По ту сторону от тебя (СИ)

Глава 18. Вдребезги

Гуляли мы всю ночь, медленно бредя вдоль нескончаемой набережной, лишь однажды зашли в круглосуточную закусочную — выпить кофе и немного согреться. Несмотря на то, что лето было в самом разгаре, ночь выдалась на удивление прохладной. Возможно, если бы не Глебова джинсовка, наш променад закончился бы намного раньше.

А так… мне удалось встретить один из самых умопомрачительных рассветов в своей жизни. Клянусь, ещё ни разу в жизни мне не доводилось видеть такого яркого неба, как в то утро. Простота, чистота красок и странное чувство единения с природой, с собой, с человеком, который стоял позади меня, едва касаясь моего затылка.

Волшебство развеялось вместе с первыми прохожими и автомобилями, буквально летевшими по пустынным улицам города.

— Мне нужно в гостиницу, — не оборачиваясь назад, сообщила негромко.

— Я провожу, — чуть ли не шёпотом отозвался Новгородцев.

Обратно ехали на такси, машина Глеба так и осталась стоять на стоянке бара, но у нас попросту не нашлось сил вернуться за ней.

Уснула незаметно для себя, убаюканная теплом, мерным покачиванием авто и едва слышимым гулом мотора. Проснулась на плече у своего спутника. В салоне такси мы были одни.

— А где водитель? — встрепенулась.

— Вышел покурить.

— Но… а как?

— Я сказал, что оплачу простой. Ты так спала… не хотелось тебя будить.

Сонный мозг соображал тяжко. Вполне вероятно, что в обычной жизни я бы сочла поведение Новгородцева маньячеством или очередным красным флагом. Но сейчас… сейчас меня практически затопило волной умиления. И я, дабы скрыть степень своего смущения, потянулась к дверной ручке.

***

Водитель провожал нас слегка циничным, но, кажется, вполне довольным взглядом. В связи с чем только и оставалось теряться в догадках, сколько ему отстегнули за «простой».

Потом долго стояли на подходе к гостинице, скрывшись в тени раскидистого дерева. Молчание было странным, но не давящим, скорее наоборот… уютным и как-будто бы родным.

Наконец, я не выдержала и зевнула.

— Ты устала, — тут же тряхнул головой Глеб, словно приходя в себя. Пора тебя отпускать, надо отдохнуть.

— А ты?

— А что я? — удивился мой провожатый. — Заеду домой, переоденусь — и на работу.

— На работу? — ужаснулась я, подавляя очередной зевок. — Мы же всю ночь не спали, как ты собрался делами заниматься?!

— Не привыкать, — тонкие губы растянулись в хитрой полуухмылке. — Правда, давно не практиковал. Но что поделаешь?

Бросила в его сторону полный скепсиса взгляд и развернулась на пятках с большим желанием сбежать, но Новгородцев успел перехватить меня и… поцеловать.

Сопротивляться я не стала.

***

Проспала я практически до обеда. Разбудил меня звонок с работы. Минут сорок ушло на решение каких-то экстренных вопросов, до тех пор пока я случайно не заметила на экране конвертик, намекающий на то, что кому-то не мешало бы проверить почту. Сердце дрогнуло.

Резко завершив разговор, с трясущимися пальцами полезла читать имейл.

Само сообщение с результатами анализов не говорило мне ровным счётом ни о чём. Впрочем, без сравнительного анализа сами по себе данные не представляли особой ценности.

Что делать дальше, я знала практически назубок.

Набрав номер лечащего врача мамы, я тоном отличницы отчиталась о проделанной работе, всячески стараясь игнорировать дрожащие пальцы и подкашивающиеся ноги.

— В течение часа отзвонюсь, — заверил меня Олег Георгиевич, прежде чем отключиться.

Дальше время тянулось как резиновое. В голову лезли всякие дурные мысли. Отчего-то фантазия рисовала, как врач едва ли не вручную сравнивает наборы наших генов, отвечающих за совместимость тканей.

