Плакса (СИ)

Алексей

Если и существовало в мире место, которое работало чем-то вроде подорожника, только для душевной раны — то это определенно была ледовая арена. Коробка размером шестьдесят на тридцать помогала заморозить рой эмоций, жужжащих в голове.

Взмах клюшкой, щелчок и шайба летит в бортик, ударяясь об него с характерным звуком.

Мысли становятся тише.

Еще один бросок и тело расслабляется окончательно.

Второе января хорошо тем, что ледовый дворец работает, а вот людей в нем нет. Можно арендовать на час лед для себя и очистить голову. Влетело это в немалую копеечку, но это того стоит.

Впервые за два дня я не схожу с ума от чувств, рвущих на части изнутри. Если повезет, благодаря физической нагрузке и усталости, мне удастся, наконец, поспать.

Посылаю еще одну шайбу и на этот раз она залетает в калитку. Неплохо, но можно лучше.

Пот ручьем катиться по лицу и спине, а легкие горят от недостатка кислорода. Лучше уж так, чем от лавины эмоций, стремящейся задушить меня.

Время на арене летит незаметно и часа кажется мало для передышки, но больше нельзя. У нас с парнями через пару дней игра, травмироваться или подвергнуть свой организм риску из-за недосыпа и чрезмерной усталости было бы глупо. А я не такой.

Взмахиваю клюшкой и со всей силы ударяю по шайбе, вкладывая в это движение всю свою оставшуюся злость. Громкий стук разносится по льду и я облегченно выдыхаю. Так-то лучше.

Со злостью легко управляться с помощью физической активности. А вот что делать с другими чувствами? Во что можно сублимировать предательство? А любовь?

Сердце сжалось в груди, но я списал это на сегодняшнюю нагрузку. Разве оно может болеть от предательства? У него другие функции, намного более важные, чем болеть из-за предательства.

Колени дрожат от напряжения, сил на заминку почти нет, но я все равно ее провожу.

Доковыляв до раздевалки, падаю на скамейку и прислоняюсь к стене тяжело дыша. Вот и все. Эмоции ненадолго утихли, но как избавиться от мыслей об Алисе?

Ее образ преследовал меня ночью, когда я лежал без сна. Вспоминал, как приятны ее объятия и с какой успокаивающей силой на меня действовала ее улыбка. Как тепло и уютно было спать рядом с ней и ее мягкий голос, произносящий «спокойной ночи».

А потом эти воспоминания сменялись другими, уродливыми и неприятными. Как она призналась в предательстве, прикрываясь заботой обо мне. Собственноручно всунула обломок деревянной клюшки мне в сердце и сообщила, что это было ради меня. Все было бы не так страшно, обломок я достал, а вот что делать с занозами, которые засели глубоко и как их вытащить — я понятия не имел.

Вздохнув, я посмотрел на часы. Ну вот, ровно час пятнадцать минут у меня получалось не думать об Алисе. Я в безопасности от нее только на льду. Но, к сожалению, проводить там весь день я не мог.

Я обещал мелким заехать поздравить их, так что деваться было некуда. Можно было понадеяться, что моего среднего братца не будет дома, но он не из таких людей. Он точно будет там.

Я два дня игнорировал все звонки родителей и знакомых, которые прочитали статью. Ничего особенного в ней не было. Обычное полоскание моего имени. Я бы легко справился с тем, что моя хоккейная жизнь стала достоянием общественности, если бы не предательство Алисы. Но чувство, что мой любимый человек причастен к тому, что часть моей жизни, которую я оберегал все эти годы, стала раскрыта… Это больно. Чертовски больно.

До родителей я добрался в течение получаса. Припарковав машину, я внимательно осмотрелся. Не знаю, чего я хотел больше: случайно столкнуться со Светловыми или нет. Я скучал по Алисе и это отрицать глупо. Но я все еще злился на нее и все равно не смог бы нормально говорить.

Я сказал, что мне нужно пространство. Но, на самом деле, мне не хватает смелости на разговор. Я не могу отпустить ее, когда все, о чем я думаю — это Алиса. Но и стереть себе память я тоже не в силах.

