По дороге разочарований…

Глава 24

24

Учиться предстояло три года, при этом меня очень беспокоило то, что после трех лет обучения профессии, придется отдать еще столько же службе на флоте. А то, что это будет именно флот, не вызывало никаких сомнений. Правда в отличие, от обычного призывника, я должен был пойти на определенную должность и далеко не в качестве рядового матроса, но все же три года дополнительной службы, просто вводило меня в откровенное уныние. Правда с первых дней учебы, появилась надежда, что кое-что изменится, потому, что по приезду после «практики» домой, уже на третий день меня загребли в училищную общагу. Оказалось, что вышло новое постановление нашего руководства, и с этого года, в училище вводится военная подготовка. С другой стороны, из-за этого приказа, строго ограничилось посещение общежитие, учащимися других курсов. Была введена обязательная форма одежды, которая практически не отличалась от флотской. Разница состояла лишь в том, что вместо бескозырки, мы носили фуражку, с кокардой Минрыбхоза. На пряжке ремня не было звезды, присутствовал лишь якорь. А вместо погон — наплечные знаки с надписью «Минрыбхоз». А самое интересное состояло в том, что уже со второго курса, мы должны были проходить практику на судах малого и среднего класса ВМФ, в качестве стажеров. И как объявил директор училища, в связи с этим нам придется сдавать двойной экзамен.

Первые экзамены будут проходить в училище, где будет выдан случае успешной сдачи экзамена так называемый (учебный) диплом общесоюзного образца. А второй экзамен при устройстве на работу специальной комиссии, которая и подтвердит наши знания и умения, и именно она определит будущую должность соискателя. При этом, на экзаменах будут присутствовать и офицеры флота. Последние могут рекомендовать соискателю должность на одном из судов или кораблей ВМФ. После сдачи практического экзамена, в военкоматах по месту жительства, будет присвоено звание младший лейтенант запаса. Последние слова означали то, что во флот меня призовут только в том случае, если я сам изъявлю желание там служить. Разумеется, если будет война, призыв последует незамедлительно, но насколько я помнил историю, этого произойти было не должно. И это полностью компенсировало то, что ближайшие три года, точнее два года и девять месяцев, я проведу на казарменном положении. Другими словами из обычной гражданской мореходки, сделали нечто напоминающее полувоенное училище, для офицеров запаса, которое вроде как и готовит рыбаков, но… с военным уклоном.

Может это и правильно, но учиться стало очень тяжело. По словам старшего курса, который пропустил эти нововведения, им было гораздо легче. Но с другой стороны, все они готовились после училища на службу во флот, а нам просто должны были присвоить звания младшего лейтенанта запаса и на этом вся служба должна была завершиться. И это меня откровенно радовало. Честно говоря, идти на службу совсем не хотелось, хотя, отец, узнав об этих нововведениях, был рад и счастлив. По его собственным словам:

— Младший лейтенант, это все равно офицер, и даже выше мичмана, так что быть тебе сынок офицером флота. А уж присвоение очередных званий, и карьеру, я тебе обеспечу, а получить недостающее образование можно и заочно.

Конечно, меня это несколько напрягало, но я старался не показывать вида, а просто учился.

Три года, пролетело как один день. К моменту выпуска опять произошли некоторые изменения, и теперь лейтенанта флота присваивали окончившим высшее инженерное учебное заведение, младшего лейтенанта — среднетехникое, а я, выпустился мичманом, но даже этого мне хватило за глаза. Отец, тут же начал суетиться о зачислении меня во флот, но на прошедшем семейном совете, я встал в позу и категорически отказался, сказав, что армии мне хватило и в Мореходке.

— И чем тебе не нравится служба на флоте? — Спросил отец. — Мы, что плохо живем?

— Хорошо. Но давай кое что сравним. Дядя Жора Греков, который служит мичманом на твоем крейсере, появляется в семье или поздно вечером, когда все уже спят, или когда уходит в отпуск. В редких случаях у него выпадает выходной день, не чаще двух раз в месяц. Остальные выходные, он либо в нарядах-караулах, либо на корабле какое-то авральные работы, требующие его присутствия.

— А, что ты хотел, служба, есть служба.

— Вот и я о том же. У тебя, как офицера несколько больше свободы, а меня как мичмана только что поступившего на службу, будут гонять как сидорову козу. Да, в сравнении со службой в армии, возможно, я смогу иногда ночевать дома, и буду получать неплохое денежное содержание. Но с другой стороны я с пятнадцати лет на казарменном положении, а ты хочешь вновь загнать меня в казарму на всю оставшуюся жизнь. А жить когда, пап? Мои одноклассники на меня пальцем показывают и хохочат. Они спокойно учатся в гражданских заведениях, вовремя возвращаются домой, вечером могут выйти прогуляться. Сходить в кино, на танцы, познакомиться с девушкой. В общем живут полноценной жизнью, а я? Три года отсидел в казарме, только избавился от нее и опять на осадное положение? Нюхать матросские носки, и с тоской смотреть на берег?

