По лезвию судьбы

=54=

— Черт…

Андрей растер лицо руками. Я видела, что он растерян: инициатива сестры застала его врасплох.

Интуиция орала и мигала всеми красными лампочками, что были в ее распоряжении, подталкивая меня к выходу, но я сидела, словно приколоченная к мягкому стулу. Уйти нельзя, остаться невозможно…

— Миша…

Нет! Не надо! Пожалуйста! Мне хотелось закричать, заставить Андрея умолкнуть, лишь бы он не поднимал эту тему. Рана еще болела, затянувшая ее кожа была слишком тонкой и могла прорваться от малейшего прикосновения.

— Возможно, Миша умер из — за меня…

Каждое слово — камень. Тяжелый, остроугольный. Слов мало, но их тяжесть бесконечно велика. Она крошила кости, разрывала вены и артерии, заставляла легкие хрипеть от напряжения.

Я видела, как сложно говорить Серковскому, с каким усилием давались звуки. Видела, но не понимала того, что слышу.

Смысл доходил медленно, как будто слова были произнесены на незнакомом языке. Воздух в помещении стал плотным, вязким, как кисель. Он с трудом наполнял легкие, загоняя сердце в бешенный галоп.

Что?

Он виноват в смерти Миши?

Виноват?

— Объясни…

Меня хватило всего на один выдох. Андрей сел на стул, стоявший на противоположной стороне стола. Напряженный, собранный, словно зверь перед опасным прыжком. Серые глаза потемнели, золотистые искорки возле зрачка залила тьма. Я ждала ответа, внимательно всматриваясь в лицо того, кто сам себе предъявил тяжелое обвинение.

— Мишка был со мной в связке в тот день…

— В какой день? Что за связка? Ты, вообще, о чем говоришь?

— Альпинизм, Ника. Я говорю о том дне, когда сорвался с горы, — его пальцы пробежали по скуле, по тонкому, едва заметному шраму. Теперь все стало ясно, я вспомнила давний разговор. — Миша был моим напарником и тоже упал, потому что я запаниковал, повел себя непрофессионально. Я подвел друга. Я убил его…

Последнее — хрип, как подтверждение приговора. Виновен.

Это… Боже! Я… нет! Перед глазами мелькнула картинка, как двое срываются со скалы и летят вниз, падают на острые камни и скользят по склону. Слишком больно… Я зажмурилась, прогоняя ужасное видение, и снова вперилась взглядом в Серковского. Тут что — то не так!

— Этого не может быть, Андрей. Я не видела на теле Миши шрамов или следов операций после падения. Его наверняка обследовали… С чего ты решил..?

Что я сейчас делала? Протягивала Барсу соломинку, чтобы вытащить его из пропасти самобичевания? Успокаивала себя? Тряхнув головой, Андрей отказался от помощи.

— Конечно, обследовали. Врачи обнаружили синяки и ссадины, трещину в кости левой руки.

— И все?

— Да.

— Но тогда почему..?

— Потому что спустя несколько лет Мишка обмолвился, что у него начались внезапные приступы головной боли. Я буквально силой загнал его на повторное обследование. Он почему — то не хотел идти, сопротивлялся. Может, предчувствовал результат, — голос холодный, острый, безжалостный. — В тот день была обнаружена аневризма, — Андрей стиснул зубы так, что желваки заиграли на скулах. Потребовалось время, чтобы он продолжил говорить. — Она сразу же была признана неоперабельной из — за неудачного расположения. Никто из хирургов не гарантировал благоприятного исхода, потому что риск повредить мозг был слишком велик. Миша отказался от операции. Сказал, что предпочитает жить человеком, пусть даже короткую жизнь, чем станет овощем-долгожителем, пускающим слюни, забывшим собственное имя.

Я вспомнила… вспомнила слова Марса.

«У тебя волшебные руки, пернатая. Они снимают любую боль.»

Боже! Я обхватила голову руками, из последних сил сдерживая подступающие слезы и надвигающуюся истерику. Эти сеансы массажа, или — как их называл мой муж — сеансы ласки и нежности, когда я массировала его виски, перебирала волосы… Его привычка укладывать голову мне на колени, тихо мурчать от удовольствия…

И все же…

— Андрей, с тех пор как все случилось, я много читала про аневризму. Никто не может точно определить, что стало причиной ее возникновения, поэтому…

— Ты хочешь мне помочь? — устало и грустно улыбнулся Серковский. — Но зачем? К чему все это, Ника?

— Я не хочу, чтобы ты сам себя закопал. Приговор слишком жесток. Мишу уже не вернуть, а подобное самобичевание быстро сведет тебя в могилу. Ты должен жить, Барс.