Как всегда — вся надежда на время. Если на что-то и можно положиться в этой жизни, то только на него. Жаль лишь, что оно не стоит на месте и, если пустить все на самотек, можно потерять что-то очень важное.

Я нажал на нужный этаж и створки лифта за мной закрылись. В руках у меня были пакеты с подарками, а в голове полнейший хаос. Мне даже не пришлось звонить в дверной звонок, на лестничной площадке меня встречала Маруся.

— А я тебя в окошко увидела! — бросившись в мои объятия, сообщила сестра.

Мои руки были заняты, поэтому она обхватила меня за талию своими маленькими ручками.

— С Новым Годом! — широко улыбаясь, прокричала малышка.

— И тебя.

— Маруся, дай, брату войти в квартиру, — на лестничной площадке появилась мама. — Леша, проходи.

Маруся отступила от меня и забежала в холл квартиры, я последовал следом. Переступив порог родительского дома, мышцы тут же сковало напряжение. Я знал, что это полная готовность к конфронтации. По-другому в этом дома не бывает. Но я здесь ради Маруси и Мишки, остальное неважно.

— Как добрался? — спросила мама.

— Хорошо, — я повесил куртку на вешалку. — Как твои дела?

— Неплохо.

Я посмотрел на маму. В ее словах явственно читалось «но», однако она промолчала. Это ненадолго.

— Проходи к столу, — мама кивнула в сторону гостиной.

— Пойдем, я покажу тебе елку, — Маруся схватила меня за руку и потащила за собой вглубь квартиры. — Оставишь там свои подарки. Ты же их подписал?

— Конечно.

Вообще-то это сделала Алиса. Ровно как и выбирала их тоже она. Но я не мог сказать об этом. По крайней мере, не сейчас.

За столом, помимо папы, Мишки и Ивана сидела бабушка по маминой линии. Татьяна Святославовна сидела справа от отца, рядом с ней Иван, Мишка напротив него. Слева от отца место пустовало, оно предназначалось для мамы.

— Добрый день, — поздоровался я.

— Алекс! — Мишка встал из-за стола и, подойдя, обнял меня.

В отличие от Маруси, его объятия были мужскими и крепкими. Он быстро похлопал меня по спине и отступил.

— Я тоже рад тебя видеть, — сказал я брату и сжал его плечо.

Он кивнул.

— Ну, пошли, — Маруся потащила меня за руку к елке. — Ложи сюда подарки.

— Правильно говорить клади, — поправила ее Татьяна Святославовна.

Мой глаз непроизвольно дернулся. Бабушка Татьяна была в своем репертуаре.

— Правильно так, как я захочу, — заявила ей Маруся и показала язык. — Давай подарки.

Уголки моих губ приподнялись в улыбке и я протянул ей пакеты. Этот маленький ангел заткнет за пояс любого, в этом я был точно уверен. Маруся выложила коробки под елку, а затем, взяв за руку, повела к столу.

— Садись напротив меня, — она отодвинула для меня стул рядом с Мишкой.

Я не знал, что хуже: что прямо перед собой я видел напыщенную морду Ивана-дурака или сидеть с ним бок о бок. Нет, второе, определенно хуже.

Мы все сели за свои места.

— Ну, что, семья, — отец взял в руки бокал с шампанским и встал со своего места. — Наконец мы собрались все вместе. Год для нашей семьи выдался не простым. Но, главное сейчас мы все вместе живы и здоровы, слава богу. Давайте выпьем за нас. Чтобы этот год обошелся без бед, а мы виделись чаще и продолжали заботиться друг о друге также, как и прежде.

— Ура! — добавила мама.

Во всех бокалах, кроме моего, было налито шампанское. Я, как всегда, довольствовался соком. Мне не были близки слова отца и они ничего не вызывали внутри меня, но не чокаться с ними было бы некрасиво.

— Алексей, а ты почему не пьешь? — спросила Татьяна Святославовна.

— Он у нас спортсмен, бабушка, ему нельзя, — ухмыльнулся Иван.

