По ту сторону от тебя (СИ)

Глава 20. В объятьях ночи

Из клиники я вышла опустошённой. Сил на рефлексию, а тем более эмоции, попросту не осталось. Разговор с матерью что-то безвозвратно изменил во мне, но пока никак не удавалось понять, что именно.

Ехать в гостиницу не хотелось. Зачем? Чтобы опять киснуть в четырёх стенах, предаваясь унынию и отчаянию?

Поэтому, махнув на всё рукой, я отдалась душевному порыву и направилась в один из местных парков. Было в этом что-то умиротворяюще-печальное: бродить средь высоченных сосен, расположившихся вокруг небольшого озера, кормить уток, заранее купленным хлебом, и гасить многочисленные мысли музыкой, что на полной мощности грохотала в наушниках-капельках.

Пару раз звонил Глеб, но я не ответила. Острая потребность побыть одной крыла все правила приличия и доводы разума.

Мой мир в очередной раз рушился на сотни мелких осколков, но на этот раз как-то по-другому. Мне уже не было страшно, и даже боли особой не осталось. Лишь параноидальное желание хвататься за прошлое, в безумной попытке склеить то, что ремонту уже не подлежало.

Окончательно я сломалась на песне «Маленький», услужливо подкинутой в плейлист неведомой мне логикой проигрывателя.

«Я снова маленький, солнце яркое, мама опять сильнее всех в мире. Я снова боюсь собак и оставаться один в квартире

А деревья такие большие, незнакомые плохие слова

Поиграем в прятки? Мне, как раньше, по пояс трава». *

Горячие слёзы очередным потоком брызнули из глаз. Но я вдруг отчётливо поняла, что всё, это в последний раз. Сегодня недостающий осколок встал на своё место, чтобы окончательно обрушить иллюзии прошлого.

Пора было признать: моё прошлое, моя семья, моё детство никогда не были такими, какими я привыкла их считать. Не было тех чувств между родителями, которыми я так гордилась, не было той мамы — любящей и всепрощающей, ну а папа… папа навряд ли мог претендовать на звание благородного рыцаря без страха и упрёка. Были обычные люди, которые просто пытались жить свою, наверное, не самую простую жизнь. Что-то у них получалось, а в чём-то они провалились.

Ну а я… я тоже просто жила, и реагировала на всё так, как умела. И на мамину измену отреагировала ровно так, как… сумела. Я пятнадцать лет лелеяла свои обиды и страхи, не в состоянии взглянуть правде в глаза: идеальных не бывает. Именно этого я подспудно всё время ждала от всех: себя, отца, матери, Бориса, других людей. Даже Глеб на первых порах соответствовал моим представлениям об идеальном незнакомце.

Я не умела сталкиваться с несовершенствами нашего мира. Слишком много несправедливости в прошлом свалилось на меня непосильным грузом, и, не способная это переварить, я решила замкнуться в себе, лишь иногда показывая нос из своей раковины, порой имитируя жизнерадостность. Были ли виноваты в этом родители? Наверное. Не знаю. Определяло ли это моё будущее? Наврядли.

До меня только сейчас стало доходить то, что столько лет мне твердила моя психоаналитик: «Кира, вы в праве жить так, как хочется именно вам». А мне никак не хотелось.

И вот, стоя на пороге смерти, хоть и не своей собственной, я вдруг осознала одну простую истину: «Я — СВОБОДНА. Свободна поступать так как хочу».

Стоило лишь подумать об этом, как последний осколок прежней окаменелой Киры рухнул в небытие, явив миру кого-то другого. Нам ещё предстояло с ней познакомиться, но я уже знала наперёд, что мне понравится, даже если и будет нелегко.

В гостиницу я ехала с лёгкостью на сердце.

***

Стрелки часов медленно, но верно подбирались к полуночи, когда я въехала на парковку гостиничного комплекса.

Несмотря на позднее время в лобби первого этажа всё ещё было оживлённо. Кто-то вёл задушевные разговоры, расположившись в глубоких креслах, кто-то стоял в небольшой очереди к стойке регистрации, кто-то нетрезвой походкой курсировал в направлении лифт-бар/ресторан и обратно.

Оглядевшись по сторонам, словно ища чего-то, я двинулась к дверям лифта, принимая решения, завтра же выехать отсюда. Наверное, нужно снять квартиру…

— Кира! — ворвался в мои размышления уже знакомый голос.

Вздрогнула.

Разговор с матерью вытеснил из головы все мысли о Глебе.

Сейчас же Новгородцев вновь оказался на моей орбите, невольно возвращая нас ко всем разочарованиям сегодняшнего дня. Но глупое сердце всё равно сделало кульбит в груди, намекая на то, что всё-таки не против встречи.

Медленно оглянулась через плечо.

Он шёл через фойе своей обычной походкой — лёгкой, уверенной… но я всё равно ощутила укол тревоги, словно не веря.

— Привет, — негромко произнёс Глеб, остановившись передо мной.

— Привет, — шепнула в ответ.

А дальше оба замерли, уже в который раз не находя нужных слов.

