Полет в глубину

Глава 6. Испытания

…И зачем только я согласилась ей помочь? Сейчас Лиана со своим молчелом, скорее всего, сидят в кафе, уже заказали пиццу, вот-вот принесут, а я застряла в этом дурацком банке! Голодная и злая. Потому что опять и снова попалась, как дура! Ну почему я решаю задачи гораздо лучше, чем она, зато неизменно оказываюсь втянутой во все ее авантюры?! Мне что, ума не хватает, чтобы не попадаться на ее манипулирование?

Десять минут назад все выглядело вполне безобидно: мы пришли в банк, там очередь, Лиане позвонил молчел, и ей срочно понадобилось уйти. Ну да, мне-то никто не позвонит, значит, я могу и в очереди постоять за двоих. Очередь двигалась быстро, в итоге я осталась одна. Совсем одна, потому что в банке начался обед, и сотрудники закрыли помещение и разбежались. А меня, как всегда, не заметили.

Жарко. Душно. Я в одиночестве брожу по залу, разглядываю кричащие рекламой брошюры, пинаю стойки, потому что просто так ходить уже скучно…

Зоя-Зоя, надо же было выбрать настолько неинтересное погружение! Теперь даже во сне я буду сорок минут убивать время, пока в реальной жизни время будет медленно убивать меня. Хотя… ура! Я же могу запустить наш стоп-кран!

Так, что там надо представить? Ярко-желтый, ага, засветился. Чем пахнет ванилин? Правильно, ванилином, вот такой запах. Еще надо посвистеть высоко-высоко. И пальцем провести по стеклу — ну, это совсем просто: стекол здесь полным полно. Готово.

Сработает или нет? Похоже, нет. Значит, все-таки слоняться тут сорок минут. Жаль. Надо будет записать координаты этой точки, чтобы больше не попадать в эту ловушку. Забавно: ловушка получилась сразу в обоих смыслах — в реальной жизни и в погружении. И я, как всегда, в нее… Ой, мир переворачивается, съеживается и…

* * *

— Все-таки сработало? — удивилась Зоя, проснувшись.

— Да, восемь секунд от первого ключевого стимула. Какой ты использовала?

— Цвет, сначала покрасила все желтым. Но, мне казалось, до срабатывания прошло никак не меньше минуты.

— Время там и тут идет немного по-разному, — задумчиво произнес Торик. — Все-таки мозг отчасти спит.

— Возможно. Надо будет запомнить и не ожидать реакции слишком быстро.

— Но главное — наш стоп-кран работает!

* * *

— И в чем будет наша новая задача? — Зоя приготовилась записывать.

— Сделаем так. Я погружаюсь как обычно, без мнимой части. Ты отслеживаешь засыпание, минуты через три-четыре начинаешь понемногу смещать фазу.

— В какую сторону? К плюсу или к минусу?

— Эм-м… Я забыл, где у нас водятся химеры?

— Поняла, к минусу. И… насколько сильно?

— Давай начнем с того, что минут за пять дойдем до двадцати градусов, посидим там минут десять. А потом снова уйдем по фазе в ноль.

— Ага, равномерная трапеция, хорошо, сейчас я ее отрезками программно задам, и попробуем.

* * *

…Кожа на пальцах задубела и уже почти не болит, когда берешь аккорды. Я сижу в Двудомике с гитарой. Вокруг знакомые с детства светло-зеленые стены, настолько привычные, что я их почти не замечаю. Я вытягиваю указательный палец и ставлю баррэ — теперь указательный лежит поперек грифа, а остальные пальцы, как свита, пристроились рядом с отдыхающим командиром. Дело вроде нехитрое, но пока мне трудно — еще нет мышечной памяти. Да и аккорды, такие привычные, если берешь другими пальцами, ощущаются совсем иначе.

Я ставлю ре-минор на пятом ладу. Теперь надо поставить соль-мажор на третьем. Подвинул руку, ставлю пальцы и… с удивлением вижу, как пальцы проминают и струны, и гриф, словно он сделан из пластилина, а не из дерева. По ощущениям, пальцы прошли гриф насквозь и встретились с большим пальцем, будто и нет никакого грифа, а я сжимаю воздух. При этом я вижу, что гриф есть, он никуда не делся, а пальцы вошли в него, став невидимыми. Боли не чувствую, лишь удивление и тревожное ощущение — нет, не чуда, а опасности, фатальной алогичности происходящего.