— Ну, если так рассуждать?

— Именно так, вот возьмем качестве сравнения. Евгений Иванович Тверидин, твой лучший друг, начинал тоже с четвертого помощника механика судов Минрыбхоза, вспомни, как он жил. Да в принципе и как сейчас живет. Да уходил на полгода в море, а после возвращался, и как все нормальные люди, жил обычной жизнью, вначале отдыхал целый месяц, а после до следующей путины, просто ходил как на работу, без авралов, без нервотрепки, и без идиотских приказов, заставляющих катать квадратное, волочить круглое, и начищать медное, чтобы блестело как у кота под мышками. При этом его зарплата, заметь, ничуть не отличалась от денежного содержания боевого офицера, а где-то, была даже выше нее. Это я уже не говорю о премиях и всем остальном. Даже сейчас он уже давно вышел в отставку и живет в свое удовольствие, в то время как ты до сих пор служишь, а ведь он твой ровесник.

— Короче служить, ты не хочешь.

— Не хочу. Была бы война, пошел бы, не раздумывая, но в мирное время на гражданке мне нравится больше. Поэтому звание мичман запаса меня более, чем устраивает.

Отец, конечно, расстроился. Он-то надеялся, что хоть кто-то из сыновей пойдет по его стопам, но получилось совсем иначе. Николай, так тот вообще, сказал, что служить он не желает и поступил на экономический факультет, идя по стопам матери, а я хоть и закончил факультет судовождения, но рыбное хозяйство это не Военно-Морской флот. Но все же отец мне помог.

Благодаря его протекции я смог попасть четвертым помощником штурмана на БМРТ «Иван Папанин», и в начале апреля 1981 года вышел в море на лов рыбы. Вообще-то автономность судов типа «Пулковский меридиан» составляет всего около семидесяти суток. Но обычная путина, на судах такого типа, составляет до года плавания. В данном случае, поход был рассчитан на восемь месяцев. При этом, за все время лова, судно должно было несколько раз войти в порты иностранных государств, для пополнения запасов, и плановой продажи продукции и груза выловленной рыбы. Это гражданское население считает, что советские рыболовные суда работают именно на них. На самом деле все происходит несколько иначе. Судно уходит на лов рыбы сроком до года. При этом большая часть пойманного и переработанного улова оседает в иностранных портах, с которыми были заключены договора на поставку продукции. За это там пополняют корабельные запасы, и выплачивают какую-то часть денег в виде валюты, которая поступает на банковские счета. Только при возвращении обратно в порт приписки, какая-то часть улова возвращается в союз, и то далеко не факт.

С одной стороны, уход в плаванье, как бы приближало меня задуманному, но как оказалось, все не так просто. Стоило только судну войти какой-нибудь порт, как на судне возникал запрет выхода на верхнюю палубу. Там, разумеется, происходили некоторые работы, по отгрузке готовой продукции или по приему топлива и провианта, но все это происходило под охраной судовой службы безопасности, и только ограниченным контингентом давно проверенных людей. Все остальные, любовались тем, что происходит в порту, через запертые люки иллюминаторов.

И только после отхода судна в море, запрет снимался. Но смысла в этом, не было уже никакого. Ни один здравомыслящий человек, не соберется прыгнуть за борт, чтобы попытаться доплыть до берега. Даже теоретически это очень трудно, а практически невозможно. Но это скорее касается именно здравомыслящих. Говорили, что раньше, экипаж мог свободно покидать судно и пусть группой, но прогуляться по городу, посетить магазины и просто посмотреть достопримечательности. Да и часть зарплаты выдавалась местными деньгами. В том же Перу, это были Перуанские соли, а в Сиднее, куда нам еще предстояло попасть Австралийские фунты. Запрет появился совсем недавно, буквально два года назад, когда четырнадцатого января 1979 года, с борта советского круизного лайнера, стоящего в порту Сиднея, сбежала Лилиана Гасинская которая выбралась через иллюминатор своей каюты, и завершив сорокаминутный заплыв, по кишащему акулами морю, выбралась на берег Австралии, где попросила политическое убежище. Но это чисто официальная версия. Был слух, что круизное судно, где она служила официанткой, стояло пришвартованным у пирса, что более вероятно, тем более, что среди пассажиров большей частью были именно иностранцы. И Галина, выбралась из окна каюты прямо на пристань, где ее поджидал автомобиль, на котором она и уехала. Это более правдоподобно. Но с другой стороны, если бы признали именно эту версию, то полетели бы многие головы, того же капипана, помощников, службы судовой безопасности и других. Поэтому так сказать прикрыли свои задницы рассказом о долгом заплыве, и похоже согласовали это с местной администрацией порта.

