По лезвию судьбы

=33=

Трудно привыкать к новой жизни. К тому, что нужно звонить перед выходом из дома или с работы, к тому, что теперь рядом чужие глаза — очень зоркие — и уши — очень чуткие. Да, для моей безопасности, но черт!..

Сегодня я возвращалась из дворца Серковского. Отделка второго этажа подходила к концу, бригада Иваныча работала качественно и с опережением плана. Прикрыв глаза, я медитировала под звуки природы, доносящиеся из динамиков авто, когда мой телефон зашелся в приступе беззвучной вибрации.

Рома. Странно. По договоренности, установленной очень давно, ребенок звонил мне в рабочее время лишь в крайнем случае: разъезды, совещания, общение с клиентами часто не позволяли принять вызов. Для обмена информацией и корректировки планов мы с сыном обходились перепиской в мессенджере. Живот внезапно скрутило от дурного предчувствия, подрагивающим от волнения пальцем я нажала зеленую кнопку и приняла вызов.

— Да, Рома. Что случилось?

Тишина. Я прибавила громкость, но опять ничего не расслышала, лишь странный шелест. Евгений насторожился, глядя на мою реакцию, выключил радио, работающий кондиционер и активировал в телефоне громкую связь.

— Рома, говори! — я почти кричала в трубку, когда в эфир прорвался тихий хрип ребенка.

— Ма… ма…

— Рома, ты где?

— До… ма, — казалось, что каждый звук давался сыну с огромным трудом. — Я… ды… шать… горло…

— Домой! — я взвизгнула в тот же момент, когда Евгений выкрутил руль и развернулся через двойную сплошную прямо под камерами наблюдения. Ревя двигателем, большой внедорожник летел к нашему жилому комплексу, обгоняя, подрезая попутчиков, то и дело ловя в спину возмущенные сигналы клаксонов.

— Я вызываю скорою, — отозвался телохранитель, отправляя в гарнитуру, закрепленную на ухе, непонятные рубленые фразы.

— Отек Квинке, — выдохнула я, на миг отрываясь от телефона. Евгений кивнул и передал информацию своему абоненту. Рома уже не разговаривал, но звонок не завершил, поэтому я слышала какие — то шорохи, потрескивание. Прозвучал короткий, как выстрел, звук разорванной бумаги, а затем наступила тишина… Несколько минут оглушающей тишины, во время которых я умирала. От собственного бессилия, от ужаса за своего восьмилетнего ребенка, который сейчас остался в квартире один на один с большой проблемой. Я отсчитывала минуты и секунды до прибытия, и каждый из моментов мог оказаться для Ромы роковым.

Мы встретились у подъезда: скорая помощь, мой босс, которого принесло неизвестным, но явно попутным ветром.

— Ключи, Ника! — голос Марсова был тихим и почти спокойным, а широкая ладонь поддержала, когда я вложила в нее связку, найденную наощупь на дне сумки. — Идем!

И я шла, бежала, спотыкаясь на ровном месте. Только поддержка Марсова не позволяла мне упасть. Глаза застилали слезы, ноги подгибались от страха, а сердце заходилось в бешенной гонке, билось в горле, но я держалась. Ради сына цеплялась за ускользающее сознание, не позволяя себе провалиться такой неуместный обморок. Лифт! Гадский лифт! Почему так медленно?! Поскуливая от нетерпения, я переминалась с ноги на ногу, торопя смену цифр. Восемнадцать! Ну наконец — то!

Мне казалось, что тяжелый ключ входил в личину очень медленно, неохотно, поворачивался лениво, а дверь в квартиру открывалась, словно в замедленной съемке.

Мой ребенок лежал на полу в гостиной. Лицо отекшее, перекошенное, из горла вырывался рваный шумный хрип.

— Сынок!

Я хотела броситься к нему, но Марсов ухватил меня за талию и крепко прижал к себе.

— Нет! Не надо мешать врачам, Ника!

Люди в белых халатах не теряли ни секунды, обступив сына, а я билась в руках Михаила. Истерика подкрадывалась медленно, но верно.

— Там шприц! — я ткнула пальцем в сторону надорванной упаковки со шприц — ручкой. Препарат экстренной помощи при аллергических отеках нам привез отец. Последняя разработка российских фармацевтов уже однажды спасла жизнь моего сына. Только сейчас я поняла, какой треск слышала во время разговора. — Рома сделал себе укол!

— Молодец парень! — молодой врач прочитал название на этикетке и довольно кивнул. — Настоящий мужчина растет, — он обернулся к коллеге, который с тревогой в глазах качнул головой, и скомандовал. — Интубируем!

— Ника, не смотри, — Марс силой развернул меня лицом к себе. Хрипы ребенка усилились. Хотелось закрыть уши, чтобы не слышать, но нет… — Не смотри, моя хорошая. Пусть врачи работают.

— Отпусти! — я вырывалась, царапалась и подвывала от ужаса, а когда Миша ослабил объятия, моего сына уже уложили на носилки.

— Не нужно нервничать, — спокойствию врача я могла только позавидовать. — Ваш сын сделал инъекцию, замедляющую отек, а трубка позволит ему дышать, — вид трубки, торчащей из проколотой трахеи, едва не вызвал у меня рвотный рефлекс и новую волну паники. Теперь стало понятно, почему босс не позволил на это смотреть. — Угрозы для жизни ребенка нет. Сейчас мы поедем в больницу, очистим кровь мальчика от аллергена, прокапаем витамины, и все будет в порядке.

Врачи вывезли Рому на носилках, а Марсов задержал меня в квартире.

— Ника, на что у Ромы аллергия?

— Орехи, — выдохнула, глядя в синие глаза. Господи, какое счастье, что мой босс сейчас рядом! Нет. не босс. Любимый мужчина. Одна я бы не вывезла, развалилась на осколки, рассыпалась в пыль.

— Понятно.

Михаил кивнул незнакомому мужчине, который появился на пороге квартиры.

— Ты слышал? — получив ответный кивок, босс переключился на меня. — Мы с тобой едем в больницу, а мой человек поищет, что могло вызвать приступ. Хорошо?

Хорошо. Все хорошо. Уходя из квартиры, я оставила ключи на тумбе в прихожей. Кажется, можно начинать дышать. Сейчас… я только…

— Ника! — голос Михаила доносился издалека, словно сквозь вату. — Ника, все в порядке. Любимая, держись.

И я держалась. За него. Но в больнице, когда врач наконец разрешил зайти в палату к Роме, силы покинули меня окончательно и бесповоротно.