Печать султана

Глава тридцать пятая ПЫЛЬ ВАШЕЙ УЛИЦЫ

В последующие дни старуха больше не разговаривала со мной, только объявляла, что еда готова. Я понимала ее и ни в чем не винила. Она считала, что приютила у себя порядочную девушку, которой грозит смертельная опасность, и вдруг поняла — ее дом стал местом прелюбодеяния. Я улыбалась, забирала пищу и уносила в свою комнату. Так было лучше для нас обеих. Мое присутствие она терпела только ради сына.

За исключением узкой полоски света, пробивавшейся в щель между ставнями, комната полностью была погружена во тьму. Мне не удавалось читать книги и журналы, которые приносил Хамза. Однако темнота не стала моей темницей. Напротив, именно в ней я почувствовала себя свободной. Я купалась в ней, как в пруду Шамейри, где впервые ощутила свое тело. Я только сожалела о том, что мама, папа и дядюшка Исмаил беспокоятся обо мне. Но Хамза обещал сообщить Исмаилу-ходже о том, что со мной все в порядке.

Находилась ли я в безопасности? Я больше не понимала, что это значит. Когда человек должен принести жертву, чтобы чувствовать себя спокойно? В темноте мне вспоминались стихи Фузули:

Старуха что-то подозревает. Ее лицо постоянно напряжено, выдаются сухожилия на шее. Она не отвечает на мои вопросы и впадает в молчаливую ярость. Может швырнуть фаршированные рисом перцы в мою сторону. Вялость, владевшая моим сознанием всю прошлую неделю, покинула меня. Я оставила еду на тарелке и вернулась в комнату, закрыв за собой дверь. Сидела на стуле у кровати. В комнате темно, хоть глаз коли. Не отбрасывая даже тени, я лишь сосуд, созданный руками Хамзы. Слез нет. Опасность подстерегает меня на каждом шагу.

Наконец слышу голос Хамзы за дверью. Хозяйка возится с замком. Хамза вошел в комнату и положил на полку тюрбан. Старуха говорит:

— Мой сын пропал. — Она стоит, прислонившись спиной к двери, теребя красными руками фартук. — Перестал ходить на работу. — У нее слабый, усталый голос человека, потерявшего надежду. Она приводит в порядок воспоминания, чтобы не потерять будущее. — За пятнадцать лет он не пропустил ни одного дня. На моего сына всегда можно было положиться.

Хамза садится на диван.

— Шимшек мертв, — наконец говорит он.

Сначала она никак не реагирует на его слова.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Он устало пожимает плечами.

Старуха начинает трястись. Она не издает ни звука, слезы не выступают из ее глаз. Я плачу вместо нее. Хочу обнять ее, но при моем прикосновении она сопротивляется, из хрупкого горла с обвисшей кожей раздается хриплый крик.

Хамза встает и держит руками ее худые плечи.

— Мадам Девора, успокойтесь. Пожалуйста. Прошу вас.

Мадам Девора. Я впервые слышу ее имя. Она смотрит на меня из-за плеч кузена своими красными глазами.

— Будь проклята!

Я отвожу взгляд. Тяжело сознавать, что я стала причиной такого непоправимого несчастья. Меня обуревают ужасные чувства. Мысли путаются, страшные воспоминания обрушиваются на меня. Следует ли действовать или стоит еще подождать? Что же делать? Что предпринять в данный момент? До меня постепенно доходит, что я не только выпала из общества и своего времени, но что и назад-то у меня пути нет. Я вижу лишь тень, брошенную мною на всю семью.

Старуха хватает Хамзу за руку и плюет на пол.

— Убери ее отсюда, — говорит она, указывая на меня.

— Я буду делать то, что считаю нужным, — отвечает он. — Отпусти меня.

Я иду в свою комнату, достаю ферадж и чадру и кладу их на диван. Больше у меня ничего нет. Хамза стоит у открытого окна и выглядывает сквозь шторы.

— Я разговаривал с твоим дядей, — обращается он ко мне, не отрывая глаз от улицы. — Он сказал, что тебе надо возвращаться в Шамейри.

Он поворачивается и впервые смотрит мне прямо в глаза. Тень ложится на его лицо. Рукава его рубашки порваны.

Я прикасаюсь к его руке:

— Ты выглядишь усталым, Хамза. Тебе нужно отдохнуть.

Мы слышим голос за дверью. Мужчина говорит с теми же интонациями, что и старуха.

— Мадам, нам нужно поговорить с вами. Очень срочно.

Сосед? Я чувствую, как напрягается Хамза. Он походит на зверя, который ищет пути к отступлению.