Поэтому с некоторых пор, практика прогулок резко сошла на нет. Правда имелся слух о том, что команде все-таки будет разрешено покинуть судно, при заходе во Вьетнам. Но это были всего лишь слухи. И единственное, что было доступно, так это наблюдение, либо через окно иллюминатора, либо через окна капитанского мостика, где я нес вахты, в качестве четвертого помощника штурмана. При этом, единственное, что мне доверяли во время вахты, так это подержаться за штурвал, пока штатный судоводитель пьет кофе, или же сбегать на камбуз, чтобы там набрать этого самого кофе и принести его на мостик. Впрочем, ничего иного я от первой поездки и не ожидал. Забыл самое главное. Меня в любой момент вахты могли спросить о курсе судна в данное время, его скорости, прогнозе погоды, проэкзаменовать в определении долготы, или широты, причем, не только современными, но и дедовскими способами например с помощью допотопного секстанта и логарифмической линейки. Не взирая при этом на тот факт, что находится за окном, жаркий полдень или глубокая ночь. Но пока я вроде справлялся, потому как сильных взысканий, вроде не получал. Но с другой стороны стал гораздо лучше ориентироваться во всем, о чем до сего момента, имел тольлко теоретические представления.

Прошло около двух месяцев плавания, когда меня вызвал на мостик первый помощник капитан-директора, и сообщил о том, что у отца случился инфаркт миокарда, но в данный момент положение вроде бы стабилизировалось и хотя готовятся документы на его выход в отставку, все в общем нормально. Наше судно в это время находилось неподалеку от побережья Южной Америки, и намечался заход в один из портов Перу, для сдачи части груза, и пополнения припасов.

— Если хочешь, мы можем организовать отправку тебя домой. Не скажу, что это будет быстро, потому что прямого рейса нет, да и никто не позволит воспользоваться сторонним рейсом, но сейчас в Лиме стоит наше судно, которое сможет взять тебя на свой борт. Оно как раз отправляется в сторону Союза, правда не во Владивосток, но тем не менее.

— Думаю, в этом нет необходимости. — Ответил я. — Мой приезд только заставит отца волноваться, что приведет к осложнениям. Единственное, что я бы сделал, так это отправил бы телеграмму, может несколько длиннее обычной.

С последним не было никаких проблем. Мы, то есть экипаж судна и работники завода, таким образом общались с берегом. Дело в том, что иной связи сейчас и не было. Письма, теоретически можно было отправить из иностранного порта, но до него еще нужно было дойти, найти валюту на оплату почты и так далее. Поэтому, раз в неделю местный «почтальон» собирал у всех желающих тексты телеграмм с адресами доставки, а затем отправлял их по радиотелеграфу из радиорубки. Там же получал ответы, и разносил их адресатам на корабле. Правда было некоторое ограничение в количестве слов, но в данный момент, оно было снято и я довольно быстро выяснил все подробности происшествия, и в общем-то можно сказать, успокоился сам, и успокоил семью.

Все оказалось вполне банально. Внеочередная проверка боеготовности, привела к такому же авралу, и на волне нервотрепки отцу стало плохо с сердцем. Что было в общем-то не мудрено, учитывая его возраст. Я и уж тем болеемладший брат Николай были поздними детьми. Вначале, отец родился в 1920 году, принимал участие в Великой Отечественной войне, проходя службу в Тихо-Океанском Флоте, затем было просто не до этого, из-за послевоенной разрухи, да и мама тоже заканчивала Университет, потом долго ничего не получалось, все же медицина тех лет оставляла желать лучшего, и когда наконец все звезды сошлись, маме исполнилось тридцать семь лет, а брат появился через три года после меня. Таким образом, отцу сейчас уже было за шестьдесят. По-хорошему его ровесники давно уже находятся на заслуженном отдыхе. Но он все цеплялся за свою службу, и как итог, в давно подорванном здоровье не выдержало сердце. Хорошо хоть на крейсере, где он служил, отличная медсанчасть с опытными врачами. Приступ удалось быстро купировать, а после отправить отца в госпиталь на материк. Учитывая, что все сроки службы он давно выбрал, ему присвоили звание капитана первого ранга, и сейчас, после окончания лечения, он готовится к выходу на пенсию. В остальном дома все по-прежнему, и волноваться не о чем.

