Песнь для Демиурга

Глава 12. Похищение

— Хочешь сказать, всё затевается из-за меня? — рассмеялся Нае, — да брось, я даже эхо-лиру удержать не могу. Кому нужен бездарный энуар?

— Можешь смеяться, — дева отчего-то не поддержала веселья, — но с одним фактом ты точно спорить не станешь, для Хора сейчас ты — необходимость. У нас был очень долгий перерыв когда здесь были только люди. Лорели рассказывала. Хор ослаб. И защита Эхо тоже. Дардот пыталась сделать хоть что-то, но у неё ничего не вышло. И они это знают. Все это знают.

— Как это работает? — веселье сошло на нет, а кое-кто начал прислушиваться к разговору. — Все говорят об этом! Но никто не знает, как это работает! А Ящер меня вообще ненавидит!

Гул голосов вокруг стих, и всё внимание обратилось к энуару. Нае оглянулся. Каждый смотрел с любопытством. Даже Келвин, даже Финнит у дальнего стола. Чего они хотят? И что желают услышать?

— Я эхо-лиру не смог удержать, — признался Нае громко, чувствуя, как рушится под ним хрупкий пьедестал, на который его возвели и поставили, как безмолвную куклу, — я не понимаю, чего вы все от меня ждёте!

— Но это пока, — Райен улыбнулась ободряюще, и остальные неловко вернулись к своим занятиям. — Всё впереди…

— Но игры уже завтра, Райен, — Нае вдруг разозлился на себя, на своё несовершенное тело и на Ящера за то, что не смог объяснить как следует, как работает инструмент. — Все может случиться уже завтра!

— Нае… — не хотелось слушать, что она скажет. Все эти слова ободрения и утешения ничего не стоят! Нае отшатнулся от неё и поспешил уйти. — Постой!

Чему-то всё-таки Вирон научил своих учеников. Нае прошептал песнь скорости и его быстро унесло прочь от гомонящей компании. Куда? Прочь. Подальше от чужих ожиданий. «Мои ожидания ос-станутс-ся моими». Вирон хотя бы честен. Честно признался, что видит перед собой всего лишь объект для своих опытов. «Как отреагирует энуар вот на эту вытяжку? А на эту? Станет сильнее или умрёт?» От таких мыслей стало ещё гаже. Показалось, внутри Эхо невозможно найти покой. Его можно обрести лишь снаружи. Неясное томление в груди гнало Нае наружу. Сейчас, немедленно. Нельзя в ворота, но можно выйти на галерею. Там можно успокоиться и остыть.

Нае выскочил на улицу, в галерею под холодный ветер и начинающийся снег. Долина погрузилась во тьму, потому что Братья уснули, а изломы скрылись за облаками, просвечивая едва видными полосами света. Холодно. Нае обнял себя руками, но возвращаться отчего-то казалось преждевременным. Надо остыть. И подумать. Шаги по занесённой колкими снежинками галерее отзывались во всём теле хрустом ломающихся стен. Слишком громко. Всё здесь слишком громко. Завыл ветер где-то в стенах, а после и зверь, поселившийся в лесах на склонах повторил вслед свой зов.

— Сюда… — шепнул ветер и швырнул снежинки прочь, в другую сторону. Нае оглянулся. Он один? Да, один. Не ветер же с ним разговаривает.

— Поспеши… — и снова порыв, норовящий уронить на пол. Холодно.

— Эх-хо? — Всё-таки глупо было выскакивать на улицу без одежды. Зачем он это сделал? Что за помутнение? Но нет ответа, только ветер и ночь. Нае вдруг понял, что не знает как вернуться. Впереди и за спиной — бесконечная галерея, огороженная каменной балюстрадой. Кажется, восточная. Здесь два входа, должны быть. Но их нет! Ничего нет кроме бесконечной галереи и холодной ночи.

— К нам… — где-то вдалеке, где долина стекает к реке показались огни, целая вереница огней. Они плыли один за другим в странном танце, поднимались и опускались к вершинам деревьев. И постепенно приближались. Нае подошёл ближе к ограждению, не веря глазам. Там кто-то есть? Кто-то помимо обитателей Консонаты? Всегда были? Кто они?

— К нам… — послышался хрустальный девичий смех, превратившийся в одночасье в рёв ветра. Энуара швырнуло спиной на стену. Что происходит? Почему реальность стала такой растяжимой? Податливой, пугающей и нереальной?