Голос звучит тихо, однако в воображении я уже вижу соседей, прильнувших к дверям и жадно ловящих каждое слово. Старуха сидит на диване в дальнем углу комнаты. Я подхожу к двери и прикладываю к ней ухо. Слышу дыхание человека по ту сторону. Дергаю задвижку, но Хамза подлетает ко мне и хватает за руку. Он тащит меня назад, и в этот миг раздается треск. Дверь подается вперед, засов слетает, и в комнату врываются двое мужчин. Один небольшого роста и плотный, другой худой и подвижный. Именно к первому я сразу же прониклась недоверием. Так люди инстинктивно шарахаются от змей, даже еще не поняв, что перед ними. Хамза хватает меня сзади за талию и тянет к окну. Ничего толком не понимая, я сопротивляюсь, вырываюсь из его рук, и он наконец, выругавшись, отпускает меня. В окне вспыхивает белый свет. Высокий человек бросается через всю комнату и хватает меня.

— Он там. — Он указывает на окно, и коротышка устремляется вниз по лестнице со скоростью, которую трудно представить при его весе. — С вами все в порядке? — Высокий ведет меня к дивану. — Садитесь, пожалуйста. Не волнуйтесь. Теперь вы в безопасности.

Я киваю, вся дрожа.

Он подходит к старухе и садится на корточки возле нее.

— Вы пришли рассказать о моем сыне? — спрашивает она чуть слышно.

— Что с вашим сыном?

Она не отвечает, и человек вопросительно смотрит на меня.

— Сын мадам Деворы умер, — объясняю я.

Какое-то время он смотрит на меня своими зелеными глазами, как бы определяя, кто я такая.

— Вы племянница Исмаила-ходжи?

— Да. Откуда вы знаете?

— Мы искали вас. — Он поворачивается к старухе, сидящей на диване. Она раскачивается взад и вперед, непонимающе глядя на свои молитвенно сжатые руки. Они напоминают когти хищной птицы. — Госпожа, — говорит он тихо. — Нам ничего не известно о смерти вашего сына. Мы пришли сюда за девушкой. Расскажите нам, что случилось. Мы поможем вам.

Старуха продолжает раскачиваться, будто ничего не слышит.

— Она только что узнала о несчастье, — объясняю я.

— Нужно время, чтобы осознать подобные известия. Ухо-то их слышит, но разум не понимает, — шепотом говорит мне незнакомец. — А сердце вообще никогда не примет, — добавляет он, печально качая головой.

— Вы полицейские? — с опаской спрашиваю я.

— Мы не прибегали к помощи полиции. Я Камиль, судья района Бейоглы. Кади из Галаты попросил меня найти вас. Мой помощник, — он взглянул на дверь, — работает в полиции врачом. Не беспокойтесь, он будет нем как рыба. Никто, кроме близких, не узнает о вашем исчезновении.

Я молчала. Значит, ночи, проведенные с Хамзой и так изменившие меня, останутся тайной — следами на песке, смытыми набежавшей волной. Однако свидание с Амином в саду удовольствий, изменившее мою плоть, но не оставившее никаких других последствий, должно стать достоянием всего света. Нужно придумать какое-то объяснение происшедшему. Родственники не должны знать всех подробностей. Я поняла наконец, что предлагать мужчине сердце гораздо опасней, чем тело.

У двери собирались соседи. Судья подозвал к себе полногрудую женщину в розовом с полосками халате, которая суетилась больше всех.

Он представился, назвал свою должность и попросил ее позаботиться о мадам Деворе. Еще одну соседку послали за раввином. Мне пришло в голову, что старуха не спрашивала Хамзу о том, как погиб ее сын.

Судья осмотрел комнату, вытолкал соседей в прихожую и закрыл за ними дверь. Мадам Девора ритмично наклонялась вперед за широкой полосатой спиной соседки.

— У вас все в порядке? — обратился ко мне судья. — Вы не ранены? Нет необходимости в помощи? Скоро поедем домой.

— Домой? — Я произнесла это слово так, будто искала в нем какой-то смысл. — Я не могу туда ехать.

— Пройдите сюда, пожалуйста. — Он подвел меня к дивану. Я села, а он опустился на корточки передо мной. Мы смотрели друг на друга. Красивый мужчина, думала я, но суровый. — Расскажите мне все, что можете, Янан-ханум. Или давайте обсудим все позже, после того как я доставлю вас домой. Уверен, родственники обрадуются, увидев вас живой и невредимой.

— Нет, — настаивала я. — Мне нельзя появляться дома.

— Отец, так или иначе, заставит вас вернуться, Янан-ханум. Он очень обеспокоен вашим исчезновением.

