Подменыш

Глава 26

Когда я вспоминаю прошлое, мне сразу представляется утро на исходе лета, когда синева небес пронизана предчувствием осенней прохлады. Мы с Крапинкой просыпаемся среди книг и выходим из библиотеки в то волшебное время суток, когда день уже начался, но улицы еще пусты. Скоро дети пойдут в школу, а их родители — на работу, откроют свои двери магазины, но пока город принадлежит нам.

По моим подсчетам, прошло пять лет с тех пор, как мы нашли себе новый дом, пусть темный и неуютный, но зато тихий и безопасный.

Мы шли через лес к нашей шахте и разговаривали о только что прочитанных книгах. С ветки упало несколько листьев, и они заплясали на ветерке в лучах солнца. На секунду мне показалось, что это танцуют Киви и Бломма.

— Как думаешь, они действительно хотели, чтобы их поймали?

На опушке Крапинка остановилась. Дальше, до самого входа в шахту, простирался голый склон, и мы всегда пробирались по нему с осторожностью, опасаясь, что нас обнаружат на этом открытом месте. Крапинка вдруг взяла меня за плечо и рывком повернула к себе.

Неужели ты не понимаешь? Киви и Бломма не могли упустить такой случай. Они всегда хотели вернуться к людям. Они мечтали о настоящей семье, настоящих друзьях. Ты ведь сам хотел сбежать, забыл? Как я предлагала тебе сбежать вместе, тоже забыл?

Вопросы посыпались, как сахар из разорванного мешка. Я в самом деле забыл, что хотел когда-то сбежать. Я смирился с судьбой и просто жил. Воспоминания о прошлой жизни больше не волновали меня. Это сейчас, когда я перечитываю дневник и пишу эти строки, они снова ожили, но тогда, в тот момент, моя жизнь была там, рядом с Крапинкой. Я смотрел на нее, а она вглядывалась куда-то вдаль, прислушивалась к чему-то. В тот момент я понял, что люблю ее. И решил сказать ей об этом:

— Крапинка, я хочу тебе кое-что сказать…

— Погоди. Ты слышал?

Земля под нами содрогнулась, в глубине послышался грохот. Из трещины, которая служила входом в наше убежище, словно дым из трубы, вырвался столб пыли. Крапинка схватила меня за руку, и мы помчались вверх по склону, не думая об опасности. Возле входа в шахту облако угольной пыли было настолько густым, что дыхание перехватывало напрочь, и нам пришлось ждать, пока его не разгонит ветром. Изнутри доносился грохот обвалов. Наконец что-то зашевелилось в глубине прохода. Сначала появилась одна рука, цеплявшаяся за скалу, потом другая, потом — чье-то туловище. Кто-то пытался выползти наружу, но вдруг затих. Мы бросились к нему. Это оказался Бека. Вскоре, вся в саже, из шахты выбралась Луковка. Задыхаясь и кашляя, она повалилась на землю рядом с Бекой. Одна ее рука была веревкой привязана к груди.

— Что случилось? — спросила, наклонившись к ней, Крапинка.

— Обвал, — прохрипела Луковка.

— Кто-нибудь там есть?

— Не знаю, — она убрала грязную прядь с неподвижного лица Беки.

Мы зажгли факелы и, переборов страх, отправились в темноту шахты, окликая своих друзей. Наконец чей-то голос отозвался: «Мы здесь. Здесь. Идите сюда». Пробираясь сквозь тучи угольной пыли, мы двинулись вниз по центральному тоннелю, а затем свернули налево, в боковое ответвление, которое вело в зал, служивший нам общей спальней. У самого входа стоял Лусхог. Его лицо, волосы и одежда были покрыты толстым слоем черной пыли, а на щеках светлели дорожки от слез. Окровавленные пальцы тряслись. В зыбком свете факелов я разглядел спину Смолаха. Тот стоял возле завала и отбрасывал в стороны обломки камней. Больше никого не было видно. Мы присоединились к нему и тоже стали разбирать гору обрушившейся породы, которая вздымалась до самого потолка.

— Их засыпало, — дрожащим голосом промолвил Лусхог. — Мы бы тоже сейчас были там, если бы не вышли покурить. Они там вроде стонут…

— Мы видели Беку и Луковку, они уже снаружи, — сказал я.

— Эй, вы там живы? — прокричала Крапинка, прижавшись ухом к завалу. — Держитесь! Мы вас вытащим!

Мы работали до тех пор, пока не вырыли небольшой проход, в который смог бы пролезть Лусхог, известный своей невероятной способностью к трансформации. Он юркнул туда и исчез. Через какое-то время Крапинка прокричала в отверстие:

— Видишь что-нибудь?

