Песнь для Демиурга

Глава 10. Кошмары наяву

Келвин не получил эхо-лиры. Но продолжил занятия по физической подготовке вместе с энуаром. Только теперь после обеда Нае шёл в огромный зал для занятий с Вироном, а Келвин уходил заниматься в другую аудиторию к маэстро Келлану Бассу, изучать свойства вещей и влияние акустики на их структуру. Нае хотел бы изучить и эту дисциплину, но не посмел возразить Ящеру. Тем более, что обучение вышло на совершенно новую ступень.

Вирон не щадил энуара. Если в начале пути казалось, что он издевается над учениками, то теперь было очевидно, что он сдерживал себя, как мог. Все, что не получалось, было повторено сотни, тысячи раз, независимо от желания, состояния и времени суток. Вирон выжимал энуара досуха, затем давал передышку и повторял, иногда подкрепляя ударами гибкой лозы. Глядя на Нае, Келвин ужасался и не скрывал, что рад учиться у маэстро Басса.

Совместные тренировки с ребятами для подготовки к играм приходилось пропускать, потому что Нае был занят в это время с Вироном или приползал к себе только лишь для того, чтобы отключиться хотя бы не в коридоре, а в своей кровати. Келвин звал его пару раз, но не получив ответа, уходил один. Нае сожалел, но не мог заставить себя подняться. Нити дара после бесконечных упражнений жгли не хуже огненных струн и ещё долго не утихали. Сон превратился в бесконечное полу бодрствование.

Про полумара никто не упоминал, хотя теперь всем запретили выходить за ворота. История потускнела в сравнении с настоящим. Иногда Нае казалось, что всё вокруг теряет плотность, размывается и превращается в сон. Получив пару раз по плечам за дрёму во время упражнения, он понял, что так и было, просто он засыпал прямо на занятиях.

Эхо-лира не давалась не смотря на усилия Вирона заставить ученика правильно сложить язык и губы и войти в резонанс с инструментом. Никак не удавалось вызвать появление струн для усиления песни. Вирон злился и беспощадно лупил по рукам, когда изгибы инструмента ложились не так, как он считал верным. Пришла зима, отняв последние краски у природы. Жизнь превратилась в бессмысленное, бесцветное существование.

Игры приближались, и вот уже появились флаги и украшения в столовой и аудиториях. Лорели объявила начало зимней недели знаний, выдала каждому по перу, знаменующему ещё один год в Консонате. Нае получил первое, но факт этот его никак не порадовал. Он вспомнил, что хотел бежать отсюда при первой возможности. Попытался вспомнить, что же его остановило.

— Нае, пойдёшь с нами репетировать выступление? — Райен в подружками пробежала мимо, мимоходом зацепив энуара рукой. И получила вялое несогласие. Нае шёл на занятия. И ноги едва его несли. Он думал, что все эти составы и методики — худшее, что могло с ним случиться. Но это оказалось лишь первым этапом пути в ад.

Вирон уже ждал его в зале для занятий, прохаживался по скупо украшенной зале, заложив свой прут за спину. Нае вяло взглянул на эхо-лиру на столе — источник своих мучений.

Ящер смерил ученика взглядом и жестом велел взять в руки инструмент. Нае подошёл к столу, провёл пальцем по полированному боку. Сейчас все собрались во внутреннем дворе для репетиции приветственного слова.

— Что с-случилос-сь? — Проскрипел Вирон. Сегодня его тело гудело с особой интонацией. Боль пополам с усталостью.

— У вас Искажение? — не поворачиваясь, спросил Нае. — Маэстро Вирон?

— Я не с-сомневалс-ся, что ты ус-слышишь рано или поздно, — отозвался Ящер, и Нае почувствовал, что тот прошёлся в другой конец залы.

— Это лечится?

— Нет, Найрис-с Нер’Рит, оно не лечитс-ся. Можно ос-становить транс-сформацию. Но не полнос-стью, — Вирон медлил.

— Вы тоже станете… полумаром? — Нае, наконец, нашёл в себе силы оглянуться.

— Возможно, — Ящер согласился. — Не с-скоро, я надеюс-сь. Бери эхо-лиру.

Нае смешался. Он никак не мог понять, как же он относился к маэстро Каденсу Вирону. Ненавидел? Восхищался? Возможно и то и то в равной мере. Не любил, нет. Ни как наставника, ни как друга. Но то, что Вирон предан Консонате — это без сомнений.