— Вы не понимаете, — нетерпеливо шептала я. — Я не могу поехать туда, ибо там мне грозит опасность. — И я рассказала о сговоре против меня мачехи и Амина-эфенди. Только не сообщила, откуда мне это стало известно.

Он кивнул и ничего не сказал. За дверью раздался шум. Помощник судьи протолкался сквозь толпу и решительно запер за собой дверь. Он тяжело дышал, с его лба капал пот. Казалось невероятным, что этот невысокий тучный человек работает врачом. Я накинула ферадж и яшмак, скрывая лицо. Хотя некоторые скажут, что я вспомнила о правилах приличия слишком поздно.

Судья велел врачу оставаться на месте и сам подошел к нему. В небольшой комнате все слова были слышны. Все еще тяжело дыша, врач говорил судье:

— Он побежал по улице и заскочил в ворота жилого дома. Я догонял его, однако во дворе там находится большая хамам. Он, наверное, проскочил в баню с тыла. Там легко спрятаться в одной из ниш или выбежать на другую улицу. Так что мне не удалось найти его.

— Ты видел его лицо?

— Нет. Но тюрбан упал. У него вьющиеся черные волосы и борода. Больше мне ничего не удалось разглядеть.

— Мне очень жаль, — прошептала я, обращаясь к госпоже Деворе.

Она ничего не ответила. Соседка окинула меня недобрым взглядом, и я попятилась назад.

— О ней позаботятся? — спросила я судью. — Я хотела бы помочь ей.

— Я сообщу, если потребуется ваша помощь, Янан-ханум. Обычно община заботится о своих жителях.

Он направился к госпоже Деворе в другой конец комнаты и попросил женщину в полосатом халате оставить их на минуту одних. Она вновь сердито нахмурилась, однако отошла в сторону. Судья присел на корточки перед старухой. Я чувствовала, он хочет, чтобы их глаза встретились. Ее красные, сжатые в кулаки руки лежали на коленях.

— Кто убежал отсюда? Вы знаете этого человека?

Госпожа Девора замерла, лишь ее глаза с тревогой осматривали комнату. Я с мольбой обратила на нее свой взор.

— Что случилось с вашим сыном, мадам Девора?

— Эта женщина убила его. — Она пронзила меня своим взглядом.

— Неправда! — крикнула я.

— Причастен ли к убийству человек, убежавший отсюда?

— Ни в коей мере, — прошептала старуха.

— Почему вы так думаете?

— Они были друзьями.

— Кто?

— Должно быть… — Она не закончила фразу. Я едва дышала.

Судья подал знак своему помощнику, чтобы тот принес мадам Деворе чаю из кухни.

Врач ушел и скоро вернулся, сжимая в толстых пальцах стакан. Судья отошел в сторону. Помощник протянул чай старухе, занял место судьи перед диваном и обратился к ней на местном наречии.

Взгляд госпожи Деворы вновь остановился на мне. В ее глазах горела ненависть. Затем она ответила на своем древнем языке:

— Нет.

Я все поняла. Старуха поставила стакан на диван рядом с собой и повязала на голову муслиновый платок, закрывающий рот, как бы показывая этим, что не собирается больше ничего говорить. И заплакала.

Врач пересек комнату из конца в конец и что-то зашептал судье. Я приблизилась к ним, чтобы услышать, о чем идет речь.

— Старуха сказала, что всему причиной эта женщина. Если бы не она, ее сын остался бы в живых.

— Что она имеет в виду? Ее сын погиб в результате несчастного случая? — Судья склонил голову к помощнику.

— Не думаю. Похоже, его убили. Госпожа Девора сообщила мне, что девушку привел в дом турок. Имя его неизвестно. Сын упросил ее принять гостей, хотя она чувствовала что-то неладное. Соглашаясь, старуха не знала, что они замышляют.

— И что же они делали?

Мое лицо горело огнем.

— Понятно. — Судья с любопытством посмотрел в мою сторону и отодвинулся подальше. Только я все равно слышала их. — Почему ее сын согласился принять их?

— Насколько мы знаем, он не стал бы бесчестить мать. Возможно, турок каким-то образом принудил его разместить здесь девушку. Впоследствии раздоры могли стать причиной схватки, в ходе которой юношу убили. Конечно, это мои предположения.

— Как давно сын мадам Деворы знал этого человека?

— Восемь или девять лет. Она не знает, где они встретились. Сын не делился с ней подробностями — просто сказал, что они работали вместе.

— Над чем, хотел бы я знать.

