По ту сторону от тебя (СИ)

Глава 6. Непонимание

Глеб смотрел на меня долгим выжидающим взглядом, словно желая получить пояснения. Но я не стала вдаваться в подробности, хотя, если быть честной, мне хотелось. Какая-то часть меня прямо-таки жаждала вывалить на этого малознакомого человека все самые чёрные подробности истории нашей семьи. Отчего-то мне казалось, что он поймёт и… не вдарится в жалость или мнимое сочувствие, как периодически это делали те немногие, кто был в курсе нашей семейной катастрофы. Но я промолчала, лишь упрямо повторив:

— У меня нет матери.

Вышло жестоко, но одному Богу известно, сколько мне потребовалось времени и нервов, чтобы произносить эту фразу без содрогания.

Новгородцев покачал головой в такт своим мыслям и мрачно выдал:

— Звучит безапелляционно.

— Как есть… — пожала плечами.

Мы ещё немного помолчали. Ощущение было такое, будто внутри каждого из нас шла какая-то война. И если не на жизнь и не на смерть, то уж явно до первой крови.

Не знаю, какие точно отношения у него с его матерью, но всяко лучше моих с моей. Поэтому я решила никого не шокировать и слегка умерить степень воинственности.

— Какие планы на день?

На какое-то мгновение мне показалось, что он не поддастся на мою уловку, по крайней мере недовольство с его лица, промелькнувшее на долю секунды, я считать успела.

— Надо заехать в гостиницу и переодеться, — будто бы с намёком улыбнулся он и принялся развязывать фартук. — Потом ещё есть пара дел…

— Семейных, — напомнила.

— Семейных, — согласился Глеб, продолжая изображать из себя мистера невозмутимость.

— Понятно, — скрестив руки на груди, резюмировала я. Прозвучало несколько… раздосадованно.

Тёмная мужская бровь насмешливо изогнулась.

— И что тебе понятно?

— Тебе нужно заехать в гостиницу переодеться, а потом у тебя дела, — аки послушная девочка повторила за ним, чувствуя, что начинаю злиться на собственную глупость. Ну подумаешь, одна ночь… Так нет, я же себе насочинять успела. И если не брак с тремя детьми, то как минимум продолжение на десяток лет.

— Думаю, — тем временем не спеша продолжил Глеб Михайлович, — часам к семи я освобожусь. Поужинаешь со мной?

Моё сердце сделало какой-то совершенно немыслимый кульбит в груди, пропустив от радости пару ударов. Значит, он не планировал сливаться в неизвестном направлении?

Но несмотря на внутреннее ликование, ни один мускул на моём лице не дрогнул. Думаю, что какая-нибудь чопорная гувернантка из института благородных девиц могла бы мной гордиться. Очень медленно и чинно кивнула головой, равнодушно сообщив:

— Я подумаю.

На что Глеб не выдержал и рассмеялся:

— Подумай. Но чтобы к семи была готова. Я заеду.

***

Все попытки заняться, наконец, работой тем утром оказались безуспешными. Я металась меж двух состояний, первое из которых именовалось «восторженная эйфория», а второе — «мрачное отчаяние».

В итоге окончательно я сдалась к полудню, успев к этому времени не только навести идеальный порядок в квартире, но и дважды принять холодный душ, в конце концов решив, что такими темпами заработаю себе либо невроз, либо воспаление лёгких.

Поэтому, в один момент натянув на себя лёгкий льняной костюм, я выскочила из дома.

Дорога до отцовского дома заняла времени дольше обычного, словно весь город решил этим субботним днём ринуться на природу. Я никогда не приезжала без предварительного звонка, словно проводя для себя и всех остальных некую грань между «я» и «они». Но в этот раз сил позвонить и предупредить Олю заранее у меня не нашлось. Казалось, с нашего последнего телефонного разговора прошла целая вечность. К примеру, сегодня мне было крайне стыдно за свою несдержанность и эмоциональность. Сколько раз зарекалась не давать волю чувствам, ведь ни к чему хорошему это ещё ни разу меня не приводило. И большую часть жизни у меня получалось их сдерживать, за исключением нескольких дней в году и пары больных мозолей.

Дом семейства Килиных встретил меня детскими криками и заливистым собачьим лаем, больше похожим на хрюканье. Братья носились по детской площадке в одних плавках и задорно отстреливались из водяных пистолетов. Компанию им составил толстый британский бульдог по кличке Клёпа.

На ходу помахав близнецам рукой и не особо задерживаясь на улице, проскочила в дом. Мачеха, с умными видом стучавшая по клавишам ноутбука, нашлась за кухонным столом. Мне хватило одного взгляда на неё, чтобы почувствовать прилив теплоты и желание забыть о вчерашнем.

— Прости меня, — практически хором выдали мы друг другу.

