Подменыш

Глава 20

У нас больше не было дома. Сначала полицейские с собаками обшарили весь лагерь в поисках брошенных нами вещей. Потом пришли люди в черных костюмах и долго все фотографировали. За ними прилетел вертолет и завис над поляной, снимая протоптанные нами в лесу тропинки. Несколько десятков солдат собрали все наши вещи и увезли их в коробках и сумках. Потом еще какие-то люди с кучей аппаратуры долго лазили по туннелям. Несколько недель спустя, ломая деревья, прибыла тяжелая техника, с помощью которой рабочие перекопали всю поляну и засыпали туннели. Затем они облили то, что осталось от нашего лагеря, бензином и подожгли. К концу лета на месте нашего дома остались только кучи пепла и несколько почерневших стволов.

Мы скучали по нашей поляне. Я не мог уснуть, не видя над собой привычную картину: звездное небо, обрамленное знакомыми кронами. Каждый ночной шорох — будь то хрустнувшая ветка или шуршание мыши в кустах — заставлял просыпаться. Даже днем нам не было покоя. Смолах раз по десять за час оглядывался по сторонам.

Спрятавшись в ветвях какого-нибудь огромного дуба или укрывшись в расщелинах скал, мы горевали о своей потере. Бульдозеры сравняли с землей заросли нашего малинника, экскаваторы выкорчевали черемуховую рощу. Люди стерли с лица земли, как ластик стирает буквы с листа бумаги, все, что было нам так дорого. Наш лагерь возник еще в те времена, когда первые французские переселенцы, торговцы пушниной, отвоевали эти территории у индейцев. А теперь мы были просто толпой бродяг, затерянных не только во времени, но и в пространстве.

Мы никак не могли расстаться с насиженным местом, и все лето ошивались возле нашей поляны, наблюдая за тем, как ее увечат. Если раньше нас окружал дикий лес, то теперь всюду шныряли люди, собаки и машины. Даже ходить днем стало небезопасно, достать еды было негде, мы начали голодать. Если кто-нибудь решался на вылазку, почти всегда это заканчивалось плохо. Однажды Раньо и Дзандзаро попытались сходить в город за продовольствием, но их заметил патрульный офицер полиции и начал преследовать. Им едва удалось скрыться.

Людям зачем-то понадобилось строить дорогу от шоссе до нашей поляны. Грузовики привозили кучи гравия на строительную площадку, и Луковка с Чеви-зори даже придумали себе развлечение — по ночам, когда работы прекращались, они рылись в кучах щебенки, пытаясь найти там красивые камушки. Однажды они так увлеклись, что не заметили подкравшегося к ним охранника, и тот схватил обеих за шкирки. К счастью, Луковке удалось извернуться и укусить его за ладонь. А зубы у нее еще те. Теперь этот работяга может гордиться: он единственный человек в мире, у которого есть шрам от укуса феи.

В другой раз Лусхог обнаружил в кабине одного из грузовиков початую пачку сигарет, лежавшую на переднем сиденье. Он влез внутрь, но случайно задел коленом клаксон на руле. Тут же из деревянного сортира выскочил шофер и, застегивая на ходу штаны, бросился к своей машине. Лусхог успел незаметно выскользнуть наружу и скрыться в лесу, но так как ему очень уж не терпелось закурить, он, едва зайдя в заросли, чиркнул спичкой, прикурил сигарету и жадно затянулся. В тот же момент раздался звук выстрела, и над его головой просвистел заряд дроби, потом еще один. Чертыхаясь, смеясь и кашляя, Лусхог бросился наутек.

После всех этих инцидентов Бека решил ограничить нашу свободу передвижения. Он запретил нам ходить по одному, а в дневное время — вообще появляться на открытых пространствах. Также он отменил любые вылазки в город, и я скучал по нашим с Крапинкой походам в библиотеку, по уютной тишине подвального убежища… Все мои книги и записи были утеряны. Осталась лишь тетрадка Макиннса да изображение женщины в красном плаще. Я довольно долго не вел дневник, и потому можно сказать, что этого времени не было вовсе.

Чтобы добыть какое-то пропитание, Раньо, Дзанд-заро и я сплели силки и после долгих мучений поймали несколько рябчиков. Весь клан устроил по этому поводу праздник. Мы вместе ощипали птиц и вплели их перья себе в волосы, как гуроны. А потом, наплевав на предосторожности, разожгли костер и зажарили дичь на вертелах. Когда после пира костер потух, мы завалились вокруг него спать, и ночь укрыла нас теплом уходящего лета, как будто наши матери вдруг вернулись к нам и подоткнули детские одеялки под наши спинки.

Утром Бека, надев на себя, как всегда, маску «самого главного», произнес речь в стиле Игеля:

— Мы разозлили людей, и покоя нам теперь не будет. Очень плохо, что мы потеряли этого мальчика, но было бы гораздо хуже, если бы мы теперь таскали его с собой.

Луковка, любимица Беки, теперь играла роль шута при короле Лире:

— Но у них ведь есть Игель! Чего им еще надо?!

— Она права. Они же нашли своего «Оскара», — присоседилась Киви. — Это мы потеряли одного из наших, а не они. Чего ж они бесятся?