Я судорожно всматривалась в его лицо, стараясь понять, как он воспринял полученные днём новости. Глеб Михайлович если и переживал, то не показывал. По крайней мере держался он молодцом. Чуть настороженно, возможно, даже напряжённо… Но в целом это был всё тот человек, с которым мы целовались накануне. На душе зашевелилось что-то похожее на разочарование. Не знаю, чего я ждала от него, но отчего-то была уверена он воспримет новости, несколько… острее.

— Ты как? — наконец-то спросил он.

Устало провела ладонью по глазам.

— Нормально. С мамой поговорили, все точки над i расставили. Знаешь, по-моему она воспринимает происходящее гораздо проще, чем мы.

— Значит, ты всё решила? — его голос прозвучал глухо и несколько… обиженно?

Вопрос был странным, выпадающим из канвы нашего диалога.

— Если ты про то, есть ли у меня планы на будущее… То так… в общих чертах. Жильё хочу снять. Может быть на пару дней съезжу домой. С папой встречусь.

— То есть всё-таки сбегаешь.

Его слова задели. Было в них что-то осуждающее.

— Нет. Но… мне нужно время, чтобы всё осмыслить.

Он наградил меня долгим непроницаемым взглядом. Под которым стало неуютно. Захотелось поёжиться и обнять себя.

— Глеб, мне, правда, жаль, что всё вышло именно так.

— Что желание отомстить оказалось слишком сильным? — вот теперь злость в его интонациях стала очевидной и едва ли не осязаемой.

Меня качнуло. Как от удара.

— Не понимаю, — только и смогла, что выдавить из себя.

— Что именно? — его лицо исказилось в какой-то ужасной гримасе. — Разве твоё решение не является банальным желанием мести?!

Уставилась на него во все глаза, не веря услышанному.

Хотелось как-то начать оправдываться, но в голове словно обезьянка с тарелками поселилась. Дзинь. Удар. Дзинь-дзинь. Ещё удар.

Глеб продолжал стоять напротив меня. Слишком близко. Настолько, что я могла кожей ощущать тепло его дыхания. Но при этом пропасть между нами ещё ни разу в жизни не казалось столь непреодолимой.

И тут я догадалась уточнить:

— Ты решил, что я отказалась от донорства, чтобы отомстить маме?

Он гневно открыл рот, явно чтобы парировать мне, но вдруг замер… Кажется, моя обезьянка с тарелочками сменила место обитания.

Зато я неожиданно развеселилась, но от истинного веселья в моём состоянии не было ровным счётом ничего. Больше походило на истерику.

— Вспомни, что я тебя сказала днём.

— Что ты… отказываешься быть донором.

— Нет.

— Да… — уже не столь уверенно настаивал он. — Ты сказала, что… — он честно старался вспомнить мои слова, но никак не мог подобрать точную формулировку.

И тут я всё поняла.

— Я сказала, что не буду донором.

— Я и говорю…

— Нет! — рявкнула, да так, что добрая половина обитателей лобби обернулась на нас. — Нет.

Новгородцев смотрел на меня круглыми глазами, но у никак не выходило понять, что я пытаюсь до него донести.

— Я тебе сказала, что не буду донором, — произнесла очень медленно. — Не потому, что не хочу… а потому что… не подхожу. Олег Георгиевич определил, что совпадений… недостаточно.

Глеб отшатнулся назад, запустив руку в свои волосы волосы и с силой сжав их. Услышанное, никак не хотело укладываться в его голове, и я горько усмехнулась.

— Я не буду донором просто потому что… не могу быть им. Я не подхожу. И я… не виновата, — последнее было сказано скорее для самой себя.

— Кир, я… — кажется кто-то начал включать мозги и брать себя в руки, но договорить ему я так и не дала.

— Но ты решил, что я настолько конченная мразь, что из-за собственных обид, готова буду поставить под удар жизнь собственной матери?!

Вслух это звучало крайне мерзотно Впрочем, ощущалось точно так же.

— Нет, но твои слова…

— Прозвучали неоднозначно, — кивнула я, — вот только каждый из нас в них вложил то, что вложил.

Обида во мне буквально клокотала, и казалось, что вот ещё чуть-чуть, и опять разревусь. Но на этот раз я смогла обрубить себя, грозно скомандовав: «Хватит».

Дальше я уже ничего не чувствовала, кроме вселенской усталости.

— Ладно, я понимаю тебя. Поверить в то, что единственный шанс на спасение мамы провалился, куда больнее, чем предположить то, что предположил ты. Я… я честно понимаю. Вот только я не заслужила, чтобы кто-то думал обо мне так, как сделал это ты.

— Кира, да, нет же… — он рванул ко мне, попытавшись то ли обнять, то ли схватить за руку, но я не далась, жёстко выставив ладонь перед собой.

— Не смей, — потребовала грозно, — не смей!

И Новгородцев неожиданно послушался, замерев на месте.

— На этом думаю всё, — резюмировала я и, обойдя стороной когда-то идеального незнакомца, отправилась к лифтам.

***

Ночь я провела у окна, всматриваясь в миллионы ярких огней над рекой и вспоминая всё то, что было. Мне нравилось представлять, что чёрное небо с редкими вкрапления звёзд, окутывало меня как палантин, защищая ото всего на свете. Слёз не было, великой драмы тоже, только горечь разочарования и вера в то, что теперь, всё будет иначе.

*Группа "Дайте танк!", песня "Маленький"