Пытаюсь вытащить руку из грифа, но это невозможно. Теперь моя левая рука — это и есть гриф, гитара стала естественным продолжением моего тела. Дрожание струн я воспринимаю примерно как шевеление волос на ветру. А само звучание гитары примерно как бурчание в животе — что-то не слишком приятное внутри меня, но с этим уж ничего не поделаешь. Проблема в том, что если я теперь — гитара, то эту гитару больше никто не держит, и… Ой, так и есть: я начинаю медленно заваливаться. Моя попа, которая теперь барабан гитары, просачивается сквозь сиденье и опускается на пол. И что дальше? Я пройду сквозь пол, потом увязну в земле, на которой стоит Двудомик? Может, пора уже запускать стоп-кран?!

Нет, подожду еще немного. Мне интересно и странно — я теперь сижу на полу, но не где-то под сиденьем, а просто в середине Двудомика. Будто взял и сел на пол. А гитару положил на сиденье. Впрочем, она и так лежит себе спокойненько на сиденье, отдельная, словно никогда и не была частью меня. Я встаю с пола, беру гитару, вытягиваю указательный палец и беру баррэ.

Фух… обошлось, похоже, мы вернулись из фантасмагории к нормальному погружению. Больше ничего интересного тут не будет. Ярко-желтый заливает мир Двудомика, я представляю, что мои струны не стальные, а стеклянные, слышу высокий свист и мысленно добавляю чудесный запах ванилина, пальцами продолжая терзать струны гитары. Мир послушно переворачивается, сжимается и… я выхожу в реал.

* * *

— Все хорошо? — спрашивает почему-то Вика, а не Зоя. Когда она успела прийти?

— Мы тебя потеряли, — тревожно сообщает Зоя. — Я уже собиралась экстренно доставать тебя.

— Поче… — Торик попытался заговорить, но получилось не слишком хорошо: горло пересохло. — Почему так долго? Там прошло всего несколько минут.

— Страшно было?

О, а Вика волнуется всерьез. Торик помотал головой в шлеме:

— Не особо. Скорее очень странно. Хотелось досмотреть, чем там дело кончится.

— А что ты видел-то?

Как им объяснить?

— Я был… Мы с гитарой на некоторое время стали единым целым.

Вика смеется:

— Ой, можно подумать, ты и так со своей гитарой не одно целое! Да и Семик мой тоже. Я так понимаю, раз уж вы в школе в это дело ввязались, музыка теперь с вами навсегда. Вот для меня гитара — это что-то чужеродное. Всегда боюсь ее в руки взять — вдруг что-нибудь сломаю или струну порву…

А Зоя, наоборот, серьезна:

— Полное слияние? Ты стал гитарой?

— Нет, скорее… она во мне проросла.

— А потом постепенно отпустило?

— Видимо, когда фаза ушла…

— У тебя случился сдвиг по фазе? — сегодня у Вики явно хорошее настроение.

Зоя согласилась, поскольку так оно и было, и лишь потом поняла второй смысл фразы и улыбнулась. Ей не слишком нравилось, когда люди применяли точные термины в бытовом смысле. Но тут важнее было поддержать компанию.

Торик наконец выбрался из тесных объятий сетки Фарадея, некоторое время еще посидел, приходя в себя, а потом задумчиво сказал Зое:

— А ты могла бы написать отдельный модуль, чтобы он без оператора мог сделать то, что ты сейчас делала?

— Плавно ввести по трапеции фазу, подождать и потом вывести? Да запросто. В принципе, ты и сам мог бы добавить такую функцию в драйвер.

Торик поморщился.

— Сделай лучше ты, ладно? Так надежней. И назовем эту штуку «торпедой».

— Ладно, напишу тебе торпеду. Хочешь сам потом попробовать? Аккуратней, такие погружения уже опасны.

— Я еще не решил. Просто пусть будет на всякий случай, пока мы нашли этот режим.

— Ога. Я там еще в начале сделаю ввод или подтверждение всех динамических параметров.

— Отлично!

* * *

— Как там твои женихи с того света? — поинтересовался Торик, когда с котлетами было покончено.

Вика тут же поставила тарелку на стол — от греха подальше — наклонила голову и непроизвольно уперлась сжатыми кулачками в бока:

— В каком смысле, «с того света»?

— Да ладно, не заводись. Фильм был такой «Жених с того света».

— А я тут при чем?

— Твои… скажем, корреспонденты, живут в Новом Свете, а мы — в старом. Значит, они — с того света.

