По ту сторону от тебя (СИ)

Глава 7. Откровения

Глеб гнал автомобиль по трассе, а я сидела на соседнем пассажирском месте и, обхватив колени руками, думала о своём. Забавно, но чем дальше мы удалялись от города, тем дышать становилось легче. И дело было вовсе не в чистоте воздуха, а в умении убеждать себя, что нет никакой необходимости решать что-то здесь и сейчас.

Отцу я так и не ответила. Напечатав быстро сообщение о том, что уехала с друзьями отдыхать, выключила телефон. За что сама себя теперь ненавидела. Понимала, что нельзя всю жизнь притворяться страусом, пряча голову в песок, но сейчас… я словно оказалась перед выбором: папа или мама. Наверное, это было слишком для меня в любом возрасте, независимо от того, что указывал паспорт. Пусть мы сотни раз обсуждали эту тему с моим психотерапевтом, я каждый раз уверяла её и себя, что всё прошло и всё отболело. Но нет, не прошло…

В машине стояла полная тишина, если не считать щебетания радио и ровного гудения мотора, которые едва слышно разбавляли наше молчание. Я от всего сердца была благодарна Глебу за то, что он не задал мне ни единого вопроса.

Моё несчастное «увези меня отсюда» было воспринято без всяких возражений и будто бы с пониманием. Он задумчиво почесал затылок, после чего решительно кивнул головой: «Собирайся».

Мне потребовалось пятнадцать минут на всё: покидав первые попавшиеся под руку вещи в сумку, с которой обычно ходила в спортзал, я поспешно закрыла все окна, набрала отцу сообщение и выскочила в коридор, где меня всё в той же позе ждал Новгородцев. Наверное, за это время он тоже успел принять какое-то решение, потому что, когда мы сели в салон его машины, на навигаторе уже светился установленный маршрут. Какая уверенность для приезжего, не находите?

Но я тоже не стала проявлять любопытство. Во-первых, мне было всё равно, куда нам ехать, главное — подальше от моих семейных драм, а во-вторых, мне элементарно хотелось переложить на кого-нибудь другого ответственность за принимаемые решения.

В итоге череда событий последних дней неожиданно привела меня в сосновый бор.

***

Местная база отдыха позиционировалась как островок спокойствия, обеспечивающий полный детокс от шума и социальных сетей. Последнее, к слову, было чистой правдой — интернет здесь отсутствовал напрочь. Не то чтобы я по нему сильно скучала, но попытка отправить сообщение с указаниями на ближайшие дни моей помощнице успехом не увенчались. Телефон я включала с опаской, уверенная в том, что стоит мне войти в сеть, на меня тут же обрушатся все проблемы этого мира. Но смартфон продолжал хранить молчание всё время, пока я печатала смс, вспомнив домессенджеровые времена.

Впрочем, это было далеко не самым главным. Маленькие деревянные домики были раскиданы по лесу так, что обитатели одного коттеджа оказывались полностью изолированы от всех остальных, что дарило иллюзию полной уединённости. Пока Глеб решал вопросы с нашим заселением, я стояла, задрав голову, и рассматривала голубое небо, видневшееся сквозь ветви сосен. Смотрела и всё никак не могла вспомнить, когда же я позволяла себе вот такой вот спонтанный отдых, вдали от дел и проблем. Нет, я не была настолько упаханным трудоголиком, но даже последняя наша с Крис поездка на Бали словно несла на себе странный налёт повседневной жизни, где маленькая девочка Кира по какой-то причине должна была играть роль всемогущей и всезнающей Киры Юрьевны Килиной.

А сейчас... Сейчас хотелось послать всё к чёрту и просто дышать свежим воздухом, наполненным запахом хвои, бани и ещё чего-то… такого горьковато-обворожительного.

— Идём? — коснулся моей руки неслышно подошедший Глеб.

Я вздрогнула и, повернувшись к нему, вдруг расплылась в неожиданной улыбке, повторив за ним с лёгкой хрипотцой:

— Идём, — после чего, приподнявшись на носочках, чмокнула его в нос.

Если сходить с ума, то делать это по полной, не так ли?

***

Наш домик, сооружённый из стекла и дерева, имел форму треугольника. Но как следует рассмотреть его мы смогли только к вечеру, выбравшись, наконец-то, из спальни, куда я затащила Глеба в каком-то истерическом порыве. Впрочем, он не сильно возражал, вернее совсем не возражал, отвечая с ещё большей страстью на каждое моё движение. Меня буквально с ума сводила эта его мнимая покладистость, казалось, он соглашался на все мои безумства, однако я была готова поклясться чем угодно, что решения здесь абсолютно точно принимала не я. С одной стороны, это меня подкупало, а с другой стороны — пугало… Но страх этот был какой-то поверхностный, лишь добавлявший некой перчинки всему происходящему.

Уже потом, когда мы сидели на крыльце в глубоких плетённых креслах, пили чай, заботливо заваренный Новгородцевым, и всматривались в закатное небо, раскрашенное всполохами красного и оранжевого, Глеб всё же снизошёл до вопроса:

— Так что у тебя сегодня случилось?

Я задумчиво потёрла нос и, игнорируя всякие правила приличий, ответила вопросом на вопрос:

— Тебя когда-нибудь предавали?