— Найрис? — чей-то голос позвал его, но как-то неуверенно. Чей-то очень знакомый голос из прошлого, и он обещал забвение и покой. Никаких изнуряющих упражнений и выматывающих практик. Только тишина…

— Иди ко мне… — Нае был почти готов. Почти… Произнести ноту для воздушного моста, и можно попасть на ту сторону, где неизвестный плакальщик больше никогда не будет один. — Скорее… Я помогу тебе…

Ветер взвыл, протестуя против одиночества, но в ответ ему вознеслась боевая песнь, искрящая во все стороны смертью. Это Нае скорее почувствовал, чем увидел, потому что перед глазами плясали огни. Вверх и вниз. Воздух взорвался тысячью игл, каждый вдох превратился в испытание.

— К нам… — ветер ревел, отплёвывался копьями льдин, выстуживал нити дара, превращая их в реки льда. Нае захлёбывался дыханием, а рядом кто-то сражался с ветром, отбивая ледяные руки от энуара.

— К нам…

Хотелось молить о пощаде. Всё вокруг слиплось в единую мешанину из звука и холода. Воздух взрывался звуками, парализовал холодом, кажется звучал резонирующий кристалл или эхо-лира.

К такому испытанию он не был готов.

— Вот ты где… Уходим! — чьи-то ледяные руки подняли замёрзшее тело на ноги. Нае едва мог видеть, но почувствовал, что этого человека в Консонате он не встречал. Откуда он здесь? Эхо пропустил его? Почувствовал, как его, как мешок положили на плечо и понесли куда-то. «Что скажет Вирон», — последнее, что пришло в голову.

*****

— Ох, хитрец…

— Никогда бы не подумал…

— Готовьтесь…

К чему готовиться, и кто из них хитрец, — думалось в полубреду. Нити дара горели после пережитого, щедро делясь леденящим огнём с остальным телом. Вокруг ощущалось постоянное движение и мешанина из звучаний чужих, незнакомых людей и нелюдей. От какофонии в голове и теле в желудке рос тяжёлый ком, готовый вырваться от любого движения. Что произошло? Воспоминания медленно возвращались, расставляя фигуры на новой доске.

Неясным зовом его повлекло наружу. А потом случилось непонятное. Он видел огни и слышал зов. Ветер превратился в ледяного гиганта и сражался с кем-то, кого Нае не видел. А Эхо не смог ему противостоять. Это посмертие? Говорят, энуар обращается в кристалл после смерти. Руки и ноги горят, но всё еще принадлежат ему, значит, нет. Это не смерть.

Нае открыл глаза. Это не лекарское крыло Консонаты и не Консоната вообще. Даже свет изломов не проникает сюда. Лишь слабое свечение нитей дара даёт хоть какую надежду, что это реально. А сам он застыл в огромном кристалле похожим на сгусток ледяного воздуха. Похожим на лёд, но не таким плотным, позволяющим дышать, но лишающим воли и вытягивающим последние силы. Кто-то надёжно затворил ему голос, и лишил возможности двигаться. Всё, что осталось — ждать, пока неизвестный придёт и объяснит, что происходит. Но время медленно тянулось, а ничего не случилось. Нае лишь уловил всем телом, что над ним много людей, есть и энуары, все они возбуждены и что-то горячо обсуждают. «Это „Струны“». От осознания очередного поражения сделалось горько. Зачем он поддался дурацкому желанию выйти из-под защиты стен? И как они прошли к Консонате, минуя защиту Эхо? И будет ли Вирон искать его или решит, что такой нерадивый ученик не стоит внимания и поедет в Лиам чтобы взять ещё одного?

От таких мыслей выстуживалось не только тело, но и душа. Нае всё больше погружался в уныние. Кому нужен бездарный энуар? Ответ очевиден. Никому.

Наконец, спустя вечность где-то наверху открылся люк, пустивший в холодную тюрьму энуара немного света. Нае услышал песнь левитации. К нему спустились трое: человек, полумар и энуар. Сердце забилось часто, когда в свете неяркого светильника Нае уловил знакомые черты. Глаза подтверждали очевидное, но сердце отказывалось верить. перед ним рядом с полумаром и человеком стоял отец, Вейме Нер’Рит. Что казалось ещё более невозможным, если это действительно «Струны». Они уничтожили то, что ему дорого, неужели слухи не врут и отец сошел с ума?

— Неплохой образчик, — хмыкнул человек, разглядывая застывшего в коконе энуара, — это твой малец, Вейм?