— Выкрутился! — Вика еще сердилась, но уже улыбалась. — Да фигня все это. Пишешь-пишешь им, а толку? Большинство просто не отвечают. Остальные пару-тройку писем напишут и отваливаются. А кто-то мне сразу не нравится.

— Логично. Думаю, кому-то и ты можешь не понравиться.

— Да-а? Хотя… — она сразу сникла. — Эх, может, ты и прав. Мама мне всегда говорила…

— Вик, ну, не сразу все получается.

Прикусив губу, Вика чуть помолчала, но потом все же решилась:

— Ладно, ты — не подруга, завидовать не будешь. У меня пока осталось двое — Джарвед с Аляски и Берт.

— Тоже из Штатов?

— Ну да.

— И как они?

— Берт — красавчик, но он как-то уж очень спешит. Вопросов не задает, о себе почти не рассказывает. Мне те, что потом отвалились, и то больше подробностей выдавали — про себя, про свой город, ну хоть что-то. А Берт какой-то мутный. Типа, я много болтать не люблю, приезжай к нам, тут поговорим.

— Да, странно. Похоже, ему все равно, какая ты. Может, он это самое…

— Чего?

— Девушек набирает в бордель?

— Да ты что! Хотя… не знаю. Мне такое в голову не приходило. Он в последнем письме что-то написал про деньги, но я не совсем поняла. Посмотришь?

Она вернулась с распечаткой.

— Вот. Я вижу, что четыреста долларов, а дальше? Это он хочет мне на билет прислать?

— Хм… Нет, тут все наоборот. Не на билет, а на оформление временной визы. И не он тебе пришлет, а хочет, чтобы ты ему выслала денег на оформление.

— Я?! Да я его знать не знаю. И как деньги отправить туда, это надо долларов купить, потом как-то их…

— Вик, я думаю, это мошенник. Простой сове… гм… американский вымогатель. Он тупо хочет денег. Вот почему ему совсем неинтересно о тебе спрашивать.

— Кошмар какой! Слушай, хорошо, с тобой посоветовалась, вот бы влетела!

— Осторожней, подруга. Народ всякий попадается.

— Да уж!

— А Джарвед тоже красавчик?

Вика вздохнула.

— Тут все наоборот: он толстый, прям вот жи-ирный и противный.

— А зачем тогда переписываешься?

— Зато у него письма очень нежные. Знаешь, как он меня называет? «My dearest Vicky» — ну кто еще на такое способен?

— Он видел твою фотку?

— Ага. Я даже специально в фотографию сходила, чтобы все получилось как надо. Ему очень нравится.

— С чего бы?

— Прекрати! Я и так переживаю. Все думаю-гадаю… может, привыкну? Может, он не так ужасен? В конце концов, для меня это шанс выбраться в другую жизнь.

— А он тебя зовет?

— Да, у них большой дом, несколько спален. Совсем рядом — горы. Там холодно, но нам ведь мороз привычен, правда?

— Он тоже зовет скорей-скорей?

— Нет, там… наоборот. У него сейчас стажировка. Через полгода он получит… э… в общем, сможет работать по специальности. Поедет куда-то в другое место. И вот тогда меня пригласит, — глаза ее загорелись надеждой, быстро сменившейся неуверенностью. — Может быть…

Она покачала головой:

— Только… не знаю, смогла бы я с таким… жить, спать…

— Может, попробуем еще поискать?

— Я ищу и переписываюсь, но надежды все меньше. А время идет.

— Угу, еще скажи «часики тикают».

— Ой, не надо. Меня мама уже этими часиками забодала! И кстати! — Вика нашла новую тему. — А вы-то с Зоей чего не поженитесь? Вы подходите друг другу, столько времени проводите вместе, у вас общие друзья.

Торик собрался было вспылить и посоветовать ей не лезть не в свое дело, но вместо этого задумался.

— С ней все странно, Вик.

— Понимаю: если к ней притронуться нельзя, это все усложняет.

— Даже не в этом дело. Я по жизни человек довольно закрытый, а она вообще — «девушка в футляре»! О себе она говорит минимум. Она может рассказать, что любит есть или что ей нравится читать. Часами может расписывать свою математику. Но полный молчок о своей семье. Я ни разу не видел ее сестру или мать и не слышал, чтобы они по телефону говорили.

— Ну… бывает, — протянула Вика, потом встрепенулась. — Ой, слушай, я совсем забыла! Семик-то мой опять в больнице лежит. Сходим к нему?