Я крепче сжал в руке вилку, борясь с желанием вмазать своему братцу. Но я уже не был уверен в том, что мне удастся сдержаться. Даже из уважения к маме.

— Вот как? Неужто хоккей опять?

Вот так просто ужин закончился не успев начаться. Папа стукнул ладонью по столу.

— Этой темы мы сегодня не касаемся.

— А что в ней такого, — начала было Татьяна Святославовна, но отец ее перебил.

— Я сказал — не касаемся.

Бабушка Татьяна раздраженно выдохнула, но перечить отцу не стала. Я перевел взгляд на отца и тот мне еле заметно кивнул. Я ответил таким же кивком, как бы говоря спасибо.

— Положить тебе салатика? — спросила меня Маруся.

— Конечно, — я протянул малышке тарелку.

Маруся взяла ее в свою маленькую ручку, но я не отпустил тарелку полностью, придерживая за края. Другой рукой она принялась накладывать оливье.

— Спасибо, — я потянул тарелку на себя, когда было достаточно. — Ты такая хозяюшка.

Щеки Маруси покраснели от смущения и она села обратно на свое место.

Дальнейший ужин проходил спокойно. Папа рассказывал о своей работе и делился дальнейшими планами. Мама ругала его и напоминала о том, что он обещал меньше работать и больше заботиться о своем здоровье. Маруся, наш маленький солнечный лучик, болтала о своей художественной школе и подружках, вызывая на наших лицах улыбку своей детской эмоциональностью. У каждого члена моей семьи была история, которой он делился. Но не у меня. Я молча набивал желудок вкусной домашней едой, изредка что-то комментируя. Еще полчаса и можно уходить.

— Какой ты молодец, — Татьяна Святославовна погладила Ивана по голове. — Помогаешь отцу с делами.

На последней фразе она метнула в меня один из своих недовольных взглядов.

— Перестань, ба, — Иван-дурак аккуратно убрал ее морщинистую ладонь со своей головы. — Я делаю то, что должен. Это мое наследие, в конце концов.

— Ито верно, — бабушка Татьяна посмотрела на меня. — Тебе бы поучиться у брата.

Ну вот, а я надеялся, что в сегодняшнем меню не будет пассивной агрессии на десерт. Ошибся.

— Спасибо за совет, но я его не просил.

Ноздри Татьяны Святославовны раздулись от полыхающего гнева, а широко открытые глаза метали в меня молнии.

— Все такой же несносный мальчишка, каким всегда и был.

— Бабушка, не говори так! — Маруся спрыгнула со своего стула и, подойдя ко мне, обвила мою ногу, обнимая. — Леша хороший!

Я не готов был к тому, что моя одиннадцатилетняя сестра встанет на мою защиту. И что это так меня растрогает.

— Не лезь в чужой разговор, — отчитала ее бабушка.

— А ты не обзывайся — это не красиво!

— Марш в свою комнату, — указав пальцем на дверь, разозлилась бабушка Татьяна.

— Мама, не указывай моим детям, что делать, — вступилась за Марусю мама.

— Ты вот не указывала и посмотри, что из этого вышло.

Я посмотрел на Ивана, который, взяв в руки бокал, с легкой усмешкой наблюдал за всем происходящим. Злость, от которой, как мне казалось, я избавился, начала зудеть под кожей, требуя выхода.

— Малыш, бери Мишку и идите в его комнату, посмотрите мультик.

— Нет, — в унисон с Марусей ответил Мишка. — Мы уйдем, а тебя будут обижать, — добавила сестра.

— Обещаю, я себя в обиду не дам.

Маруся посмотрела на меня, а, затем на папу, неуверенная, что ей делать.

— Мишка, присмотри за ней, — попросил я младшего брата.

— Я никуда не хочу уходить.

— Пожалуйста, я тебя прошу. Не хочу, чтобы вы были свидетелями этого разговора.

Мишка и Маруся смотрели на меня и я видел с каким рвением они готовы были меня защищать. И это так сильно меня растрогало и в тоже время придало уверенности. Я не один.

— Пожалуйста, — повторил я.