— Зачем? Кому это нужно? — он смотрел куда — то поверх моего плеча, но мне казалось, что это страх… Страх посмотреть мне в глаза и увидеть ответ, поэтому — вскользь, по касательной.

— Это нужно твоим детям.

— У меня нет детей, Ника.

Остановите землю, я сойду! Не успела отдышаться после первой лавины, а продолжение уже следует.

— Что значит — нет детей? А мальчик Петя, а Алиса и ее второй ребенок?

— Это Сашкины дети. Алиса — его любовница, не моя…

Сюр какой — то! Балаган лимитед, а не высшее общество!

— Ничего не поняла… Тогда почему любовница брата пришла к тебе? И мальчик на тебя очень похож…

Вместо ответа Серковский достал телефон, произвел пару манипуляций и протянул мне фото.

— Читай.

Это был бланк экспертизы ДНК. Много слов, непонятных терминов, в которых сам черт ногу сломит. Ага… вот и результат. Близкое родство.

— Я — не отец Петьке, а его дядька. Экспертиза это подтвердила. То же самое касается второго ребенка. И, кстати, это тоже мальчик, а не девочка, как говорила Алиса.

— Дядька… — от избытка информации у меня в голове стоял гул, словно неподалеку ударили в колокол.

— Именно так. Поскольку Сашка женат, а его супруга — дама крайне ревнивая, то отец попросил меня присмотреть за Алисой и ее детьми, моими племянниками. Серковские детей не бросают.

Угу, не бросают. Фигня вопрос! Они делают их направо и налево, а затем пытаются стыдливо прятать. Ссылают в Черногорию на полный пансион. Этакий аналог сибирской ссылки на современный лад. Нормально, что уж! О, времена! О, нравы! Свобода в любви имеет побочные эффекты, и ревность жены — лишь один из них.

Ревность… фото… Слова рвались с языка, но я удержалась. Хотела спросить, и, кажется… да.

— И по поводу тех фото, Ника… — словно между прочим обмолвился царевич.

— Каких?

Невозможно поверить, что Барс отзывается на мои мысли, но это факт. Кажется, сегодня я утону в изобилии информации. Он решил меня добить? Так мне уже много не нужно. Слегка подтолкнуть и я улечу…

— Фото из Китая. Ты прекрасно поняла, о чем я говорю, не так ли?

— Допустим.

— Те фото — постановка. Я заказал съемку и принял в ней участие.

Опаньки! А я уже думала, что могу расслабиться и ничему не удивляться. Может, Лизу позвать? Пусть вернется вместе с Соней, мне нужен перерыв на усвоение информации. Держись, моя крыша!

— Зачем тебе нужна такая грязь? — не сдержалась, вспоминая «веселые картинки» с возрастным цензом восемнадцать плюс. — Любишь сниматься в порно?

— Чтобы ты наверняка выбрала Мишу. Не меня. Его.

С тихим мычанием я уронила голову на сложенные на столе руки. Слов не было, понимания ситуации — тоже, а значит…

— Это бред, Андрей! Полный бред! Я в жизни в это не поверю! — я вскочила из — за стола и подошла к окну, с трудом гася порыв что-нибудь разбить. — Когда я тебе сказала, что выбираю Мишу, ты был зол! Больше скажу, ты был в бешенстве!!! Как можно злиться, что тебе предпочли другого и при этом делать компромат на себя же?! Ты сумасшедший?!

Если я начала злиться, но Серковский — наоборот — вмиг стал спокоен и невозмутим. Он стоял у меня за спиной. Когда успел — не знаю. Не видела.

— Я не сумасшедший, Ника. Я люблю тебя, но решил уступить, отойти в сторону, потому что Мишка тоже тебя любил, а я слишком много ему задолжал. Одной рукой я подталкивал тебя к другу, а другой старался удержать рядом с собой, — в отражении панорамного окна наши отражения были хорошо видны на фоне ночного неба. — Мишка очень сильно тебя любил… очень… Может в моем поступке есть доля сумасшествия, не знаю.

Карусель, карусель… Перед глазами все плыло. Хотелось спрятаться в темный уголок, чтобы прийти в себя и все обдумать. Оставался еще один вопрос, но ответ на него я уже предполагала.

— Почему ты снимался сам?

— Арбатов.

Да, я так и думала. Мир элиты тесен, а то, что Барс общался с женихом Лизы, я видела собственными глазами. Кир наверняка поделился с другом историей про грязный фотошоп.

— Ты слишком внимательна к деталям, Ника. Чтобы не рисковать, пришлось раздеться и сделать несколько кадров.

— Выглядело убедительно, — это все, что я могла сказать. На большее не было ни сил, ни слов, ни желания. Мои ресурсы на сегодняшний день подошли к концу. Хочу домой. В тишину, к Роме.