Полет в глубину

Глава 16. Тоска

— Ты дома?

Ответила лишь тишина. Ну да, Вики нет, и уже не будет. Не осталось даже ее смешных тапочек. Он же сам прогнал ее совсем недавно. Недавно? Кажется, прошла тысяча лет, куда вместились века счастья и радости, годы войн и суровых испытаний, десятилетия разрухи… Мысль ему понравилась, Торик даже горько усмехнулся, ведь единственная информативная часть этой широкой мысли — разруха — навевала тоску.

Все-таки жаль, что ее нет. Он бы рассказал ей в красках сегодняшний день. Она бы поохала, посочувствовала, приготовила бы что-нибудь вкусное… Кстати, надо бы ужин затеять. Или в магазин сходить? Или все же самому… Эх! Честно говоря, ничего не хотелось. Разве что выть в обиде и бессильной ярости и молотить кулаками диван за неимением более достойных целей. Десять минут именно этим он и занимался. Легче не стало.

Будем рассуждать логически, сказал он сам себе. Ничего не хочется. Ладно. Тогда другой вопрос — что хуже: выйти в магазин за продуктами или пойти на кухню и начать готовить ужин? Выход на улицу его откровенно пугал. Там будут люди, опять люди, опять разговоры, опять надо держать лицо! Он отчаянно стукнул кулаком по столу, тот аж подпрыгнул. Соседи тут же выразительно постучали по батарее. И тут люди!

В холодильнике нашлись восемь яиц и хлеб. Ну, вот тебе и ужин, подумал Торик, с некоторым удовлетворением вспомнив, как наловчился жарить самые разные яичницы, когда жил у бабушек. Там еще на окне стоял горшок с растением, похожим на крохотную новогоднюю елку, украшенную живыми ярко-красными перчиками…

Как же хочется вернуться туда. Там было хорошо и беззаботно. Хорошо? Он вспомнил, как чуть не потерял родителей. Беззаботно? Нет… «Ни сна, ни отдыха измученной душе…»

* * *

Через пару дней его «болезнь» перешла в иную стадию. Отчаянно хотелось хоть с кем-нибудь поговорить. Он перебирал варианты. Позвонить Вике? Ну да, после того, как он сам прогнал ее? Захочет ли она вообще его слушать? Вот Инга готова его выслушать, но с ней все важное они уже обговорили. А отвлекать человека пустыми разговорами — дело неблагодарное. И потом — сказала подождать, значит, надо ждать. Может, и правда они там что придумают. Ведь сейчас даже на работу не устроишься. Разве что каким-нибудь кочегаром, как Цой. Но там нужны крепкие мышцы, которых у Торика при всей его нелюбви к спорту отродясь не бывало. Он тяжело вздохнул — ну вот, даже для этого не годится.

Стручок? Кстати, да, можно, он еще не знает о случившемся. И еще он хотел что-то новое рассказать о своих поездках. Хотя… нет, не хочется сейчас слушать о том, как кому-то было хорошо и интересно. Не то настроение, чтобы проникаться чьим-то восторгом. И потом… оглядываясь назад, уже зная о случившемся, Торик мучительно стыдился: как он мог быть таким наивным и не замечать очевидного! Он отлично представлял, насколько по-идиотски выглядит история его неземной любви, если рассказать ее вместе с финалом. Нет, Стручок тоже отпадает.

Зоя? Его чудесная Зоя…

Кто прав из нас был и кто неправ,

Решить сейчас бы нам в двух словах...

Пусть она не хочет больше работать над проектом, но ведь они с Ториком по-прежнему друзья? Хотя… Даже в этом оставались сомнения. Но в любом случае обсуждать с девушкой предательство бывшей любовницы казалось неправильным. К тому же у Зои, помнится, и своих проблем хватает. Хотя она никогда не жаловалась и не рассказывала о них.

И к компьютеру подходить не хотелось. Не важно, программировать, бродить по инету или играть — не хотелось даже включать его. Словно этот ящик принял на себя частичку подлости Динары. Почитать, что ли? Что-нибудь увлекательное, чтобы захватило. Он посмотрел на полки книжного шкафа. Дельфи. Комбинаторика. Основы SQL. Не то. «Сами боги» Азимова, «Солярис» Лема, «Трое против колдовского мира» Нортон… Тоже не то. Хайнлайн? Хм-м… Возможно. А конкретней? «Иов, или Осмеяние справедливости»? Нет, часть о страданиях героя где-то созвучна, но о силе всепоглощающей любви — это когда-нибудь в другой раз. О, «Луна — суровая хозяйка», то, что надо. «Мэнни, мой единственный друг!», Ваечка, великий принцип ЛДНБ — ленчей даром не бывает.