Нае взял в руки инструмент, почувствовал его тяжесть и созвучие внутри. Она, как живая, никак не желала раскрывать своих секретов, словно ждала чего-то. У энуара преимущество перед людьми, он может плести звук всем телом благодаря нитям. Не обязательно слышать, достаточно почувствовать колебания, а эхо-лира их усилит в разы. Поэтому из энуаров лучшие Поющие, а люди так и остаются артефакторами и акустиками. Но он так устал сегодня, и эхо-лира чувствует это. Поэтому Нае отложил инструмент и встал, опёршись руками о стол.

— Что не так? Бери инс-струмент.

— Простите, маэстро Вирон, — Нае покачал головой. — Я не могу.

— Что за чушь? — скривился Ящер, перехватывая прут, — сотни энуаров до тебя могли, а ты не можешь?

Ответить нечего. Можно говорить о чём угодно, но всему есть предел. Нае показалось, он до своего дошёл. Дополз. И дальше не может сделать ни шага.

— Что ты с-скажешь С-сумраку, мальчик? — съязвил Вирон, откладывая прут. Из рукава он вдруг достал жезл с резонирующим кристаллом, которым орудовал во время приезда. Высший уровень мастерства. Нае отступил, уловив надвигающуюся угрозу.

— Что ус-стал? — и первый удар воздушной волной пришёлся в ноги. Хлёсткий, сильный, сбивающий на пол. — Что хочешь домой? — и второй удар попал по рёбрам, опрокидывая на спину.

Воздух вокруг заревел, оглушая. Невесть откуда сыпались удары один за другим: по рёбрам, по ногам, по голове, Нае обдавало жаром, студило холодом, заставляя отступать, пока он не упёрся в угол и не сжался там, закрывая руками голову, просто пережидая, когда удары прекратятся. Вокруг воздух искрил, срывал украшения, рвал их в клочья. Тяжёлые волны накатывали, вдавливая в стену, норовя расплющить, раздавить, уничтожить. В какой-то момент боль прострелила от бока и до макушки, когда кости не выдержали, во рту отчётливо разлился холод и вкус лимфы.

— Ты мёртв, — огласил Вирон, спускаясь из-под потолка, и складывая свой инструмент обратно. — Но с-считай, что я тебя вос-скрешаю и даю второй шанс-с. Бери инструмент.

*****

Вот так подготовка к празднику прошла мимо Нае. Он занимался с Вироном до самой ночи, хотя и не видел в этом толк. Эхо-лира оставалась безмолвной, наставник становился ещё более безжалостным. И теперь Нае чувствовал себя восставшим из мёртвых, но потерявшим то главное, что отделяет живое от неживого — искру жизни.

— Ты не с-стараешьс-ся! — ярился Ящер, замахиваясь неизменной лозой и опуская её на плечи. Нае молча сносил побои и пробовал снова. Нет. Тишина.

Наконец, Вирон выдохся и отступил. Нае надеялся, что уже ночь, и Ящер устал и отпустит, наконец, нерадивого ученика.

— Тебе не хватает мотивации, юный Найрис-с Нер’Рит, — отдышавшись проговорил Вирон. — С-собс-ственная жизнь тебе, похоже, безразлична. Но чего ты боишьс-ся?

Нае невольно представил Лиам, Солу и тётушку, как их сминает беспощадная волна из чудовищ, и тотчас одёрнул сам себя, потому что Ящер удовлетворённо улыбнулся.

— Иди к с-себе, — смилостивился он. — Завтра продолжим.

Уголок рта невольно дёрнулся, злые, острые, как льдины слова не вышли наружу. Ящер увидел лишнее и теперь будет использовать против новое оружие. Нае не спешил уходить, и потому Вирон удивлённо взглянул на него.

— Что не так?

— Вы не тронете их, — тихо проговорил энуар. И не было в его голосе ни мольбы, ни слабости. — Поклянитесь.

— Мне незачем кляс-стьс-ся, Найрис-с Нер’Рит, — брезгливо бросил Вирон, — не я уничтожу вс-сё, что ты любишь. Кошмары с-сделают это. Ес-сли ты дашь с-слабину. Когда до тебя дойдёт, наконец?

И ушёл, забрал инструмент, оставил Нае в разорённом зале, с ноющими после удара рёбрами и смятением в сердце. Требовалось отдохнуть. Поесть. Прийти в себя. Сосредоточиться. Но Нае не знал, как. Не мог ни о чём больше думать. Он потёр грудь там, где между ключиц разгорелся самый большой узел. Взглянул на стол, где до недавнего времени лежала непокорённая эхо-лира. Развернулся и пошёл к себе по пустым коридорам.