***

Не успела я и глазом моргнуть, как на кухне образовалось бурное движение и уже через пару минут мы с Олей сидели за столом с огромными кружками чая и всякой снедью в придачу.

— Понимаешь, — тараторила раскрасневшаяся хозяйка дома, — ты каждый год в эту пору впадаешь в такое уныние, что на это невыносимо смотреть. Наверное, было бы полегче, если бы Юра, глядя на тебя, не начинал тоже буквально сходить с ума.

— Он-то чего? — искренне удивилась я, веруя в то, что способность впадать в депресняк в нашей семье лишь моя прерогатива.

— Если бы он говорил, — лёгкое покачивание головой. — Ты грустишь, он бесится. Но подозреваю, что всё дело в чувстве вины…

— У кого? У папы?! — ещё больше поразилась, насмешливо фыркнув. — Не говори ерунду. Ему-то с чего вдруг виниться?

— Ну, мало ли…— пожала плечами Оля и опустила глаза вниз. А я неожиданно разозлилась, потому что меня уже достали все эти недоговорки. Один Глеб этим утром чего только стоил. И если дожать Новгородцева пока не представлялось возможным, то с мачехой можно было попробовать.

— Ты что-то знаешь, — бросила на удачу. Она замешкалась лишь на секунду, но и этого оказалось достаточно, чтобы я продолжила уже более уверенным тоном: — С чего отцу вдруг переживать? Мать сама решила уехать от нас.

— Да, но Юра сделал всё возможное, чтобы она не смогла забрать тебя.

Если честно, её замечание меня покоробило, я всегда полагала, что папина жена будет безапелляционно на нашей стороне.

— Меня невозможно было забрать, — возразила я, чуть хрипловатым голосом. — Мне было двенадцать. И я всё прекрасно осознавала. Решение остаться с отцом было моим, и только моим.

Оля замолчала, закусив нижнюю губу, словно мои слова её опечалили. Она покрутила в руках кружку и начала непривычно мягко:

— Знаешь, в самом начале наших отношений с Юрой я безумно злилась на твою ма… му. Нелогично, да? Казалось бы, что я-то как раз должна радоваться, но я её буквально ненавидела за то, что она причинила вам такую боль.

— Мы справились.

— Да, безусловно, но это не означает, что… вам пришлось легко. Но… потом, когда я уже родила мальчишек, эта история всё не шла из моей головы. Не складывается у меня пазл… Ну разругались, ну развелись… Но как можно добровольно отказаться от собственного ребёнка?

— Как оказалось, легко, — выдала я очередную порцию желчи. — Новая любовь, новая жизнь…

— Всё равно не складывается. Хочешь сказать, что она тебя двенадцать лет любила, баловала, пестовала… а потом бац, и всё?

— Да.

Мачеха категорично покачала головой.

— Ты, наверное, пока не поймёшь… но всё же. Если бы твоя мама так легко могла отказаться от тебя, то я уверена, что и до этого в ваших отношениях были бы какие-то… колокольчики, сигналы. Вот скажи, до того самого дня, когда ты застукала её на горячем, у тебя были к ней претензии как к матери?

— Не были, а есть! — вскочила я на ноги, оглушённая приступом злости, совершенно позабыв о том, что приехала сюда мириться. — Она бросила нас! Завела роман с другим мужиком и свинтила в свою новую, лучшую жизнь!

— Кира, — уставший вздох.

— Что Кира?! Тебе напомнить, сколько лет я уже Кира? И вообще, как ты можешь выгораживать её?

— Я не выгораживаю!

— Тогда что ты пытаешься сделать?!

— Я… я… — Оля всплеснула руками, а потом вдруг разозлилась сама: — Привожу тебя в чувство! Говорю то, что вижу. А вижу я то, что кому-то пора перестать лелеять свою обиду!

Открыла было рот, чтобы возразить, но мне не дали.

— Выслушай ты хоть раз меня до конца! Если тебе нужна моя поддержка, то я всегда готова… Но ты сама себя будто… хоронишь. Посмотри на себя. Ты жить боишься. Ты себя боишься…

Больше всего на свете хотелось хлопнуть дверью и уйти, но ноги меня отказывались слушаться. Я продолжала стоять на месте и тяжело дышать.

— И всё равно, я не понимаю, чего ты от меня хочешь. Что по-твоему случилось с матерью? Она не появлялась больше пятнадцати лет. Если бы она хоть немного меня любила… Или это всё намёк на то, что отец убил её и прикопал где-то в лесу? — сарказм вырвался зло и не смешно.

— Да нет же, — уже более спокойно продолжила госпожа Килина. — Никто её не убивал. Просто полагаю, что Юра сделал всё возможное, чтобы она не появлялась. Как минимум — нашёл нужные аргументы, а как максимум — хорошенько так припугнул.

Отрицательно покачала головой.

— Папа — не монстр.

— Да никто этого и не говорит. Но ради твоего благополучия и спокойствия он сделает всё.