В глазах защипало… Он отложил книгу.

* * *

Он перестал бриться. Совсем. Для кого? Зачем вообще? В магазине продавцов не напугаешь, а больше он ни с кем и не общался. Мир стал мелким и плоским. Торик варил себе на обед невнятные супчики из пакетиков. Перечитывал читанное, пересматривал смотренное… Вот еще бы не передумывать уже обдуманное! Мысли бестолково носились по кругу, а ни одной новой почему-то не приходило. Каждый день был неотличимо похож на вчерашний и обещал быть таким же завтра. Он словно исчезал, растворялся в этих бессмысленных днях, пока не растворился весь. Осталось лишь бесконечное безвременье и прозябание. Без смысла, без перспектив, без радостей или даже надежды…

Где-то на краешке сознания уже третий день маячила песня. Торик сделал над собой усилие и вытащил эту занозу на свет божий.

Уже не будет больше писем.

В саду цветок последний высох.

Лети, тоска моя, лети...

И нет тебе конца, и нет тебе пути.

Своим чарующим голосом этот романс когда-то томно пел Глеб, его случайный и недолгий попутчик по ансамблю. Грустно усмехнувшись сам себе, Торик кивнул, соглашаясь с очевидным. Да уж, сейчас унылая и слезливая песня — самое то.

На гитаре звучно лопнула вторая струна, впившись в палец, но Торику было все равно — музыки тоже не хотелось. Струна с капелькой жертвенной крови так и висела поперек остальных — жалкая, скрученная, никому не нужная… Без права на ошибку. Без права на будущее. Как и он сам.

Жизнь по инерции еще шла, но шла под откос. Как там рассказывал Стручок об одной из своих поездок? Оставалось ощущение, что мы все еще куда-то едем, что впереди новые города, аэропорты, страны... Но на самом деле это всего лишь начался долгий путь домой.

Но даже это не про него. Перед Ториком маячил лишь долгий путь в никуда. Откуда-то из чужих разговоров в голову вылезла обидная фраза. «Сбитый летчик». Да, в народе именно так называют людей, потерявших социальную значимость и неспособных нащупать для себя дальнейший жизненный путь...

Включить компьютер он смог только через три недели. Включил, подождал полной загрузки, посмотрел на знакомый экран… и тут же выключил. Но на следующий день все же снова запустил и погонял часа полтора в Дюка Нюкема. Стрельба по монстрам, как оказалось, даже успокаивала. А может, так время летело незаметней или голова переставала думать все то же все о том же?

Ближе к ночи пришла новая мысль. Интересно, а что сейчас происходит у Кати? Времена, когда они были вместе, теперь представлялись ему тихим, спокойным раем. А все, что тревожило, забылось и померкло в свете новых проблем и обстоятельств.

* * *

Во вторник он побрился, тщательно вымылся до пояса, нашел в шкафу относительно чистую рубашку и отправился… просто погулять. Да ладно, кого он обманывает? Ноги сами несли его к аптеке. Девочка в окошке стояла незнакомая, но тетку постарше, что бродила по служебному помещению, он узнал — Катина начальница.

— Извините, а когда я смогу увидеть Катю?

— Селиванову? Она у нас больше не работает. Купите что-нибудь?

— Ну, давайте гидроперит, что ли.

— Вот, пожалуйста. Заходите к нам.

Слова звучали бессмысленно и формально, а факты оказались беспощадными. Ну да, все правильно. Что же она так и будет тут всю жизнь сидеть и ждать, пока он соизволит за ней прийти? Домой к ней он решил не заходить: какой смысл? Скорее всего, она уже давно замуж вышла. Муж, дети, крепкая семья… О чем он только думает? Раньше это никогда его не интересовало, наоборот, воспринималось лишь как препятствие, помеха.

Надо же, подумал Торик, а подсознание у меня — молодец! Брякнул в аптеке вроде бы вообще наугад, что попало, и угодил в цель. Горло начинает побаливать, а значит, гидроперит очень даже пригодится. Таблетка на стакан горячей воды, и краска для волос превращается, превращается… в отличное полоскание для горла! Он улыбнулся, и даже не криво. Впервые за все эти дни.

* * *

Выйдя из очередного сеанса игры в старый DOOM, где он часа четыре бегал и стрелял по однообразным монстрам, Торик мельком посмотрел на монитор. Взгляд зацепился за незнакомую иконку со стилизованным изображением зеленой пули. Подпись ему тоже ничего не говорила: «NJHG». Вирусы, что ли, завелись? Будто мало ему своих бед!