— Найрис, — выдохнул Вейме, соглашаясь. Нае разглядывал его и не мог вспомнить, за что он должен любить и уважать этого энуара. Да, он герой, сражающийся со «Струнами», но примкнувший к ним. Или они его заставили? Они его заставили не иначе. Как можно желать смерти целому миру? Он объяснит? Скажет, что ждал момента, чтобы сбежать, и они убегут вместе, как только Нае дадут возможность говорить и двигаться. — Что они сделали с тобой…

— Обычное дело, — прогудел полумар, — им не хватает сил, но они цепляются за каждую возможность. Даже за алхимию.

— Мой мальчик, — отец подошёл ближе, не смея пересекать границу кокона. «Освободи меня!» — крикнул бы Нае, если бы у него был голос. — Ему точно не повредит?

— Мы не знаем, насколько глубоко они проникли в его голову, — заметил человек, — и чему Вирон успел его научить. Так пока безопаснее для всех.

— Верни ему голос, поговорим, — обратился он к полумару. Тот подтянул тяжёлое змеиное тело и выдохнул шипящую ноту, которая обожгла всё тело. Голос вернулся, но двигаться по-прежнему казалось невозможным. Нае тяжело откашлял произошедшее. Сухая пыль в рту забила и нос и горло.

— Здравствуй, сын, — Вейме единственный стоял в лучах пары светильников, чтобы его было видно, остальные скрывались в тени и казались сумрачными силуэтами. Единственное, что могло их выдать — вибрации тел.

— Пап, — Нае не знал, что сказать. Что рад? Учитывая обстоятельства, нет, не особо. Что удивлён? Ещё как! Все считали его погибшим, исчезнувшим, но никак не примкнувшим к общему врагу. Почему он променял свою семью на… этих?

— Ты, наверное, хочешь задать вопросы…

— Сначала пусть ответит, — прервал его человек, — на наши. Ты один энуар возле Хора?

Что сказать? Если сказать «да», его убьют, если сказать «нет» его убьют. Поэтому Нае промолчал.

— Ты жив, малец, только из-за него, — человек кивнул на отца, — Мы провернули самую рисковую операцию только чтобы сохранить твою крохотную жизнь. Поэтому не делай из себя героя. Ты не герой. Ты пленник.

— Ты один? — на этот раз спросил сам Вейме. — Скажи, это важно.

Кому это важно? «Струнам» они должны знать, смогут они захватить Хор или нет. Но что важно на самом деле? Например, чтобы Сола оставалась в садах Лиама, в безопасности, чтобы тётушка продолжала гордиться братом и племянниками, чтобы Райен выучилась на лекаря, а Келвин смог довести до ума свой резонатор. Это важно?

— Нет, — ответил Нае, — я не один.

— Он лжёт, — выдохнул полумар, — он единственный энуар в Консонате. Я проверял.

— Лгать нехорошо, — покачал головой человек. И кокон стиснул тело сильнее, забрался в горло, лишая воздуха, сжал в ледяных объятиях почти выдавливая жизнь из тела. Нае сдавленно вскрикнул, а Вейме беспомощно пожал плечами.

— Чем больше лжи, тем сильнее будет давить, — предупредил человек. — Это будет негероическая смерть, поверь. Итак, попробуем ещё раз. Ты единственный энуар возле Хора?

— Да, — нити дара застыли, превратившись в реки льда, от чего всё тело разрывало тянущей болью. Скорее бы прекратилось. Даже Вирон не делал с ним такого. Хватка чуть ослабла.

— Вирон всё ещё жив? — вопросы казались безобидными, а вот последствия от молчания не очень. — Старая ящерица.

— Да…

— Он же твой наставник? Ненавидишь его? Есть желание прикончить его?

Какая им разница, как он относится к наставнику. Можно относиться по разному, но одно бесспорно, Вирон, действительно предан Консонате. Защитил бы он ученика, если бы оказался там? Нае поискал внутри ответ на этот вопрос. Нет, ненависти не было. Неприятие, досада — да, но не ненависть.

— Нет.

— Тебе дали доступ к Хору? — нетерпеливо прошептал полумар.

— Нет.

— Наполнил эхо-лиру?

От упоминания инструмента перехватило дыхание.

— Нет…

— Значит, Поющим ещё не стал. Странно, Вирон обычно начинает натаскивать своих щенков очень рано…

— Очевидно, что мы успели вовремя, — вмешался Вайме, — они только начали…

— Очевидно… Есть хочешь? — неожиданно спросил человек, лукаво ухмыляясь. Нае даже немного опешил от вопроса. Нет, пожалуй, чувство голода отступило на второй план, сейчас его донимала жажда и выламывающая нити боль от холода во всём теле.