В комнату поспешно вошел раввин Галаты. Бархатный кафтан надулся, словно парус на ветру. Красный тюрбан, повязанный вокруг фетровой шапочки, обрамлял его лоб. Взгляд раввина скользил по комнате, он оценивал ситуацию. Увидев госпожу Девору, раввин снял туфли и подошел к ней. Юноша, следовавший за ним, держал в руках свиток.

— Нам пора уходить. — Помощник судьи сдерживал толпу любопытных соседей, собравшихся перед дверью.

— Отвезите меня в дом дяди в Шамейри, пожалуйста.

На улице собралось много народу. Врач стоял возле закрытого экипажа, посматривая по сторонам. Судья что-то тихо говорил ему. Как только мы уселись, помощник исчез в толпе.

Когда экипаж тронулся с места, судья сказал:

— Я послал письмо вашему отцу с целью выяснить его мнение по поводу вашего дальнейшего пребывания. — Видя выражение тревоги на моем лице, он поспешил успокоить меня: — Я не сообщал ничего лишнего, однако, прошу вас, расскажите ему то, что говорили мне. Он ваш отец. — И, помолчав минуту, добавил: — Все может обернуться не так, как вы думаете.

Внимание судьи привлекла суматоха, царящая на улице. Когда он вновь повернулся ко мне, на его лицо упал свет, проникший через приоткрытую занавеску.

— Если хотите, я все ему объясню, — предложил он.

— Спасибо, судья-бей, я уж сама поговорю с ним.

По пальцам судьи замысловато, словно сигаретный дымок, скользили янтарные бусинки. Он сидел, вытянув ноги, на приличном расстоянии от меня. Взгляд сосредоточился на свободном сиденье рядом со мной.

— Как вы нашли меня? — спросила я, когда экипаж взбирался вверх по крутому извилистому склону. Дети с веселыми криками бежали за нами вдоль всей улицы.

— С помощью матери моего помощника.

— Матери?

— Женщины осведомлены о том, что происходит в районе. Они подглядывают в окна и сплетничают.

— Но это ужасно.

— Однако помогает поддерживать общественный порядок. Хотя они не всегда говорят нам о том, что видят. Ваша служанка выскочила из экипажа, когда он сворачивал за угол, и побежала во двор за помощью. Очевидно, никто не захотел помогать ей. А народу там толпилось предостаточно.

— Полагаю, они не хотели связываться с полицией, — предположила я, — так как подозрение сразу же пало бы на них.

Он с любопытством посмотрел на меня:

— Да, наверное.

Мы замолчали. Экипаж проезжал мимо базара, и нам не хотелось перекрикивать хриплые, то льстивые, то нахальные, голоса торговцев и ответные возгласы потенциальных покупателей.

Когда мы выехали на проспект, судья продолжил:

— К счастью, служанка запомнила, куда вы ехали. Фаэтон направлялся на юг в сторону района Галата. Там как раз живет мой помощник. Однажды его мать собралась навестить родственницу на улице Джамджа. Соседки начали судачить о старухе, жившей в доме напротив. То есть о госпоже Деворе. Ставни в ее спальне не открывались даже в дневное время. Женщины беспокоились, не заболела ли она. Сын ее куда-то пропал, а сама старуха давно уже не выходила из дома. Однако на днях соседки видели, как она спускает на веревке корзину уличному продавцу. Набрала столько овощей и фруктов, что с трудом подняла их наверх. По количеству купленной еды можно бы предположить, что старуха ждала гостей, но посетителей так никто и не заметил.

— Они, наверное, даже знали, сколько денег лежит в корзинке! — воскликнула я.

Он рассмеялся:

— Если бы женщины из квартала работали на нас, мы раскрывали бы гораздо больше преступлений.

Один из передних зубов у него слегка кривоват. Скрытый дефект, который Создатель оставляет в каждом человеке, что и отличает его от других представителей рода людского. Ибо один лишь Аллах совершенен. Суровый деятельный судья, увы, был всего лишь человеком.

— Как только пошли сплетни на эту тему, соседки стали замечать малейшие детали, связанные с квартирой мадам Деворы. Кто-то видел незнакомого мастерового с набором инструментов, входящего в здание. Однако никакого шума не последовало. Человек этот, судя по всему, старался не привлекать к себе внимания. Он прибыл под вечер, когда мужья уже вернулись домой с работы и жены готовили им ужин. Тем не менее его заметили. Одной жаркой ночью соседки вынесли ковры во двор и легли спать на свежем воздухе. Они говорили, что комары не давали им уснуть. И вдруг видят, как уже под утро, незадолго до призыва муллы к первой молитве, из дома выходит какой-то мужчина. К сожалению, они не разглядели его лица. — Он пристально посмотрел на меня, а затем продолжил: — Тогда они приступили к действиям и отправились с визитом к мадам Деворе. Им было известно, что она находится дома. Они все знают. Когда же она не открыла дверь, женщины поняли: тут что-то не так. И они отправили мать моего помощника к сыну с сообщением о происходящих странных событиях. А он-то рассказал обо всем мне. В то время нами уже велись поиски в Галате благодаря сведениям, предоставленным вашей служанкой. Вот так мы и нашли вас.