Удалять иконку смысла не было. Для начала надо с ней разобраться. Он открыл свойства иконки. Хм… «все страньше и страньше», как говорила Алиса: иконка вела к исполняемому фалу EXE, лежавшему в папке с программами для управления погружениями. Дата создания — прошлый год. И что, он целый год не видел этой иконки? Хотя… Он вспомнил, как жил все это время, сколько всего случилось. Запросто мог смотреть мимо и не замечать. Не удивительно при его-то наблюдательности.

NJHG — что это? Выглядит бессмысленно, будто кодировка сбилась при наборе. А может, так и есть? Он переключил клавиатуру на русский регистр и набрал эти буквы. Теперь получилось «ТОРП». Тоже ерунда какая-то. Или нет? Что-то на самом краешке сознания вроде бы даже откликалось в ответ на эти буквы. Ну, давай, соберись! Завязывать надо с этими игрушками. Устал, словно разработал целую программу, а по сути, переливал чужие пикселы из пустого в порожнее. Торп, торп… Торопись? Не то.

Может, что-то служебное или математическое? Зоя вполне могла написать программу для каких-нибудь проверок или пересчетов. Зоя… Да, тогда они работали вместе. Славное было времечко… Каждая неделя приносила новый прорыв в неизвестное! Она придумала движитель, фазовые подкрутки, стоп-кран, торпеду. Торпеду? Так может, это и есть тот самый загадочный ТОРП? Конечно! И время примерно совпадает. Значит, вот куда она ее положила. А вот это интересно. Это надо будет посмотреть и попробовать. Но не сегодня. Глаза слезились. От перенапряжения? Или причина — в сожалении об упущенных возможностях?

* * *

Зоя все-таки здорово писала программы. И чего она прозябает в своем музыкальном магазине? Ведь могла бы стать крутым разработчиком! Правда, неизвестно, что у нее в голове. Может, она не решается на большие перемены в жизни, а может, наоборот, все продумала и сознательно отказалась от этой возможности, оставила ее для себя лишь в качестве хобби. Ладно, сейчас не время об этом думать.

Торик настроил «Торпеду» на небольшую девиацию фазы, запустил систему и привычно зафиксировал на себе сетку Фарадея. Сегодня неопределенностей было две — для старта он выбрал еще неисследованную точку. И уж тем более неизвестно, куда занесет его фазовый сдвиг. Вполне может быть, что здесь вообще окажется серая зона — без всяких погружений. Но все-таки… Он уснул.

* * *

…размеренно гребу, знакомо отталкивая воду — ни много ни мало, а ровно столько, чтобы можно было плыть долго-долго. Байдарка скользит бесшумно. Родители тоже молчат — отец отдыхает, прикрыв глаза, а мама гребет синхронно со мной. Полнейший штиль — наш семейно-путешественный флаг безвольно свисает вниз, не в силах пошевелиться.

Это не река, а что-то огромное — берегов не видно, кораблей — тоже. Только чуть впереди — другая байдарка, четырехместная. На ней наши компаньоны — семейная пара физиков и две их дочери-старшеклассницы. Они тихонько переговариваются, но отсюда их почти не слышно: слишком далеко. А вокруг во все небо наливается закат. Не оранжевый, а скорее, розоватый. Странно подсвечивает невесомые облачка, будто мы все сидим в театре, и все эти краски — дело рук умелого осветителя.

Где-то там, у горизонта, как раз куда мы плывем, едва угадывается громада неясной вертикали. Что бы это могло быть? Скала? Горы? Я смотрю на воду, провожая взглядом мелкий бурунчик — навсегда убегающий в прошлое гребок весла. Следующий гребок — теперь левой рукой — я делаю чуть сильнее, чтобы лучше ощутить воду, и теперь бурунчик издает тихий плеск. Нос байдарки послушно уходит слегка вправо. Отец даже с прикрытыми глазами замечает это и говорит: «Курс держать! Принять влево!» Я чуть заметно нажимаю педаль, руль байдарки слегка меняет положение, и лодка снова идет верным курсом.

