— Я покойник, — произнес Дортмундер.
— Ты вечный пессимист, — поправил Келп.
Вокруг них жужжали тысячи — нет, миллионы — немые разговоры, свист и шепот в кабелях; неверные мужья назначали тайные встречи сами того не желая в микрометрах от своих ничего не подозревающих вероломных жен; заключались коммерческие сделки, в результате которых разорялись доверчивые люди; правда и ложь шли рука об руку по параллельным линиям, никогда не встречаясь; любовь и бизнес, развлечения и боль, надежда и крах надежды — все вместе внутри, в кабелях, идущих от множества телефонов в Манхэттене. Но всех этих вибрирующих голосов Дортмундер и Келп не слышали — лишь отдаленный аритмичный звук капающей воды.
Беглецы находились в прямом смысле слова под городом, спрятались глубоко под небоскребами, которые периодически дрожали от близлежащего метро, казалось, что поезда проходят не под, а над ними. Человек на которого охотятся, как и животное, ищет место поглубже под землей.
Под городом Нью-Йорком находиться другой город, почти всегда опасный, жестокий и грубый. И темный, и, как правило, влажный. Через перекрещивающиеся туннели неслись поезда метро, пригородные поезда и дальнего следования, городской водопровод, канализация, пар, электрические провода, телефонные линии, природный газ, бензин, масло, автомобили и пешеходы. Во время сухого закона через тоннель из Бронкса в северную часть Манхэттена перевозили пиво. Каверны под городом хранят вино, деловую документацию, оружие, оборудование гражданской обороны, автомобили, строительные материалы, генераторы, деньги, воду и джин. Через и вокруг тоннелей и каверн просачивались остатки древних рек, где рыбачили индейцы, когда остров Манхэттен был еще частью природы. (Еще в 1948 последнюю белую рыбину выловили в сточных водах под подвалом магазина на Третей авеню. И так в первый и последний раз она увидела солнечный свет.)
В эту преисподнюю Дортмундера привел Келп, звякая и бряцая своими телефонами, линиями и гаджетами. Вниз, в эту бесконечную круглую трубу, диаметром в четыре фута, бесконечную в обоих направлениях, покрытую телефонными кабелями, но, по крайней мере, сухую и освещаемую через равные промежутки времени. Вытянуться во весь рост оказалось невозможным, но сидеть с некоторой степенью комфорта вполне можно было. К переходнику на розетке подсоединили электрический обогреватель, поэтому было тепло. После нескольких неудач — отключения и дезорганизации нескольких тысяч абонентов, которые, конечно, обвинили в этом телефонную компанию — Келп подключил собственный телефон, так что они могли выйти на связь с городом. Первым позвонил Дортмундер, Мэй, а Келп был вторым. Он дозвонился в пиццерию, которая развозила заказы — хотя потребовалось время, чтобы убедить их доставить еду на перекресток. Келп, тем не менее, настоял, и в установленное время двинулся наружу. Вернулся он с пиццей, пивом, газетами и словами «судя по всему, будет дождь».
Итак, у них были свет, тепло, еда, питье, чтиво, связь с внешним миром, но Дортмундер по-прежнему казался мрачным.
— Я труп, — повторял он, задумчиво глядя на кусок пиццы. — И меня уже похоронили.
— Джон, Джон, ты здесь в безопасности.
— Навсегда?
— Пока мы не придумаем что-нибудь, — Келп пальцем подтолкнул пепперони в рот, немного прожевал и запил пивом. — Один из нас непременно что-то придумает. Ты знаешь, кто мы такие. Джон, мы вдвоем эдакие палочки-выручалочки. Когда ситуация становиться напряженной в ход идет выдержка.
— Где?
— Мы найдем выход.
— Какой?
— Откуда я знаю? Мы узнаем, когда начнем думать. Вот, что случиться: долго мы здесь не выдержим, и один из нас найдет решение. Нужда всему научит.
— Нда? А, может, знаешь, чьи это слова?
— Эррол Флинн, — ответил Энди и улыбнулся.
Дортмундер вздохнул и открыл газету.
— Если бы они не отсрочили космическую программу, я мог бы вызваться добровольцем на луну. Или на космическую станцию. Не могут же там быть одни ученые и пилоты; им ведь нужен кто-то, чтобы подметать, полировать окна, выбрасывать мусор.
— Сторож, — предположил Келп.
— Дворник.
— На самом деле, сторож более точное слово, нежели дворник. Они оба произошли, как ты знаешь, от латинского.
Дортмундер перестал листать газету, ничего не сказав, он посмотрел на Келпа.
— Я читаю, — объяснил Келп, как бы защищаясь. — Я читал статью об этом.
— А теперь собираешься пересказать ее мне.
— Ну, да. А почему бы и нет, разве ты спешишь куда-то?
— Хорошо, — ответил Дортмундер. — Как хочешь.
И он посмотрел на страницу редактора и увидел, не узнав, фамилию Мэлоуни.
— Слово «дворник», — начал Энди, — берет начало от двуликого бога Януса, покровителя всевозможных дверных проемов. Так еще в древние времена дворник был привратником, но шли века, и эта работа претерпела изменения. «Сторож» — с латинского custodia, что означает наблюдать за тем, за что ты отвечаешь. Поэтому сторож лучше, чем дворник, особенно на космической станции. Ты ведь не хочешь стать привратником на станции.
— Не хочу остаток моей жизни провести как белка в тоннеле, — ответил Дортмундер, про себя подумал «Мэ-ло-уни» и просмотрел статью.
— Белки не живут в тоннелях, — возразил Келп. — Белки обитают на деревьях.
— Об этом ты тоже читал?
— Просто знаю. Каждый знает. Под землей водятся крысы, мыши, кроты, червяки….
— Все верно.
— Я просто объясняю.
— Вот и все, — произнес Дортмундер, отложил газету, взял телефон и начал набирать номер.
Келп наблюдал за ним, нахмурившись, пока Джон не покачал головой и не ответил:
— Занято, — и повесил трубку.
— Что еще? Очередная пицца?
— Мы уходим отсюда, — ответил Дортмундер.
— Мы?
— Да. Ты оказался прав. Пришло время, когда у одного из нас закончилось терпение, и он что-нибудь придумает.
— Ты знаешь, что делать?
— Да, — подтвердил Джон и еще раз набрал номер.
— Расскажи мне.
— Подожди. Мэй? — прошептал Дортмундер снова, сложив ладонь в виде чашечки вокруг трубки и слегка согнувшись, как человек, который пытается прикурить на сильном ветре. — Это снова я, Мэй.
— Ты можешь не шептать, — проинформировал Келп.
Дортмундер покачал головой, давая понять Энди, чтобы тот заткнулся. И по-прежнему шепотом он продолжил:
— Ты в курсе? Проблемы? Не говори так! Возьми его с собой, когда выйдешь ночью.
Келп смотрел на него с опасением. Судя по тому, что сказала Мэй, она тоже очень переживала за Джона, поскольку он ей ответил:
— Не волнуйся, Мэй, все будет хорошо. В конце концов, все наладится.