— Может, пока сама сходишь?

— Так я уже была. В этот раз он что-то неважно выглядит. Просил тебя зайти, хочет пообщаться. Пойдем?

— Попозже. Сейчас не до этого. Но привет передавай.

— Ладно.

* * *

Серые глаза Зои смотрели на него внимательно. Ей действительно был интересен этот разговор.

— Торик, я прекрасно помню, как Вика спрашивала про область определения. Но как ты себе это представляешь на практике?

— Мы с тобой довольно плотно исследовали пространство души, но пока даже не пытались узнать, конечно ли оно.

— Ну… математически у моей модели, разумеется, границы есть, но они довольно условные. Я выбрала некий центр и отсчитала от него относительный радиус.

— То есть, по-простому сказать, обвела часть карты, вот по ней мы и ходим. И ни разу не пробовали пройти дальше. А вдруг там тоже что-то интересное, а мы его никогда не увидим, раз оно за пределами очерченной области?

— Да-а, — задумчиво протянула Зоя, — скорее всего, так и есть. Я думала об этом, но решила пока не отвлекаться.

— Что нам мешает найти самое дальнее из уже исследованных погружений, а потом двинуться в противоположную от центра сторону?

— И что дальше?

— Двигаться по вектору на максимальной скорости. Так мы увидим, есть там еще что-нибудь или нет.

— Начать можно и так. А дальше глянем, если там есть что-то интересное, можно будет найти новую точку погружения поближе и не тратить время на перемещение.

— Еще лучше! Ну что, попробуем прямо сейчас?

— Ога. Я посчитаю вектор. А ты пока посмотри в журнале, что за точка у нас была вот с такими координатами. Похоже, она самая дальняя.

* * *

…сижу на сомнительной опоре, а ноги мои болтаются в пустоте. Где это я? Ага, это называется решетник, то, на чем лежит крыша, только крыши сейчас нет, мы с отцом как раз ее переделываем. Кедринск. Лето. Вечер. Небо успело потемнеть и теперь синее-синее, мои любимые летние сумерки. Работать уже темно, да и мышцы устали. Мы сидим и просто болтаем. Совершенно не важно, что у меня борода, а у него — нет, он все равно мой отец. Я, похоже, до этого молчал, потому что он спрашивает:

— О чем задумался, детина, о смысле жизни?

— А он есть, этот смысл?

— Смысла нет. Зато есть главное.

— Служение отчизне?

— Сколько пафоса! Нет, все проще. Главное в жизни — горенье души. Если ты погас, если тебе не хочется ничем заниматься, для чего тогда жить? Просто коптить небо?

— Ты о чем? Об отдаче от деятельности человека?

— Нет, я про внутренний огонь, горенье души. Двигаться вперед, а не заделывать дыры прошлого. Это и просто и сложно. Это может казаться незначительным, но на самом деле именно это — самое важное. Важнее…

Он продолжает еще что-то говорить, но движитель уносит меня из этой сцены в темно-серую муть. Пока никаких вспышек. Все правильно: это крайнее из записанных нами погружений, поскольку оно как раз на самом краю воображаемого круга. Запасаюсь терпением. Мы договорились, что погружение продлится час. Если я так ничего и не встречу, мы хотя бы узнаем, на какое «расстояние» можно подвинуть границу, а если что промелькнет, можно сюда вернуться и посмотреть.

Как интересно. Серая муть вроде одинаковая, но все равно остается едва уловимое ощущение перемещения. Откуда? В реальной жизни, даже если тебя везут в полной темноте, ты слышишь звуки, ощущаешь изменение положения тела — торможения и ускорения. А тут ничего подобного нет, но что-то все-таки было. Периодически появлялся даже не запах, но слабый намек, тень запаха. И серая муть не уносилась, как вода в реке, но медленно ворочалась где-то там, в бесконечности. Некстати вспомнилось, как Стручок рассказывал про ночное море где-то в Италии. Как он сказал? «Неясные намеки на что-то огромное, темное, мерно дышащее совсем рядом с тобой». Вот, очень похожее ощущение.

Ой! Что-то промелькнуло! И пропало… А теперь даже серия сцен, только слишком быстро. Ура, значит, не зря исследуем, тут и правда что-то есть, а границы изученного отодвигаются. Так, надо срочно тормозить, а то мы потом не найдем все эти точки. Желтый, свисток, ваниль, пальцами по стеклу… Эх, тройка, птица-тройка… Наконец-то!