Эхо тревожился. Его беспокоило движение снаружи, странные тени и гости у стен, а ещё он беспокоился, что сердце энуара полно угрюмой злобы. От этого Хор наполнялся тревогой. И снова перед Нае начали загораться светильники, приглашая следовать по другому маршруту. И Нае поддался. Опять Эхо привёл его к забытому Архиву.

— Мне нельзя туда, — устало возразил энуар. Нити дара его почти потухли после перенесённых испытаний. Всё, что сейчас требовалось — это отдых. Но Эхо снова отщёлкнул замок и приоткрыл массивную створку.

— Проклятье, — Нае решительно зашёл внутрь.

*****

— Нае! — это Сола, она потрясающая, Нае всегда ею любовался, а теперь она подросла ещё, обрела женственную грацию, — здорово, что ты вернулся!

Вернулся? Разве Вирон его отпустил? Или он сбежал, наконец? Отчего-то он этого не помнил, как не помнил и пути сквозь пустошь. Словно память осталась там, в Консонате. Сола потянула его домой. Вот полукруглые окна с цветными стёклами, и разбитые цветники у дома. Плимерии. Их запах всегда нравился тётушке.

— Тётя Аура! Нае вернулся! — громко крикнула Сола, а Нае с удовольствием ощущал её кожу и запах. Она восхитительна и сама похожа на цветок. — Посмотри!

— Нае! — и тётушка тоже выскочила встречать племянника, прижалась к плечу. Какая она маленькая! А казалась такой большой и серьёзной! — Как ты вырос! Каким сильным стал! А нити дара! Ты посмотри, как они разрослись! — тётя причитала, а вокруг собирались соседи. Кто-то восхищался изменениям, кто-то самим фактом возвращения, но были и те, кто с тревогой поглядывал в небо.

— Как ты добрался?

В самом деле, как? Все вопросы заслонили безграничное счастье, что можно больше не слушать Ящера, не думать о «Струнах», а остаться дома, ухаживать за садом, и находиться рядом с теми, кого искренне любишь. Это так просто. Всего один шаг.

— Проходи, Найрис!

— Как тебе наш город, Нае! — хохотала Сола. Как она прекрасна, как оттеняет белое платье её аметистовую кожу и хрупкие плечи.

— Он прекрасен, — выдохнул Нае, позволяя увести себя в дом. — Всегда таким был.

Улыбки, веселье, слёзы счастья — вот чего ему не хватало в Консонате. Вот от чего могут вырасти крылья.

— Взгляни на сад, Нае! — Сола тянула его дальше и дальше, — я посадила яблони!

— Они тоже прекрасны, — не думая выдыхал Нае, впитывая с лихвой все то, чего он был лишён долгое время.

— Взгляни сначала, дурачок, — рассмеялась Сола, увлекая его в сад. — Посмотри! Такой привычный путь по тропе вдоль амбара и к выходу к цветущим, поющим деревьям, что каждый год приносили плоды.

Но в саду почерневшая земля сожгла деревья и кусты. Запах сгоревших листьев ударил в нос. Сола застыла, словно только сейчас увидела смерть свого детища. И только сейчас поняла, сколько потеряла.

— Нае? — крик полный удивления, боли, недоумения резал не хуже ножа

Кошмары закричали в небе, устремляясь к беззащитным энуарам на земле.

— Домой! — крикнул Нае. Защита пробита, резонаторы молчат. Где же Валк? Где остальные? Он должен защищать сад! Защищать Лиам! — Назад!

А крики раздавались уже отовсюду. Вокруг начался хаос и смятение. Благословенный Спящим дом, в который он вернулся в одночасье превратился в эпизод нового кошмара. Отовсюду раздавались крики и небеса из лазоревых обратились в чёрные от тел и крыльев кошмаров. Воздух тонко вибрировал, обдавая почти физическими волнами, проникая в каждую клетку тела через нити дара, заставляя дрожать и оставаться на месте. Как в вязком сиропе.

— Нае! — Сола не успела забежать в укрытие, и её тело проткнул острый, длинный коготь. Черные крылья заслонили деву ненадолго. Нае бессильно смотрел на светящуюся лимфу, стекающую по белому платью. Ярко голубое на белом. У него нет песни, способной убить кошмара. Он её не выучил.