На этом собственно все и завершилось. Вернее сказать почти все. Все-таки мой отец был близким другом капитан-директора, на корабле которого я сейчас находился и поэтому, по приезду в Лиму мне позволили в сопровождении представителя особого отдела доехать до Советского консульства и созвониться с домом. Дела оказались несколько хуже, чем предполагалось ранее. Приступ отца был не единственным, и он до сих пор находился в госпитале, мама конечно большую часть времени проводила возле него, и мне просто повезло застать ее дома. В остальном вроде бы все было хорошо, но мама, явно, что-то не договаривала, видимо не желая говорить это по телефону. Но все же по некоторым обмолвкам, я понял, что, Николай, опять начал чудить. Еще когда я учился в Мореходке, а он заканчивал школу, то несколько раз сбегал из дому, причем не просто так, а уезжал в другой город. А, пару раз его приходилось вызволять из милиции, однажды это произошло в Комсомольске-на-Амуре. Я рассказал ей о своих делах, и на этом разговор завершился, как собственно и мое посещение Лимы. Меня тут же посадили в автомобиль, довезли до трапа нашего судна, и сдали из рук в руки. Я тогда еще не знал, что очень скоро вновь окажусь здесь, правда уже не как четвертый штурман БМРТ «Иван Папанин», а скорее как бродяга без рода и племени.

Следующее место, куда мы должны были добраться, находилось в том самом злополучном порту, где год назад совершила побег советская официантка «девушка в красном бикини» как ее окрестила вся зарубежная пресса. Южное побережье Австралии, Сидней. Стоило только отойти на тысячу миль от берегов Лимы, как меня догнала телеграмма, сообщившая о скоропостижной смерти отца, а через пару дней, как ни странно и матери. Телеграмму, дал брат, заодно обвинивший меня во всех грехах. Оказалось, что это именно я виноват в смерти отца, потому что не захотел идти на службу в Тихоокеанский Флот. А заодно и матери, потому что она не перенесла его кончины и слегла, а через неделю, похоронили ее. В общем, это был удар, и довольно сильный. Причем настолько, что меня на несколько дней освободили от несения вахт. Разумеется, о возвращении домой никакого разговора не велось, ладно были бы на берегу, в этом случае, меня могли оставить на какое-то время в консульстве, а затем отправить попутным рейсом домой. Но снимать судно с маршрута, никто, даже и не собирался. Да и по большому счету, до Австралии ни в один порт судно не должно было заходить.

Впрочем, придя в себя, я вновь вернулся к службе, правда перед этим, у меня состоялся разговор с капитаном, предложившим отправить меня домой из Сиднея, куда мы должны были прийти примерно через полтора месяца, или как вариант, возможно, состоится рандеву с каким-нибудь советским судном находящимся в этих водах. По большому счету, именно сейчас, мне это было не нужно. Что-то исправить в этом я был не в силах, а прерывать работу, только из-за того, чтобы побывать на могилах родителей тоже не имело смысла. Тем более, что брат во всех грехах обвинил именно меня, и неизвестно как сложатся отношения с ним. Да и встречаться с ним, не было никакого желания. Мысленно попрощавшись с родителями, я заверил капитана, что никаких проблем со мною не будет, и попросил его допустить меня к вахтам.

— Узнаю Григория Сергеевича. — Ответил мне капитан. — Дело у него всегда стояло на первом месте. Что же, я не против, продолжения тобою службы на моем судне. С завтрашнего дня, можешь приступить к своим обязанностям.

А буквально через неделю, мы попали в жесточайший шторм, который бросал наше судно по волнам, как ореховую скорлупку. Около трех суток, мы практически не смыкали глаз, не сходя с мостика, меняя вышедших из строя от усталости, а порой и легких ранений, товарищей прямо здесь, и пытаясь как-то выжить в разбушевавшейся стихии. И капитан, принял решение, приблизиться к острову Рапа-Нуи, чтобы спрятаться от шторма на подветренной стороне, в бухте Винелу. По большому счету, никакой бухты там не имелось. Но имелся довольно большой, хотя и мелководный залив, единственным достоинством которого было то, что южная сторона острова находилась под ветром, и на берегу острова находились возвышенности высотой до двухсот метров. Другими словами, именно из-за этого, здесь находилось самое спокойное место в океане, где можно было относительно безопасно переждать бурю.

Разумеется, и это место нельзя было назвать тихой заводью, но хотя бы берег прикрывал нас от ураганного ветра, и здесь можно было хоть слегка передохнуть. Убедившись, что с судном ничего не произойдет, капитан разогнал с мостика всю штормовую команду, приказав нам рассосаться по кубрикам, и хоть немного привести себя в порядок и отдохнуть, сказав, что при необходимости отдаст приказ по громкой связи.

К счастью шторм вскоре пошел на убыль, и капитан распорядился предоставить всем сутки отдыха, для приведения в порядок себя, а в последующие сутки и судна.