Пару раз звонила Глебу. Но женский голос на том конце трубки каждый раз механически сообщал, что абонент «не абонент».

Несмотря на то, что я почти не выпускала телефон из рук, беспрестанно гипнотизируя безумными глазами дисплей, звонок от Лисицына я едва не пропустила, впав в какое-то странное отупение.

— Да, Олег Георгиевич, — со скоростью света протараторила я. — Ну что там?!

— Кира Юрьевна… — запнулся мужчина, — мне очень жаль, но процент совпадения недостаточен…

***

Работник из меня этим утром был так себе. Сидя на ежедневной утренней летучке, я то и дело проваливался в воспоминания о сегодняшней ночи, едва сдерживая довольную улыбку, которая так и норовила проступить на лице. В другие же моменты меня попросту начинало вырубать, вследствие чего периодически приходилось встряхивать головой, отгоняя сон, за что пару раз получил два крайне ощутимых тычка локтем в бок от Лёньки. Со Звягинцевым мы в своё время были одногруппниками и попали в фирмы как самые перспективные представители своего потока. Поэтому ему позволялось и прощалось многое, даже ехидные взгляды по поводу моей подбитой физиономии. Как-либо маскировать следы разборок с неудавшимся Кириным ухажёром я не стал. Во-первых, много чести для этого мудака, а во-вторых… а во-вторых, я находился в том состоянии, когда на мнение окружающих было откровенно по херу.

Лишь хмурый взгляд шефа заставил меня несколько подобраться.

Работу я свою любил, особенно в первые годы после универа, когда нужно было рвать и метать, борясь за своё место под солнцем. Амбиций тогда во мне было будь здоров, и я буквально наизнанку выворачивался, чтобы доказать окружающим, что чего-то стою.

Хотя сейчас, оглядываясь назад, мне невольно становилось смешно. По большей части нам не давали ничего серьёзного, так… побыть на побегушках у более опытных коллег или какую-то иную мелочёвку, которую я делал с закрытыми глазами ещё будучи студентом. Но какой бы незначительной ни казалась мне поставленная задача, я всегда старался выполнять её на все сто, а то и двести процентов. К тому же я умел учиться, наблюдать и делать выводы из чужих ошибок.

Со временем задачи стали сложнее, клиенты серьёзнее, а жизнь… интереснее. У меня даже появился определённый авторитет в юридических кругах, что являлось отдельным предметом моей гордости. И казалось бы, всё и дальше бы было в ажуре, если бы не ситуация с матерью. За последние полгода я вполне ощутимо охладел к работе, словно утратив кураж и азарт. Нет, я всё ещё старался полностью отдаваться делу, но… с каждый днём становилось всё сложнее.

Я лажал и прекрасно это понимал. Но самым херовым было то, что это понимали и все остальные, особенно шеф. И даже недавний отпуск не смог меня окончательно взбодрить: к тревогам о маме добавились фанатичные мысли о Кире, которые не желали отпускать меня ни днём, ни ночью. Особенно ночью.

Летучка подходила к концу, когда я в очередной раз клюнул носом, неудачно дёрнулся и разлил уже остывший кофе на свежую рубашку.

— Твою ж… — выругался сквозь сжатые зубы.

— Что, Новгородцев, загул — дело непростое? — не удержался Лёнька от сарказма.

Бросил на приятеля предостерегающий взгляд. Вот только чужих острот мне сейчас не хватало.

Продолжи он сейчас и дальше развивать тему, я бы не сдержался и в качестве ответа наделал каких-нибудь глупостей. Но в наш «междусобойчик» со Звягинцевым неожиданно вмешался шеф:

— Боюсь, тут замешана женщина, — устало вздохнул Чернов, после чего сделал жест рукой, означавший, что все свободны. Я подскочил первым со своего места под чужие любопытные взгляды. Но просто так покинуть летучку не получилось: — Глеб, задержись.