— Нае!.. — любимое лицо искажается мукой, и от этого становится больно настолько, что грудь разрывает от потери. Нити дара из благословения превратились в орудие пытки, прожигая насквозь.

*****

От криков Нае проснулся. Глаза были влажны, а сердце стучало, как после гонки. Он только что всё потерял. Не по настоящему, но от этого не менее ощутимо. Во сне. Это был всего лишь сон. Благословен Спящий. Всего лишь сон. Но кто знает, если воля Спящего достаточно сильна, чтобы воплотить кошмары в жизнь, почему его детям не сделать того же.

Нае сел, вытер влагу на веках. Он уснул в забытом Архиве. Даже не открыл ни одного свитка, просто лёг и погас, как свеча.

Абсолютная темнота вокруг не пугала, даже наоборот, успокаивала. Нити дара, снова пульсировали в такт сердца, освещая едва уловимым светом пространство вокруг. «Это усталость», — подумал Нае, — «Ничего этого нет, не было и не будет. Лиам останется под защитой Хора, как и весь мир».

От одной мысли, что Лиам может пасть под натиском Пустоши, делалось дурно. От несуществующей пока вины Нае бесшумно заплакал. Никто не увидит, к счастью. Кроме Эхо. Справа зажёгся светильник, а рядом ещё один. Эхо тихо сочувствовал, но давал место уединения и покоя, чтобы прийти в равновесие. И за это Нае был ему благодарен. Кто знает, может этот замок, и впрямь, принял его за своего, и оттого показывает ему сокровенные знания и позволяет уединиться когда сил нет совсем.

Нае скулил, сжимаясь на полу, сожалея о потерях, что возможно, никогда не случится, но могут, если Хор ослабнет. О себе, о безвозвратно ушедшем времени, когда он не знал о «Струнах», не знал Вирона и не видел Усыпальницы. Боль вываливалась наружу плотным комком бесшумных рыданий. И всё, что он видел во сне может случиться из-за него. Если, Хор станет петь тише. Почему он? Разве это возможно выдержать?

А после пришла пустота.

Не осталось ни злобы, ни боли, ни страха. Нае сидел в круге света, испускаемого парящими светильниками и собственным телом, и просто смотрел на груды сваленных, сплавленных, обожённых свитков рядом. Где-то среди них манифест «Немых Струн», о котором все знают, но никто не пытается его уничтожить. И в этом тоже загадка. Если «Немые струны» — это те, о ком нельзя говорить, почему их манифест лежит в забытой библиотеке?

Названный Сумраком хотел проникнуть внутрь. Он, наверняка от них. Но Хор надёжно защищён стенами. Эхо никого не пропустит, если не знает его голоса и вибраций. И внезапная мысль пробила насквозь: Нае сошёл бы за своего, если бы согласился тогда. И если бы он отдал свой голос, то незнакомец смог проникнуть в Консонату, добраться к самому сердцу и нанести удар.

Всего одно желание несчастного энуара отделяло Консонату от катастрофы. Как причудливо складываются нити судьбы, подобно нитям дара стекаются в единый узел. Связываются воедино противоположные характеры и странные судьбы. Мысли потекли ровно и вяло. Катастрофы не случилось. Нае справился со своими слабостями. А Ящер?

Например, Ящер.

Лорели говорила, у Вирона непростая судьба. Интересно, где он заразился Искажением? Кажется, её можно подхватить, если предать самого себя, и исказить душу. Что такого сделал Ящер?. Болезнь меняла, уродовала тело, но Вирон держится, хотя и страдает от внезапных приступов боли. А вот Сумрак не избежал искажения. Нае содрогнулся, когда представил раздутое, огромное тело ночного визитёра.

Может ли болезнь поразить энуара? Или ей подвластны лишь люди?

Внутри Нае пожелал Вирону помучиться подольше от своей болезни, вспомнив издевательства во время занятий, но тут же устыдился собственных рассуждений.

Мысли вернулись к провалу днём. Проклятая эхо-лира, которая никак не желает признавать в энуаре соратника. И Вирон не облегчает задачу. Нае потёр лоб ладонью.

«Тебе не хватает мотивации, юный Найрис-с Нер’Рит», — прошипела темнота голосом наставника.

«Нае!», — звала его Сола из сна. Весь мир рушился, когда хрупкие опоры покачнулись. Не кто-то будет хранить его мир. Он сам. Вот о чём говорит Вирон. И будь он трижды проклят, но прав.