— Нет… Пить…

— Освободи, — махнул человек рукой, и полумар одним вдохом прекратил пытку. Сразу отступил холод, и тело стало свободным. Нае рухнул на пол, не в силах совладать с собой. Все мышци застыли от холода, а нити стали похожи на колючие канаты внутри тела.

— Совсем ещё дитя, — вынес вердикт человек, — покормите его, потом поговорим ещё.

И он, произнеся песнь левитации взлетел к люку под потолком, чтобы покинуть темницу. Полумар же склонился над пленником. А отец так и остался стоять.

— Я скучал, — невпопад произнёс он, пока полумар огромными ручищами разминал кисти и ступни Нае. — Ты не поверишь, наверное, но я скучал.

Нае не нашёлся что ответить. Тело онемело после ледяного плена, и настойчивые растирания причиняли не меньшую боль, чем холод. Но пока все вернулось к привычному. Полумар действовал настойчиво, но осторожно. После того, как в кисти и ступни вернулась жизнь, он оставил пленника в покое и с тихим шорохом отполз в сторону.

— Я всё объясню, если хочешь, — продолжил отец.

— Учти, я снова затворю ему голос, — предупредил полумар, возвращаясь с кувшином, — чтобы не наделал глупостей. А то Око разъярится.

— Да-да, — рассеянно согласился Вайме. Полумар поставил кувшин рядом с пленником и гибкой змеёй вознёсся наверх, к люку.

Вайме присел рядом прямо на пол. Его нити дара мягко пульсировали в такт биения сердца. И звучал он очень размеренно. Он спокоен. Разве можно быть спокойным, встретив сына после долгой разлуки, тем более в таких обстоятельствах? Нае с трудом подтянулся и тоже сел, опершись спиной о стену.

— Я знаю, как это выглядит, но я всё могу объяснить.

Нае рад был бы ответить, но горло снова онемело, запирая звуки. Поэтому он промолчал, глядя отцу в глаза. Как он мог предать память мамы? Перейти на сторону врага?

— Тебе оставили жизнь, видишь? — Продолжил Вайме, — Я просил за тебя…

И снова молчание. Как хорошо, что не надо придумывать слова в ответ. Интересно, он мог бы освободить голос? Тогда бы Нае спросил, насильно ли его удерживают «Струны» или он остаётся с ними по доброй воле. И если первое он ещё мог понять и принять, то второе не укладывалось в голове.

— Я пришёл к ним сам, — отвечая на невысказанный вопрос, сказал Вайме, — я знаю, что тебе сложно понять, но ты попробуй. Ты всегда был смышлёным. Иногда мне казалось, что Оульм никогда тебя не превзойдёт.

Помолчали. Наверху что-то происходило, ходили люди, о чём-то жарко спорили, но всё ускользало от слуха из-за барьеров, что поставили вокруг этой темницы. Без близкой песни Хора казалось, что важная часть жизни куда-то ушла, и теперь душа осталась одинокой на холодном ветру перед леденящей реальностью. Хор остался один, защита ослабеет, и «Струны» добьются своего.

— Всё, что тебе говорили, это лишь часть правды, Найрис. Всегда только часть, — Вайме остановил задумчивый взгляд на сыне, — не думай, что я забыл маму. Она всегда здесь, — он прижал ладонь к груди, где пылал один из узлов, самый близкий к сердцу, даже сквозь одежду видно. — Ради неё и ради вас я делаю то, что делаю.

Но почему? Спросил бы Нае, если бы мог. Столько энуаров погибли, чтобы сохранить Хор, и вот некоторые из них стремятся его уничтожить, и весь мир вместе с ним.

— Мы знаем, Найрис, что Демиург должен проснуться, — тяжело вздохнув, сказал Вайме, — хочешь знать, почему? Я скажу…

Нае попробовал сжать кулак. Наконец, подвижность вернулась.

— Он болен, — и снова тяжёлый, вымученный вздох, — и пока он спит, он угасает… и весь мир вместе с ним.

«Это не правда! Тебя обманули!» — хотелось воскликнуть. Разве приходящая весна — признак угасания? А яркость обоих Яров на небосклоне?

— И если он не проснётся, наш мир уйдёт вместе с ним… Поэтому мы хотим, чтобы Хор замолчал, перестал его убаюкивать.

Нае молча взглянул отцу в глаза, горящие ярче изломов на небе.

— Он должен проснуться!