— Не верю…

— Она писала, — вдруг резко выпалила мачеха и замерла, испугавшись своих слов. А потом махнула рукой и продолжила уже более резко: — Она писала. По крайней мере, пару лет назад, я видела… эмейл у Юры на почте. Не специально рыскала, случайно. Он просил что-то важное переслать ему в офис с домашнего компьютера, сказал пароль, и я… В общем, он не знает, что я видела. Но то письмо, оно совершенно точно было. Элина. Так ведь её звали?

Мир вокруг дрогнул и оглушительно затрещал.

***

— Только глупостей не наделай, — Олин голос над моей головой прозвучал встревоженно.

Я вскинула на неё голову и ничего не сказала. Элементарная задача завязать шнурки на кедах оказалась трудновыполнимой — собственные пальцы никак не желали слушаться. Внутри меня бушевал такой вихрь чувств, что у меня никак не получалось совладать с ним. Одновременно хотелось что-нибудь сломать и тут же забиться в самый тёмный угол и не высовываться оттуда этак лет двести.

— Не переживай, — наконец-то выдавила я из себя, — отцу тебя не сдам.

Мачеха с несчастным видом покачала головой.

— Юры я не боюсь. В конце концов, эти тайны нам ничего хорошего не несут, может быть, хоть так вы сможете оставить прошлое в прошлом.

— Тогда чего…

— Я за тебя переживаю. Чтобы ты глупостей не наделала.

— Я? — резко разогнулась, со шнурками было покончено. — Я и глупости? Пф-ф-ф. Оль, ты меня с кем-то путаешь. Ибо я — сама разумность, — моя речь то и дело отливала истеричными нотками, в этот самый момент я бесила саму себя.

Она хотела сказать что-то ещё, но я не дала, рвано обняв её за плечи и выскочив за дверь.

Где-то на полпути к воротам меня перехватили братья:

— Кира, ты уже уезжаешь?

— А поиграть?

— Потом, — кривовато улыбнулась я им, — в следующий раз. Приеду, и обязательно что-нибудь… придумаем.

Близнецы с недоумением переглянулись.

— Ну хотя бы чуть-чуть, — крайне настойчиво повторил Гошка.

Обычно им без труда удавалось уговорить меня на любую совместную авантюру, но только не в этот раз.

— Нет.

— Не ломайся, — никак не желал сдаваться Мишка. — Мы тебе игру новую показать хотели…

— Нет! — практически рявкнула я и, переступив через Клёпу, буквально побежала к машине.

По трассе гнала с какой-то запредельной скоростью, поэтому в городе я оказалась едва ли не через десять минут.

Отец позвонил мне, когда я уже подходила к дому. Глянув на дисплей, просто сбросила его звонок. Будем честны: разговора с ним боялась. Рассказала уже Оля ему о моём визите или нет? И что в этой ситуации делать мне?

Отца я люблю. Той самой фанатичной детской и болезненной любовью, с которой прошла через все эти годы.

Он был моим кумиром, моим островком стабильности, моим самым… большим разочарованием? Для дилеммы «Можно или нет сравнивать его молчание и поступок мамы» никак не находилось решения.

Двенадцатилетняя Кира в моей голове истерично кричала о том, что её предали и бросили.

А взрослая Кира, как это обычно бывало, старалась найти всему объяснение. Она понимала всех участников этого треугольника, понимала и… неожиданно сочувствовала.

Но принять решение предстояло мне. А я словно зависла меж двух огней и никак не могла найти выхода из этого тупика.

Закрыв за собой дверь, я наконец-то дала волю слезам. С выбором это мне никак не помогло, однако на душе стало… если не легче, то как-то поспокойнее.

— Тебе необязательно сейчас принимать решения, — шепнула я своему отражению в зеркале, набрав полные ладони холодной воды и плеснув её себе на лицо.

В этот момент тишину квартиры нарушил нервный звонок в дверь.

«Папа», — решила я. Ещё раз окинув своего зарёванного двойника взглядом, без всякой радости поплелась в прихожую.

— Чему быть, того не миновать, — напомнила себе и крутанула замок, даже не подумав взглянуть на экран домофона.

Первое, что бросилось мне в глаза, — огромный букет французских роз нежного фиолетово-белого цвета.

— А я тут пораньше освободился, — начал было Глеб, расплываясь в широкой улыбке. Которую, впрочем, тут же смыло с его лица, стоило ему увидеть мою зарёванную физиономию.

Глеб тут же стремительно шагнул ко мне, почти отброшенные розы полетели вниз, но я успела их перехватить, поэтому букет оказался зажат между нами.

— Что случилось? — жаркий шёпот обжёг кромку моего уха.

Я вымученно вздохнула, сдерживая очередной всхлип, и неожиданно для нас обоих попросила:

— Увези меня отсюда.