Глеб Михайлович призадумался. И думалось ему отнюдь не о том, предавали его или нет. Вопрос его мучил гораздо более сложный — говорить мне правду или отшутиться. Не знаю, как я это поняла, но внутреннее чутьё подсказывало, что именно сейчас в наших отношениях наступает поворотный момент.

Рассматривая с интересом свои руки, он попеременно сжал-разжал свои кулаки, сначала левый, потом правый. Словно в сказке. Налево пойдёшь — коня потеряешь, направо пойдёшь — головы не сносить.

Но самым интересным было другое. Новгородцев прекрасно осознавал, что я всё вижу и понимаю, и это, безусловно, придавало происходящему некоторую фатальность. Словно два канатоходца под куполом цирка, один неверный шаг…

— Сложно дожить до нашего возраста и ни разу не столкнуться с предательством, — улыбнулся Глеб, заставляя моё сердце болезненно сжаться. Всё говорило о том, что он решил пойти по пути наименьшего сопротивления и отделаться от меня шуткой, чем автоматически нивелировал все намёки на любое возможное будущее между вами. Кажется, я даже слышала скрежет металлической сейфовой двери, которая заперла бы мои чувства и душу на сотни тысяч замков. Но Новгородцев почему-то в последний момент успел «подставить ногу», уже куда более серьёзным тоном добавив: — Но я, кажется, понимаю, о чём ты спрашиваешь. О таких предательствах, после которых ты перестаёшь верить людям.

Я не нашла в себе сил на внятный ответ, поэтому просто кивнула в знак подтверждения.

Он посмотрел на меня долгим выразительным взглядом, а потом с напускным безразличием признался:

— Мои родители сдали меня в детской дом, когда мне было четыре года. Как ты думаешь, это можно считать предательством?

Испуганно прижала пальцы к губам. Его такое короткое признание потрясло меня до глубины души.

— Но… как? — всё, что я смогла вымолвить.

— Легко, — без всякой доли веселья ухмыльнулся он. — Отца посадили за разбойное нападение. Учудил что-то по пьяни. А мать… просто решила, что не готова тянуть лямку родительского долга в одного. У меня была… несколько маргинальная семья.

— Ужас какой, — выдохнула я и инстинктивно накрыла его ладонь своей. Он уставился на меня, явно удивленный таким жестом сочувствия и поддержки, но я решила не придавать этому особого значения. Между нами происходило что-то куда более важное. — Подожди, — качнула я головой, — но ведь ты сам рассказывал, как мама учила тебя готовить. Яйца бенедикт и всё такое…

С каждый последующим словом мой голос звучал всё более растеряннее.

— Говорил, — смягчился Глеб и чуть сжал мои пальцы, что я интерпретировала как его готовность принимать мою поддержку. — Но это была моя… приёмная мама. Хотя для меня она самая родная.

Странно, но только сейчас я смогла сделать вдох полной грудью, словно с облегчением. Оказывается, неожиданное признание этого мужчины сковало меня таким напряжением, что я даже шевельнуться лишний раз не могла из опасения его спугнуть. Есть в этом что-то ненормальное — переживать так сильно за человека, которого ты знаешь без пяти минут двое суток.

— Это здорово, — мягко произнесла я, — что у тебя появилась настоящая семья.

— Да, у меня самые лучшие родители, — вроде бы лучезарно отозвался Глеб, но, хоть убейте, прозвучало это с вызовом.

Тряхнула волосами, поправила полы халата, неволько сменив позу на более собранную.

— Почему у меня уже который раз такое ощущение, что ты пытаешься до меня что-то донести?

Ходить вокруг да около можно сколько угодно, и меня это стало уже порядком утомлять.

Новгородцев замер на считанные мгновения, а потом отвел взгляд… Как мне показалось, даже виновато. Ещё какое-то время ушло на подбор слов.

— Прости, — вроде как легко слетело с его губ, но я была уверена, что моему собеседнику произнести это слово стоило приличного усилия. — Дурацкая привычка.

— Привычка?

Глеб вскинул голову и, сделав глубокий вдох, вдруг признался:

— Доказывать окружающим, что я не хуже других.

Наверное, на моём лице отразилась растерянность, потому что, неловко махнув рукой, мол, не бери в голову, он продолжил:

— Привет из детдомовского прошлого. Страх того, что кто-то попытается тебя прогнуть. Я вроде как избавился, но иногда… проявляется.

Задумчиво глядя на него, решила уточнить на всякий случай:

— А ты боишься, что я захочу тебя прогнуть?

Глеб закусил губу, должно быть подбирая формулировку:

— Я боюсь, ты решишь, что лучше меня.

Признание прозвучало странно. Я бы даже сказала, что напряжённо. Но, опять-таки, было что-то такое в его этой откровенности…

— Я, конечно, идеальна, — наигранно приложив ладонь к груди, — но не настолько.

Шутка вышла так себе, но Новгородцев фыркнул, давая понять, что эта шахматная партия завершилась в ничью.

Остаток вечера продолжился разговорами ни о чём, созерцанием звёзд и наслаждением звуками леса.

Спать отправились глубоко за полночь, погасив многочисленные лампочки гирлянды, коими был украшен фасад нашего домика.

Разворошённая постель будто бы располагала к интимности, и даже не столько физиологической, сколько душевной. Хотелось тайн, открытий, признаний. Погружённый во мрак мир вокруг словно располагал к чему-то такому.

Возможно, именно поэтому я неожиданно нарушила укутавшую нас тишину:

— А я однажды предала очень близкого себе человека.