Мишка вздохнул и сдался.

— Пошли, мелкая, пусть взрослые поговорят.

— Но мы тоже взрослые, — возразила сестра.

— Быть взрослым — это делать то, что тебя просят, — сказал вдруг отец. — Идите в комнату.

С ним спорить они не стали. Мишка взял Марусю за руку и повел в сторону своей комнаты. Перед тем, как закрыть за собой дверь, он посмотрел на меня и я кивнул, показывая, что все хорошо. Как только дверь в комнату закрылась, за столом повисла давящая тишина. Никто не произносил и слова.

— Ну? Высказывайтесь, я вас слушаю, — я обвел всех взглядом. — Давайте пойдем по старшинству. Бабушка Татьяна, начинай.

Женщина молчала.

— Отец? Мама? Иван?

Тишина.

— Тогда говорить буду я, — собрав всю злость, что во мне была в кулак, я заговорил. — Внук, что испортил жизнь единственной дочери, — я окинул бабушку презрительным взглядом. — Сын, предавший семейное дело и не оправдавший возложенных на него надежд. Первый блин комом, какие еще есть у меня ярлыки?

— Что за чушь ты несешь? — нахмурилась мама.

— Разве ты не говорила этого, бабушка?

Женщина молчала, сцепив руки на подбородке.

— Или ты, мама, разве ни разу не упрекала меня в том, что я выбрал хоккей, когда должен был помогать отцу? Не говорила о том, какой я неблагодарный, эгоистичный?

Голубые глаза, точь в точь, как у меня, наполнились слезами. Я сжал пальцы в кулак, напоминая себе о том, что не я начал этот разговор. Не я говорил все эти веще себе самому и не я относился к себе, как пустому месту. Я не сказал ничего, что можно было бы считать ложью. Но все равно чувствовал жгучую вину за то, что произнес это вслух.

— Из тебя так и не вышло ничего путного, — зло выплюнула бабушка Татьяна. — Разве можно так разговаривать со старшими? Дикарь.

— Татьяна Святославовна, вы, в самом деле, говорили моему сыну о том, что он испортил нам жизнь? — взглядом, полным полыхающей ненависти, отец впился в лицо женщины.

Бабушка Татьяна стушевалась от тяжелого взгляда, а, затем, вздернув подбородок, сказала, как ни в чем небывало.

— Он был ребенком, я не думала, что он что-то понимает. И, разве, я была не права? Вам было по восемнадцать лет, когда он родился. Вы еще сами были детьми, жизни не видели! Я говорила Лене — сделай аборт, не губи молодость. Но, нет же, не послушала. Пожинай теперь плоды.

Отец перевел взгляд на меня, словно ожидая увидеть на моем лице боль или удивление. Ни одного, ни другого там не было и быть не могло. Ничего нового для меня не прозвучало. Я всегда знал, что нежелательный ребенок. И за годы примирился с этой мыслью.

— Мама, ты не имела права говорить такое моему ребенку!

— Ты думала я буду прыгать от радости? У вас не было ни кола ни двора и жили вы на нашей с твоим отцом, царствие ему небесное, шее.

Лицо мамы побледнело, а в глазах собрались слезы.

— Как ты могла, мама, — родительница всхлипнула и посмотрела на меня. — Прости меня. Я понятия об этом не имела.

— Тебе не за что извиняться, — сказал я. — Это были не твои слова.

— Все равно. Я, как мать, должна была тебя защитить.

Я промолчал. Потому что так оно и было. Глупо было бы отрицать и говорить, что я не обижен на нее, но этот разговор нужен был не для этого. Я справлюсь со своими чувствами — это дело времени. Но я не собирался больше быть грушей для битья в своей семье.

— Это уже неважно.

— А что же важно? — спросил отец.

— Меня вы уже не переделаете и не воспитаете. Все, что вы мне могли дать — вы дали. Я такой, какой есть и вы не слепите того, кого бы хотели видеть.

— Мы тебя любим таким, какой ты есть, — сказала мама и потянулась ко мне рукой, но я убрал свою.

Этот жест ранил ее, но я не собирался извиняться.