— Копайте, — раздалось в ответ. — Тут кто-то дышит.

Ни слова ни говоря, мы принялись расширять лаз. Мы слышали, что Лусхог там, внутри, тоже роет навстречу. Каждые несколько минут он разговаривал с кем-то, явно его подбадривая, а потом кричал нам, чтобы мы работали быстрее. Мы рыли изо всех сил. Мышцы болели, пальцы стерлись в кровь, во рту и в горле першило от пыли. Крапинка сбегала наверх и принесла еще один факел.

— Бека — гад! — прорычала она. — Они ушли. Думают только о своей шкуре.

Наконец нора стала настолько широкой, что и я смог протиснуться туда. Перебравшись на другую сторону, я чуть не столкнулся в темноте с Лусхогом.

— Осторожней. Она внизу, вот тут, — сказал он тихо.

Я протянул руку и ощутил под ней чье-то холодное, неподвижное тело. Это была Чевизори. Она лежала на спине. Ее ноги погребла груда обломков.

— Она жива, — прошептал Лусхог, — но у нее наверняка раздроблены кости. Я один не могу ее вытащить оттуда. Помоги, — вид у него был совершенно подавленный.

Камень за камнем, мы стали осторожно высвобождать ноги девочки. Согнувшись под тяжестью очередного куска породы, который одному, действительно, было сдвинуть не под силу, я спросил Лусхога:

— А что с Раньо и Дзандзаро? Они живы?

— Вряд ли, — он кивнул на многотонную кучу угля, которая возвышалась над тем местом, где они обычно спали.

Оставалось только надеяться, что смерть настигла их во сне и они ничего не почувствовали. Но не думать о них мы не могли. Риск еще одного обвала заставлял нас торопиться. Чевизори застонала, когда мы убрали последний камень с ее левой лодыжки. Мы подняли ее на руки и понесли к лазу. Одна ее нога болталась, как тряпка, и Чевизори стонала при каждом нашем шаге, пока не потеряла сознание. Я пролез вперед, потянув ее за собой, а Лусхог подталкивал сзади. Хорошо, что она потеряла сознание, иначе не вынесла бы такого мучения. Когда мы выволокли ее под свет факелов, Смолах глянул на ее ногу и бросился в угол, где его стошнило.

— Еще кто-нибудь остался в живых? — спросила Крапинка.

— Не думаю, — ответил я.

Она на мгновение прикрыла глаза, а потом приказала нам быстро выходить наружу.

Обратный путь оказался настоящим кошмаром. Чевизори пришла в себя и стала орать от боли. В этот момент я желал только, чтобы нас всех раздавило разом, и никому потом не пришлось бы никого спасать. Измученные донельзя, мы осторожно положили девочку на склоне холма и устроились рядом. Говорить не хотелось. Раздался грохот еще одного обвала, и из шахты, словно последний вздох умирающего дракона, вырвалось облако черной пыли.

Притихшие от горя, мы ждали наступления ночи. Никто и не думал о том, что обвал может привлечь сюда людей. Лусхог заметил далеко внизу какой-то свет. Ничего не обсуждая, мы вчетвером подняли Чевизори и понесли вниз, к огню. Даже если костер развели люди, Чевизори нуждалась в помощи.

У огня обнаружился Бека. Он не стал извиняться за то, что удрал с холма, не стал оправдываться и объясняться. На наши вопросы отвечал недовольным ворчанием, а потом и вовсе велел, чтобы мы оставили его в покое. Луковка и Крапинка сделали шину для раздробленной лодыжки Чевизори и обвязали поверх курткой Лусхога, а Смолах натаскал листьев и укрыл ими бедную девочку, которая снова впала в беспамятство. Потом Луковка и Крапинка легли рядом с ней, пытаясь согреть теплом своих тел. Смолах ушел и вскоре вернулся с сухой тыквой, наполненной водой. Мы молча сидели вокруг костра, смотрели на огонь, стряхивая грязь и пыль с волос и одежды, и ждали рассвета, словно он мог принести облегчение. Мы оплакивали ушедших. Сначала Игель, потом Киви и Бломма, и вот теперь — Раньо и Дзандзаро.

Утро началось не ярким солнцем, а проливным дождем. Около полудня Чевизори пришла в себя и стала кричать, проклиная шахту, Беку и всех нас. Мы просили ее замолчать, но она успокоилась, только когда Крапинка взяла ее за руку и что-то стала шептать ей на ухо. Мы старались не смотреть в глаза Чевизори. Но и встречаться взглядом друг с другом мы тоже были не в силах. Нас осталось семеро. Я не мог в это поверить и пересчитал всех еще раз. Семеро.