***

Какое-то время мы сидели молча. Александр Дмитриевич думал о чём-то своём и не спешил делиться своими мыслями, я же за считанные минуты успел сменить огромный спектр эмоций от вины до раздражения.

Со мной всегда так происходило: понимание собственной неправоты лишь подстёгивало потребность держать «лицо» до последнего. Поэтому держался я несколько надменно и с вызовом, при этом прекрасно осознавая, что не прав.

Взрослая часть меня так и норовила сделать фейспалм и поставить диагноз «детский сад». Но, к сожалению, её мнения сегодня не спрашивали, поэтому я продолжал вести себя как последний придурок.

— Ну и что мне с тобой делать?! — в конце концов полюбопытствовал шеф.

Повёл плечом и слегка оскалился:

— Понять и простить?

— И позволить тебе и дальше заниматься саморазрушением.

Я напрягся. Хотелось послать всё на х… и попросить не лезь в мои дела, но уважение к Чернову всё же победило.

— Справлюсь. Ничего криминального не произошло, так… глупое недоразумение, — невольно коснулся раны на губе. Она вполне ощутимо болела, но хоть кровить перестала.

— Недоразумение, — повторил за мной шеф. Если честно, то я ожидал, что он начнёт меня отчитывать, но наш разговор вдруг принял совершенно иной разговор: — Как мама?

Растерялся. Этот вопрос… такой простой и такой человечный, поставил меня в тупик. Невольно тут же захотелось залезть в телефон и проверить уведомления, но тот, как назло, разрядился и остался дожидаться меня в ящике моего стола в кабинете.

— Держится, — проговорил не спеша. — Появился весомый шанс, что мы нашли донора для трансплантации костного мозга.

Чернов медленно кивнул головой, при этом по выражению его лица было сложно что-либо понять. Но отчего-то мне казалось, что в этот момент он думал о собственном сыне.

— Дай бог, — осторожно отозвался шеф, с осторожностью восприняв мои новости. Я, если честно, и сам не понимал, как относиться к происходящему. Я предпочитал думать о том, что Кира сможет спасти маму, слепо веря в то, что всё просто обязано быть хорошо, и даже не допускал возможности, что что-то может пойти не так.

— Знаешь, я тоже не раз в этой жизни рисковал всем, — заметил Александр Дмитриевич, дав нашему разговору совершенно непонятный для меня оборот. Собственно я даже так и сказал:

— Не понял.

Впервые за всё время нашего знакомства шеф глянул на меня как на дебила.

— Меньше всего на свете мне хочется тебя воспитывать. Мне, слава богу, хватает тех, о ком переживать.

«Ну так не воспитывайте», — едва не вырвалось у меня. Дурацкая привычка противостоять всем и всему. Когда-то она помогала мне выживать в условиях детского дома, теперь же то и дело ставила меня в глупое положение. На этот раз мне хватило сдержанности и мозгов промолчать.

— Александр Дмитриевич… я правда не понимаю, — от смущения, пришедшего на смену раздражению, почувствовал себя вновь мальчишкой, напуганным и растерянным. Впрочему, судя по всему, не так уж и далеко удалось мне уйти от той версии себя.

Чернов сделал глубокий вдох и продолжил предельно спокойно, отчего сразу стало ясно, что у человека семь детей и видал он вещи и похлеще моего фингала под глазом.

— Риск, конечно, дело благородное, но при условии, что ты честно осознаешь, что и почему делаешь. Если же ты делаешь что-то лишь потому, что тебя так прижало, то это не риск, это банальное распиз… раздолбайство. Совершать идиотские поступки только потому, что тебе так захотелось, или потому, что у тебя гормон взыграл… ну так себе затея.

— Личный опыт? — фыркнул я, таки не удержавшись от колкости.