— Если это действительно так, тогда перестаньте лезть в мою жизнь. Я не стану бизнесменом, как отец, у меня другой путь, своя жизнь. И чем быстрее вы это поймете, увидите меня, а не человека, не оправдавшего ваши ожидания, тем легче нам всем будет.

— И какой же твой путь? Хоккей? — подал голос Иван.

— Не твое дело.

— С профессиональным спортом ты пролетел, — не переставал гнуть свою линию братец. — Так и будешь работать за гроши детским тренером и кататься в любительском клубе? Может это не мое дело, но не хочется прослыть младшим братом неудачника.

— Как-нибудь переживешь.

— Да? А об Алисе ты подумал? Ты думаешь, она будет жить с хоккеистом-неудачником?

Все произошло слишком быстро. В одну секунду я сидел на своем месте, а уже в другую, схватив Ивана за воротник, двумя руками, прижал к стене.

— Ты что творишь, — вскрикнула Татьяна Святославовна. — Немедленно отпусти его.

— Да, ладно, ба, пусть выпустит пар, — губы Ивана растянулись в ухмылке. — Вот он я. Бей.

Злость горела в пальцах, требуя выхода. Я редко дрался даже на льду, предпочитая все вопросы решать словами. Всегда считал, что оно куда сильнее кулаков, но, видимо, в жизни каждого наступает момент, когда сова больше не спасают ситуацию.

— Если ты просишь.

Я сжал кулак и ударил брата в район живота. Иван согнулся пополам, а мама испуганно вскрикнула. Не громко, наверняка, чтобы не напугать Марусю и Мишку, находящихся в комнате.

— Все нормально, — тяжело дыша, успокоил родительницу Иван. — Алисе бы не понравилось то, что ты делаешь. Она никогда не любила жестокость.

Он продолжал меня провоцировать, прекрасно зная, на какие кнопки нажимать, чтобы меня завести. Я не хотел, чтобы он даже произносил ее имя. Чтобы забыл о ее существовании. Она была моей. Была.

Я сделал шаг назад, отпуская Ивана.

— Разве так можно? — мама подбежала к Ивану. — зачем ты его ударил?

— Потому что он попросил.

И потому, что по-другому он не понимал. Возможно, мой средний братец был из тех идиотов, до которых что-то доходило лишь с помощью физической силы.

— Еще раз произнесешь ее имя и одним ударом не отделаешься. Это было предупреждение. Мне все равно, что ты сын моих родителей, — называть его братом вслух язык не поворачивался. — Не смотри в ее сторону. Не дыши. Не разговаривай и лучше даже не думай о ней. Уяснил?

Глядя на меня из-подо лба, Иван продолжал молчать. Я вложил в свой удар ровно столько силы, чтобы не нанести ему серьезных повреждений. Но я, не понаслышке знал, какую боль он сейчас чувствует.

— При чем здесь Алиса? — спросила мама.

— Та соседская девочка? — уточнила бабушка Татьяна.

— Это не просто соседская девочка, ба, — морщась отболи, рвано произнес Иван. — Это девушка Алекса.

— Что? — взгляд мамы метнулся к моему лицу, словно ища подтверждения словам Ивана. — Почему ты нам не сказал?

Мама развернула стул к себе и села на него. Она выглядела такой уставшей, словно на ее плечи только что обрушили целую гору.

— А почему должен был?

Мама спрятала лицо в ладонях и тяжело вздохнула. Ее волосы рассыпались по плечам и у лица, скрывая ее. Отец подошел к ней и положил руку на спину, нежно поглаживая. Нам же достался его сердитый взгляд.

— Ты же знаешь, что мы любим твою девочку, как свою вторую дочь. Почему не пришли сегодня вместе?

Мою девочку. Сердце болезненно сжалось, потому что она должна была быть здесь. Рядом со мной. Выдохнув, я сделал шаг назад. Это все было слишком для меня.

— Я должен идти.

Взяв со стола свой мобильный телефон, я направился к выходу, поздно вспомнив о том, что не попрощался с мелкими. Но я не мог больше здесь оставаться.