегодняшний взгляд не имеют практического применения, хотя авторы вкладывали в них какой-то конкретный смысл»^{686}. Кроме того, она отмечала, что эти изображения «очень напоминают головы богинь-ящериц убейдского периода»^{687}.

Богини-ящерицы? Эти головы совсем не были похожи на головы ящериц. На мой взгляд, они скорее змееподобны — другими словами, напоминают змей с человеческими чертами. В связи с этим неизбежно возникает вопрос: почему у миролюбивой общины седьмого тысячелетия до новой эры возникла необходимость в создании подобных изображений наряду с головами, носящими черты обычных людей? Совершенно очевидно, что змея играла важную роль в их жизни. Но по какой причине?

Никто точно не знает, почему обитатели Джармо создали эти явно абстрактные изображения. Но я все время мысленно возвращался к описанию Стража по имени Велиал, явившегося Амраму. Он был «ликом своим подобен гадюке», и эти слова перекликаются с найденным в Хур-саге описанием бога Энлиля как змея с сияющими глазами. Может быть, в окрестностях озера Ван действительно существовала община Стражей и их влияние распространялось и на протонеолитическую стоянку в Джармо, в 250 милях к юго-востоку от Битлиса и в 115 милях к юго-востоку от пещеры Шанидар? Между Джармо и озером Ван явно существовала связь, поскольку обсидиан для ножей и других орудий добывался именно в окрестностях озера. В таком случае вполне возможно, что странные головы, похожие на змеиные, являются абстрактным отражением характерных черт Стражей.

Можно представить внезапное появление в Джармо высоких белокожих людей с белыми, как снег, волосами, в Длинных, до пят плащах из птичьих перьев, колыхавшихся на ветру. Когда они приблизились, их лица, напоминавшие морды гадюк, высокие скулы и странные глаза-щелочки вызвали ужас у обитателей поселения.

Трудно сказать, кем могли считать обитатели Джармо этих незнакомцев с суровыми лицами, которые приходили как будто ниоткуда, жили с людьми некоторое время, а затем снова исчезали в горах. Если Стражи действительно существовали, то вполне вероятно, что на них смотрели как на божественных или демонических существ — а возможно, и то и другое. Не хорошие и не плохие — просто за гранью представлений.

Можно лишь предполагать, что было нужно этим чужакам от людей из Джармо. Может быть, продовольствие? Или они приходили обменивать обсидиан из Немрут-Дага? Может быть, они искали людей для строительных работ в Хурсаге? Или выбирали подходящих женщин, которых можно было взять в жены? В обмен они учили местное население обрабатывать и орошать землю, выплавлять металлы и наблюдать за звездами.

Судя по этим глиняным фигуркам, обитатели Джармо вполне могли поддерживать контакт со Стражами из Эдема. В таком случае чужаки с лицами гадюк могли наносить визиты и в другие общины эпохи раннего неолита. Вполне возможно, что знаком присутствия Стражей может служить черный обсидиан из Немрут-Дага, особенно в халафский период, приблизительно с 5750 по 5000 г. до н. э. Я должен был выяснить, существуют ли более убедительные свидетельства контактов Стражей с неолитическими культурами Ближнего Востока. По всей видимости, ответ на этот вопрос был связан со словами археолога Вивьен Бромен Моралес, которая сравнивала фигурки из Джармо с богинями-ящерицами убейдского периода.

Но что это за богини-ящерицы? И что такое убейдский период? Все это мне предстояло выяснить.