— Личный, — ничуть не обиделось моё начальство. — И поверь мне, когда ты окажешься на грани потери самого главного для себя, ты поймёшь, о чём я тебе толкую.

— Я и так на грани! — скрипнул зубами. — Надеюсь, не стоит напоминать вам про мою маму…

— Значит, недостаточно на грани! — оборвал он меня резко, неожиданно рыкнув, и с отвращением глянул на мой фингал. — Если позволяешь себе такое. Ты как с таким боевым раскрасом собрался матери на глаза показываться? Или будешь пару недель отсиживаться в стороне…

Пары недель у нас не было.

— Я… я не подумал.

— И почему я не удивлён?! — спросил Александр Дмитриевич у воздуха, после чего печально покачал головой. — Глеб, если бы не были с тобой знакомы столько лет лично, я бы подумал, что чуйка меня подвела и я зря взял тебя к себе в фирму. Но я видел тебя в деле и знаю, на что ты способен. Так как какого хрена тебя повело именно сейчас? Когда трезвое мышление тебе необходимо как никогда.

Последние слова всё-таки попали прямо в цель.

Я словно посмотрел на себя со стороны. Вот мне двенадцать и я сижу в кабинете директора детдома, тощей как палка Надежды Сергеевны, и выслушиваю её длительные увещевания, мечтая лишь об одном — поскорее свалить бы отсюда, дабы не слушать весь этот бред. Хотя бреда там, по сути, было ноль. Просто во мне тогда было столько злости на этот мир, что казалось, и он, этот самый чёртов мир, ненавидел меня от и до.

— Я девушку встретил, — признался, сам того не ожидая.

— Поздравляю, — ободряюще улыбнулся шеф, должно быть ожидая чего-то подобного. — Давно пора.

Его оптимизма я не разделял.

— И рано или поздно мне придётся выбирать. Она или… родители.

Чернов задумался, даже глянул с интересом. Я видел, как в его голове пронёсся целый состав вопросов. Профессиональное любопытство — оно такое. Мы все любили людские истории, ведь из них так или иначе состояла наша работа.

— Хреново, — в конце концов заключил мой собеседник. — Но с другой стороны, наша жизнь — это всегда выбор. И хочешь ты того или нет, нам всегда приходится выбирать. Вся разница в том, берём ли мы на себя ответственность за собственные поступки или скидываем её на других.

***

Из кабинета шефа я вышел загруженным. Мыслей было много, вот только систематизировать их во что-то удобоваримое у меня никак не выходило.

— Ладно, — выдохнул сам себе под нос. — Будем двигаться малыми шагами, а там посмотрим.

Включить телефон удалось только после обеда. Как назло, зарядка осталась в машине, а работа требовала моего срочно присутствия, поэтому оказаться вновь на связи я сумел не скоро.

Пока смартфон прогружал систему, на дисплее высветилась пара уведомлений — абонент Кира пытался дозвониться до меня.

Сердце чуть ускорило свой ход. Сегодня «день икс», должны были прийти результаты анализов. Я не то чтобы забыл об этом, но всё утро старательно задвигал думы о генах и иже с ними куда-то на задворки своего сознания.

А теперь… теперь мне в очередной раз казалось, что я упустил что-то важное. Нужно было прилипнуть к Кире этим утром и не отпускать её до последнего.

Но попытки дозвониться до объекта моего обожания так и закончились ничем. Каждый раз, слыша в динамике монотонные гудки, я начинал заводиться всё больше и больше, понемногу выпуская на волю всех моих демонов.

Лишь через час, после десятой попытки, я услышал заветное «Да».

— Почему не отвечаешь? — вопреки желанию, спросил я грубовато.

Кира издала непонятный звук, после чего медленно, словно через силу произнесла:

— Я не буду донором.

Мир резко загудел и затрещал, словно разваливаясь на части. Но прежде чем я успел задать волнующий меня вопрос, в трубке послышались гудки.