Да, все правильно. Нам еще плыть да плыть до своей цели. До самого края этой огромной кофейной чашки. Вода теперь мутно-коричневая, словно насыщена илом. Или кофе. Интересно, какая она на вкус? Я не могу просто бросить грести, иначе мамино весло стукнется о мое. Поэтому сначала предупреждаю: «Суши весла!», и мы кладем весла поперек лодки практически синхронно. Мама не спрашивает зачем. Спросить можно позже. Все это не обсуждается: мы, как команда, притерлись уже давным-давно. Я опускаю руку в воду — она горячая! Мы что, действительно плывем в чашке с кофе? Как так? Почему не разогревается байдарка? И где отец? На его месте теперь топорщится, почему-то не опадая, пустой плащ. Плач. «Плачь не плачь, горю не помочь», — вдруг говорит мама басом. Из эмалевой глади воды — или все-таки кофе? — высовывается любопытный дельфин и улыбается. Сколько зубов-то у него! А я все машу обожженной рукой, пытаясь заодно смахнуть, стряхнуть наваждение. Мир переворачивается, но я еще там и успеваю подумать: а вдруг весь этот горячий кофе теперь прольется, и вывинчиваюсь в привычную реальность…

* * *

Встречать Торика было некому. И рассказать об испытанном тоже некому. Это понятно. Но почему правая рука слегка побаливала, словно после ожога? Получается, какие-то события или переживания при погружении могут оставлять вполне реальные следы? Такого еще не случалось.

Опасная штука, но, пожалуй, это даже круче, чем рубиться в DOOM! Так вот ты какой, прощальный подарок Зои, незамеченный и неоцененный вовремя. М-да, как-то нелепо все у них с Зоей получилось. Да еще эта никчемная скомканная салфетка расставания, когда не знаешь, что сказать, чтобы не сделать еще хуже.

* * *

Он все-таки придумал, кому можно позвонить. Секрет оказался прост: тому, кто знал его задолго до всех этих историй с работой, с учебой, с прибором. Курбатову, ударнику из их школьной группы. Уже после школы Торик однажды попытался сходить к ним на репетицию, Семен помог, но тогда все вышло не очень хорошо: музыка новой волны его откровенно напугала, оттолкнула. Может, зря? Может, надо было все-таки поддерживать связь со своей бывшей группой?

— Борис, это ты? Привет!

— Кто это? — такое знакомое хлюпанье носом! — А, Толян, ты, что ли? Привет, пропажа! Сколько лет, сколько зим!

— Да уж, лет много, а зим еще больше…

— Как это? Опять мне зубы заговариваешь?

Торик прямо-таки увидел мысленным взором, как Боря улыбается и в шутку грозит ему пальцем.

— Ну, ты че-как? — привычно спросил Боря, словно ничуть не изменился за эти двадцать лет.

— Да нормально, — отмахнулся Торик. Неужто рассказывать все, что с ним за это время приключилось?

— Играешь? — спросил Борис о главном, что их связывало. И Торик тут же понял, что спрашивает он не про DOOM, а про участие в какой-нибудь группе.

— Нет, я так и не нашел себе ансамбль.

— Угу, и к нам не пошел. А мы там тогда почти все собрались — и Семен, и Лика, и Ярик, ну и еще пара-тройка ребят. Не жалеешь?

— Жалею, — честно ответил Торик, — а вы до сих пор играете?

Трубка помолчала.

— Как сказать? — Борис опять длинно шмыгнул носом. — Семен вроде завязал. Говорит, жена, дети, то, се. Лика в Москву уехала. Герка теперь такой важный стал, не подступись, какой-то бизнес-шмызнес у него.

— А ты?

— А мы с Яриком… — он снова помолчал и сплюнул. — …три дня в неделю наяриваем в одном ночном клубе. Но там… тебя лучше туда не приглашать. Я понимаю, ты свой человек и не сдашь, но… там такие дела, что…

— Меньше знаешь — крепче спишь?

— Во-во! Тот самый случай.

— Не стремно там играть-то?

— Ну… как сказать… Так-то нас не трогают. У них свои дела, у нас — музыка. Но это все…

— До поры? — подсказал Торик.

— Во-во. Не угадаешь, когда на кого нарвешься.

— Ясно. А что играете?

— Да все подряд. Кто платит, тот и… Ну, сам знаешь. Какой-то смурной блатняк играем. Иногда рок, даже металл, Ярик хорошо воет в микрофон и еще умеет страшным голосом хрипеть, телкам нравится. Ну, когда на ногах держится.

— Сильно пьет?

— Да нет, пил бы еще ничего, тут другое…

— Понятно.

— Но знаешь, что странно? При всем при том, он до сих пор пишет новые песни!

— Значит, все-таки талант.

— Да мало ли у кого талант! Он, похоже, еще и живучий, зараза!