Вот так я одновременно нашлась и потерялась. В обоих случаях главную роль сыграли женские языки. Я находилась в постыдном, но желанном заключении, а потом меня освободили помимо моей воли. Мы остановились возле какого-то учреждения, в котором тотчас исчез судья. Вышел оттуда он вместе с молчаливой вдовой, облаченной в черное, сопровождавшей меня до самого дома.

В Шамейри меня встречал дядюшка Исмаил. Пожилая дама, всю дорогу молчавшая и смотревшая в занавешенное окно, отказалась от обеда и уехала обратно в город. Дядюшка Исмаил похудел и осунулся с тех пор, как я видела его в последний раз. Лицо вытянулось, в бороде прибавилось седых волос, а на щеках появились красные пятна. Я поклонилась ему, поцеловала его руку, а потом прикоснулась ею к своему лбу. Он прижал меня к себе:

— Янан, моя львица.

— А где мама? — спросила я, заглядывая ему за плечо в темную комнату.

Он взял меня за руку:

— Пойдем в дом, дорогая.

Виолетта ждала нас на пороге. Платок цвета яичного желтка покрывал ее голову, подчеркивая темные глаза, длинные ресницы и подобные изогнутому луку брови. Она бросилась ко мне, и мы обнялись. Я вдыхала знакомый запах ее кожи. От Виолетты всегда слегка попахивало дымком. Приложившись губами к ее щекам, я ощутила вкус соли и молока. Однако особой радости не испытала.

Я уклонилась от объятий и вернулась к дядюшке Исмаилу. Он повел меня в свой кабинет, где мы провели когда-то столько чудесных зимних вечеров. Сейчас окна, выходящие в сад, были открыты и в комнату проникал знакомый запах жасмина.

Дядя Исмаил опустился на диван. Виолетта поправила подушки за его спиной. Он сделал знак рукой, означающий, что служанка должна покинуть нас. С явной неохотой она вышла из кабинета. Несколько минут мы сидели молча, с наслаждением вдыхая ароматы сада.

Наконец дядюшка Исмаил заговорил.

— Дочь моя. — У него хриплый голос — неужели болен? Я ничего не знала о состоянии его здоровья, и вдруг мне стало стыдно.

— Дорогой дядя, — обратилась я к нему, — ты страдаешь и беспокоишься за нас всех. Я не хочу быть тебе еще одной обузой.

— Дочь моя, у меня никогда в жизни не было более приятной обузы. Я благодарю Аллаха за то, что он дал тебе жизнь. — Он замолк, но вскоре заговорил снова: — Янан, мне очень жаль, но я должен сообщить тебе, что твоя мать скончалась.

Я больше ничего не чувствовала. Слышала лишь отдаленный звук накатывающей на нас огромной волны. Однако она шумела слишком далеко, и рано было искать убежище. Откуда я узнала о таких волнах? Они существовали в море Виолетты и в потерянных пальцах садовника Халила. Сокрушающие и стирающие в порошок все на своем пути, они трудились над морским стеклом Хамзы до тех пор, пока оно не стало похоже на голубые глаза.

Я лишилась дара речи. Какие возможности я упустила? Моя рука помнила прикосновение к прохладному атласу халата матери. Призрачное воспоминание.

Дядя Исмаил хотел взять мою руку, но я отстранилась.

— Что случилось? — Мой голос звучал ровно и обыденно. Вновь стало стыдно.

— После простуды началось воспаление легких. Болезнь развивалась стремительно. Да храни тебя Аллах от всех напастей, дорогая моя.

Он сжал мои плечи, и это прикосновение открыло канал, по которому печаль проникла мне в грудь. Но я сопротивлялась, считая слабостью поддаваться чувствам. Ведь все во мне давно засохло.

Волна приближалась. Я опустила голову ей навстречу, не произнеся ни слова.

Дядюшка Исмаил с грустью смотрел на огонь в камине.

— Я не говорил ей, что ты пропала. Сказал, что ты уехала к отцу. Не хотел волновать ее. Она очень любила тебя, дочь моя.