— Это не из-за мальчишки. Просто они обнаружили нас. Обнаружили наш лагерь. И теперь не отстанут от нас до тех пор, пока не поймают или не прогонят прочь. Сто лет назад в этих местах водились койоты, волки, пумы… Каждую весну сюда прилетали огромные стаи птиц, а в реке было полно рыбы. Встречались даже черепахи. Я помню времена, когда в сараях у людей сушились по сотне волчьих шкур. Где теперь это все?! Люди истребили и уничтожили все живое вокруг себя. Игель был прав: мир меняется, и скоро в нем не останется места для нас.

Я внимательно слушал речь нашего нового лидера, но вдруг заметил, что всем остальным на его слова наплевать. Они о чем-то перешептывались и хихикали, а Смолах вообще отвернулся и рисовал прутиком на земле какие-то фигуры. Бека тоже это заметил:

— Вы думаете, что лучше меня знаете, что нужно делать? — закричал он.

Смолах даже не пошевелился.

— Я самый старший из вас, и по закону должен быть главным! И я не потерплю, чтобы кто-то усомнился в моей власти.

Крапинка поспешила его успокоить:

— Никто и не оспаривает твою власть. Все будет по закону.

— Я тут набросал карту окрестностей, — тихо сказал Смолах. — Давайте обсудим, куда нам идти.

Проворчав нечто невнятное, Бека схватил Луковку за руку и потащил ее прочь. Остальные тоже разошлись кто куда, а мы — Смолах, Лусхог, Крапинка, Чевизори и я — сгрудились над нарисованной на земле картой. Мне раньше не приходилось видеть карт, поэтому я разглядывал рисунок Смолаха с большим интересом. Извилистые линии явно изображали реки и ручьи. А что означали пересекавшие их прямые и все эти квадраты, змейки и перечеркнутые крестом овалы?

— Я думаю, идти надо сюда, — Смолах показал в правый нижний угол своего рисунка. — На восток нельзя, там большой город. Лучше всего — на юг, за эту реку. Она отсечет нас от людей на какое-то время. Но если мы разобьем лагерь за рекой, нам придется всякий раз переправляться через нее, чтобы сходить в город за продовольствием и одеждой. А река — это всегда опасность.

— Скажи это Оскару Лаву, — криво усмехнулась Чевизори.

— А может, на той стороне есть какой-нибудь другой город, где есть и еда, и вещи? — предположил Лусхог.

— Не узнаем, пока не переправимся.

— Можно послать туда разведчиков.

— Я предлагаю остаться на этом берегу, — сказала Крапинка. — Можно пройти вдоль реки туда, где она поворачивает на север.

— А с чего ты решила, что она повернет на север? — спросила Чевизори.

— Я там была.

Мы посмотрели на Крапинку с удивлением, так, словно она побывала на краю света.

— Всего два дня пути, — сказала она.

— Я согласен с Крапинкой, — сказал я. — Лучше уж два дня идти до города, чем каждый раз переправляться через реку.

Тогда пойдем, скажем Беке, — предложил Лусхог.

Тот валялся в кустах и храпел, одной рукой обняв Луковку, но она не спала. Увидев нас, Луковка приложила к губам палец, чтобы мы говорили потише. Послушай мы ее совета и отложи разговор на потом, возможно, Бека повел бы себя иначе. Но Крапинка никогда не отличалась терпением, она подошла к Беке и пнула его.

Чего надо? — сказал жабеныш, проснувшись.

С тех пор, как Бека стал предводителем, он старался казаться выше, чем есть на самом деле. Он встал и поднялся на кочку.

— Нам надоела такая жизнь, — сказала Крапинка.

— Спать каждый раз на новом месте, — добавила Чевизори.

— А я не курил с того момента, когда тот тип чуть не прострелил мне башку, — усмехнулся Лусхог.

Бека потер лицо ладонями, прогоняя остатки сна, а потом заходил перед нами туда-сюда. Остановился, заложил руки за спину, и посмотрел на нас, всем своим видом показывая, что не намерен сейчас разговаривать. Но мы не ушли. По верхушкам деревьев пронесся порыв ветра.

Смолах шагнул к Беке.

— Во-первых, хочу сказать, что не посягаю на твое лидерство, потому что уважаю наш закон. Но так больше продолжаться не может. Нам нужен новый лагерь, чтобы рядом была вода, и чтобы мы могли ходить в город за едой. Поэтому мы решили…

Бека метнулся к нему как кобра, схватил пальцами за горло и сжимал до тех пор, пока Смолах не упал на колени.

— Решаю здесь я. А вы только слушаете и подчиняетесь. Понятно?

Чевизори попыталась прийти Смолаху на помощь, но Бека ударил ее по лицу тыльной стороной, и она упала. Бека ослабил хватку, и Смолах тоже рухнул на траву, жадно хватая ртом воздух. Бека поднял палец к небу и рявкнул: «Это я найду для нас дом. Не вы». Схватив Луковку за руку, он потащил ее прочь. Я посмотрел на Крапинку в поисках поддержки, но она впилась взглядом в ненавистную спину так, будто собиралась прожечь в ней дыру.